Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Брачная ночь

Их брак был простой договоренностью двух враждующих между собой кланов. Тобирама возненавидел ее с первого вдоха, а Минори…

Минори, что прожила большую часть своей никчемной жизни подобно птичке в клетке, вынужденная молча наблюдать за смертями собственных братьев и молиться Аматерасу о скорейшем окончании войны.

Минори, чье присутствие в клане всегда ощущалось на незаметном призрачном уровне, как и подобает образцовой дочери, которая с рождения мирилась с уготованной ей судьбой в роли разменной монеты брачных интриг.

Минори, что только вчерашней ночью уговаривала все еще оплакивающего потерю младшего брата Мадару позволить ей вступить в клан Сенджу в роли жены человека, который убил Изуну.

…влюбилась в него также отчаянно и скоропостижно, как только могла полюбить раскинувшееся над головой небо канарейка, высвободившаяся из гнета золотых прутьев своей клетки.

Поэтому, когда перед брачным ложем, Тобирама пытается отгородиться, обронив короткое — «Еще не время», Минори цепляется за него хуже нацелившейся на потенциального клиента юдзе.

Она почтительно склоняет голову и игнорируя дрожь собственных пальцев, сжимает темную ткань его косодэ, вслушиваясь в судорожное биение собственного сердца.

— П-пожалуйста, — шепчет несчастная невеста отчаянным и тихим от страха перед отказом голосом. — Не уходите, Тобирама-сама.

Ей стыдно от того, какой неприкрытой мольбой переполнена ее просьба.

«Благочестивые девушки так себя не ведут», — напоминает она себе и в ту же секунду сдается на парирование поднявшей голову похоти. — «Но они также не должны забывать о своем долге перед семьей мужа».

— Хотя бы попытайся заставить меня пожелать остаться здесь, — равнодушно изрекает он.

Минори предательски вздрагивает от резкости его слов, но проглатывая собственную гордость, встает на носочки, чтобы беспомощно уткнуться своими пересохшими от волнения губами в его подбородок.

Это смешит его. Минори вздрагивает от донесшегося до ее ушей смешка и в смущении спешит отстраниться, но рука Тобирамы ложится на ее затылок, припечатывая своим жестким поцелуем задолго до того, как реагирует ее тело.

Сенджу

Их первому сыну дарят имя предшествующего главы клана Сенджу — Буцума. О своем решении они, увы, жалеют поздно. Потому что круглощекий, забавно надувающий на серьезный манер отца щеки мальчик с черным хохолком торчащих сзади волос был как две капли воды похож на… Изуну.

Минори даже не думает жалеть об этом фамильном сходстве. С того самого момента, как отчаянно голосивший сверток мигом успокоился в ее руках, она полюбила его так, как не смогла бы никого.

Но она слышит.

Слышит, что говорят Сенджу, когда Буцума весело хохоча, бежит по клановому кварталу. Слышит грязные сплетни, порочащие не только ее, но и честь всего клана Учиха. Слышит редкие вздохи Тобирамы, в очередной отмахивающегося от преследующего его по пятам сына.

И молится только о том, что бы малыш как можно больше пребывал в блаженном неведенье. Чтобы он продолжал раздраженно хмуриться и обиженно надувать губу, капризно требуя к себе положенного внимания. Чтобы он и дальше не замечал тянущийся за ним след отвратительным слухов.

До пяти лет Буцума был чист и сердцем, и душой.

А затем он возвращается из дома ее старшего брата и громко хлопая створками седзи, поднимает на нее не присущий в обычное время наивно распахнутым, черным глазам, тонущий в разочаровании взгляд взрослого человека:

— Почему… почему ты мне не сказала?

— Что такое? — обеспокоенно спрашивает Минори.

— Оджи-сан мне все рассказал, — выпячивая губу, гневно восклицает он. — То-сан собственноручно убил его отото! Члена нашего клана.

— В те годы шла война. Учихи, также как и Сенджу не щадили никого: ни детей, ни женщин, ни стариков, — торопливо оправдывается Минори, заламывая пальцы в замок. — Ты не можешь злиться на них, Цума-кун. Ты тоже Сенджу.

— Больше нет.

Реинкарнация

— Зачем вы это сделали, нии-сама? — разбитым и печальным от вихря охвативших эмоций голосом спрашивает Минори. — У Тобирамы-сана и Цумы-куна и без того были натянутые отношения, а теперь он и вовсе не смотрит в его сторону.

— Я сделал то, что должен был, — тон уполномоченного главы клана Учиха был непоколебим. — Думаешь, я бы мог спокойно наблюдать за тем, как он беззаботно продолжает называть отцом этого человека?

«Он мой муж!», — хочет закричать она, встряхнув утратившего остатки рассудка мужчину за грудки. Однако вовремя вспоминает, насколько отвратительна была для него одна лишь мысль о договорном браке.

Со смерти их младшего брата Мадара едва не сдувал с нее пыль, оберегая словно дивный цветок под стеклянным колпаком. Часть нее в то время была даже эгоистично счастлива такому обращению, позволяющему ей остаться при отчем доме.

Но сейчас она по-настоящему жалела об этом.

Из всех людей на этой прогнившей после войны земле глубоко ранимый Мадара не заслужил этого.

— Цума это… это не реинкарнация Изуны, — тихим шепотом озвучила гложившую их обоих правду Минори, сжимая ткань своего кимоно на коленях. — Изуна мертв, нии-сама. И продолжать возлагать надежды на Буцуму неправильно.

— Не называй его так!

— Буцума — мой сын и твой племянник, — повторила она тверже, смело встречая око вспыхнувшего шарингана. — Он не наш брат.

Брак

В последующие десять лет Минори успевает пережить четыре выкидыша и долгожданное рождение дочери. В этот раз она не слушая ничьи нарекания, называет ее в честь Изуны, что охлаждает продолжительный гнев Мадары и спустя несколько лет безмолвной вражды, позволяет им наконец простить друг друга.

Изуна в противовес своему старшему брату выглядит как настоящая Сенджу. Она вздорна и легковерна, а также гораздо лучше ладит с родным отцом. Возможно даже лучше самой Минори, которая списывает это на то, что ее дочь не знает такого слова как «нет».

Иногда она слышит, как пытавшийся от нее отвязаться Тобирама называет ее еще одним недоразумением вроде Хаширамы.

Изуна привносит в их трещавшие от напряжения узы то, что должна была сотворить Минори, а именно — чувство семейного очага и ничем не запятнанного, чистого счастья.

Но это счастье хрупкое.

И об этом слишком легко забыть, будучи отвергнутой всеми вороной в извилистом и опасном древе Сенджу.

— Хаширама сообщил мне о том, что вы раздумываете о помолвке Изуны-чан, — нервно сглатывая, осторожно изрекает она, не решаясь переступить порог просторного помещения, в котором за низким столиком, как правило, работал Тобирама.

— Да, — даже не поднимая взгляд, сухо кивнул он.

— Я… я всю жизнь боялась такого безобидного слова как «брак», — каждое слово вырывается из нее хлипким, задушенным звуком, может быть потому что Минори впервые осмеливается открыться ему. — Для меня он означал не создание семьи, а расставание с ней. Вы даже представить не можете как сильно меня страшило осознание того факта, что мне придется расстаться с Мадара-нии-самой и Изу…

— Ты права, — перебивает ее зычный, раздраженный голос Тобирамы, в чьей руке трескается дерево кисти. — Я не могу себе этого представить, потому что это не мое дело. Также как и твое вмешательство в дела клана, в которые входит и статус нашей дочери.

— Н-но я…

Она хочет сказать, что их случай иной, что в тот день, когда из недовольно поджатых губ Мадары наконец вырвалось заветное — «Да», Минори полночи провела в стенах храма, благодаря богов за удачу, что вопреки ниспосланным на них испытаниям их узы останутся такими же крепкими, как глубокие корни клана Сенджу.

Но мимолетом брошенный из его плеча взгляд красных глаз безмолвно приказывает молчать.

И она сдерживая беспомощно выступившие в уголках глаз слезы, безжалостно впивается зубами в сухую кожицу своей нижней губы, храня молчание, как и подобает послушной жене.

Ка-чан

Если бы каждая женщина в этом мире могла превратиться в цветок, то, скорее всего, Минори была бы до ужаса неприхотлива в своем обращении. Она словно невзрачный, вечно забытый всеми кактус, которого достаточно опаивать водой пару раз в месяц, если уж не год.

С самого детства она научилась впитывать подаренную строгим отцом и хворавшей матерью ласку, растягивая ее на целые месяцы. Секрет успеха, все это время державший ее на плаву, и которым ей так и не удалось научиться гордиться.

Потому что как сказала однажды Мито без злого умысла — «А ты оказывается глубоко несчастная женщина, Минори-чан».

Насколько бы ни была горькой правда на вкус, это ее почти не ущемляло.

Минори не возражала быть брошенной женой, разочаровывающей младшей сестрой или презираемой всем кланом химэ, пока ее любимые дети оставались счастливыми. Проблема в том, что несчастье, преследующее ее по пятам каким-то образом коснулось их всех.

— Ка-чан? — растерянно молвит Изуна, сонно моргая, разбуженная внезапным ночным приходом матери и ее не менее отчаянными, болезненно твердыми объятиями. — Ка-чан, что случилось?

— П-прости меня, — давится всхлипом Минори и крепче прижимает ее к груди. — Ками-сама, прошу прости свою никудышную мать.

Впервые за всю свою жизнь она так сильно возненавидела наследованную каждой химэ ичизоку чувство беспомощности.

Минори была целиком и полностью готова принять нелегкие тяготы лиходейской судьбы, но никогда не сможет простить себе того, что поневоле разрушила будущее собственной дочери.

Слезы

Рождение третьего ребенка разбивает ее искалеченное сердце вдребезги тем, насколько схожим и в то же время противоположным своему родному отцу тот пребывает на свет. У Итамы такой же серебряный пушок волос на голове, распахнутые красные глаза с бледным сводом ресниц и болезненно бледная кожа.

Единственное, что отличает их друг от друга это то, насколько… хрупким он выглядит.

Когда она держит его в своих немощных руках, то боится, что от одного не так сделанного движения он ненароком поранится. Боится, что солнечный свет оказывает на него плохое воздействие. Боится, что если Тобирама будет смотреть на него точно также как на Буцуму, его крохотное, чувствительное как у всех Учих сердце разломается на сотню мелких осколков.

Впрочем страх — это далеко не единственная причина, не позволяющая ей отпустить маленький белый сверток.

На самом деле в последние годы Минори чувствует, как постепенно изживает саму себя. Позор, учитывая, как мало род она пережила. Ее мать дала жизнь десятерым, прежде чем умерла, четверо из которых погибли в младенчестве, а остальные четверо в войне, включая Изуну.

Минори старается быть сильной, а потому молчит о нападающей в редкие ночи бессоннице, неконтролируемых приступах кашля с кровавой слюной и сопровождающей каждый шаг боли снизу ее живота.

Она провалилась как мать.

Ее старший сын разделил презрительное отношение к собственному же клану и последние два года живет в квартале Учиха, отказываясь возвращаться домой. Ее прежде пылавшая жизнью дочь замкнулась в себе, сосредоточившись на неумолимых тренировках в надежде обрести независимость, которую не смогла подарить родная мать. А ее второй сын… родился с болезненно слабым телом, что не перестает тревожить Минори и по сей день.

А потому она всем сердцем желала остаться хотя бы хорошей женой.

— Тобирама-сама… — неумолкающим шепотом шепчет мучившаяся от лихорадки Минори, не в силах почувствовать и десятой доли боли от зажатой в тисках руки, которую трепетно сжимали чьи-то пальцы. — Т-тобирама-сама… простите…

Ей страшно умирать в полном одиночестве.

Перед глазами у Минори внушающая ужас темнота, а в легких невыносимая боль.

Поэтому перед смертью она и может что только молить о том, чтобы ее отпускали от себя.

— Я… я была такой ужасной женой… сестрой… и матерью… — беспомощно всхлипывает Минори. — Простите меня… умоляю, не ненавидьте меня…

Последнее что ощущает Минори это чьи-то слезы на тыльной стороне ее ладони.

Миюки

Может быть, шинигами пощадил ее вдоволь настрадавшуюся за всю жизнь душу, а может это были происки высших богов, но вторая жизнь встречает Минори широко распростертыми объятиями счастливой матери.

Ее называют с чуждой для ее слуха лаской — «Миюки», потому что ее рождение приносит молодой супружеской паре счастье, которое они еще никогда не испытывали. Андо Исао и Андо Цубаки были до неприличия молоды в ее глазах, но происходя из семьи породнившихся друг с другом торговцев не знали бед в деньгах.

Они были добрыми и милыми родителями, возможно чересчур наполнены желанием избаловать единственное чадо в своих неуклюжих потугах осчастливить вечно пребывающую в своих мыслях девочку, но самое главное хорошими людьми.

Не шиноби.

Минори понимает, насколько фундаментально меняет данное откровение ее жизнь, когда в возрасте четырех лет у нее появляется возможность выбрать свой собственный путь.

Прежде как единственная химэ клана Учиха, ей не допускались даже мысли о том, чтобы вступить на непредсказуемое поле боя. Это было не только предсмертным желанием ее матери, но и приказ отца, желавшего укрепить брачным договором положение их клана.

Сперва она хотела поступить в академию ниндзя, чтобы встретиться с ее детьми. Минори предпринимала попытки проникнуть в квартал Сенджу, сбегая от неустанного контроля нынешних родителей, однако они всегда оканчивались неудачей. Но затем стало своеобразной мечтой.

Куноичи были сильными женщинами.

А Минори уже устала быть слабой.

Как жаль, что даже у сильных женщин могут навернуться слезы от одного взгляда на усиленно задирающего нос беловолосого мальчика, который когда-то был в одном шаге от смерти, будучи рожденным не при самом удачном стечении обстоятельств.

Миюки исполняется пять лет, когда ее однокласник, подрастающий гений из клана Сенджу, посреди класса тычет на нее пальцем и спрашивает с изломанным, дрожащим выдохом:

— Ка-чан?

Вместе

Минори слабо представляла себе то, как сложится ее новая жизнь, если она вдруг по случайности пересечется с кем-то из своего тернистого прошлого.

Если бы это оказался Буцума, то она бы сделала все, чтобы извиниться перед ним, попросив быть с собой мягче. Если бы это оказалась Изуна, то прежде не славившаяся склонностью к нарушению правил, Минори предложила бы им сбежать. Если бы это оказался родившийся с исключительным талантом к сенсорике Итама, она бы… она бы не смогла разубедить его в том, что она не его мать.

Минори просто не ожидала того, что слова пятилетнего мальчика кто-нибудь действительно воспримет всерьез.

— Как… как это только возможно? — изумленно шепчет не отрывающая от нее пристальный алый взгляд Изуна, на хрупких плечах которой несмотря на только недавно переступившие порог двенадцати лет висела болотный жилет чуунина. — У нее правда чакры нашей ка-чан?

— Результаты медицинских анализов не лгут, — вздыхает Буцума, чей тягучий тяжелый взгляд казалось испытывал ее на прочность.

Минори несмотря на отголосок трепета, чувствует себя чужой.

С оттенком несусветного страха, она замечает про себя, что не знает этих людей перед собой.

Даже когда Буцума съехал из квартала Сенджу, чтобы стать полноправным Учихой под покровительством довольного дяди, Минори не сомневалась в чистоте его помыслов. Даже когда Изуна отказывалась прерывать тренировки, чтобы присоединиться на ужине, Минори знала, что она все равно до последней крошки съест оставленный ею бэнто. Даже когда Итама надрывался плачем, Минори одним прикосновением к его затылку могла успокоить за считаные секунды.

Но сейчас она не знает.

Не знает, что ей следует сказать или сделать.

— Ты пройдешь последнюю проверку у Яманака, — хрипло говорит уставший Тобирама. — И если ты действительно являешься реинкарнацией моей жены, то… Мы подумаем о том, что делать после вместе.

Минори в ответ только рассеянно улыбается.

Потому что он впервые употребил это слово к их семье.

Косодэ (яп. 小袖, букв. «маленькие рукава») — разновидность традиционной японской одежды, непосредственно предшествовавшая кимоно.

Chapter Text

Время событий: Юность

Место событий: Главное поместье Сенджу, Конохагакуре но Сато

Вечер в западном крыле фамильного поместья Сенджу был наполнен редким шумом заводного смеха и нескончаемых разговоров, что влекло за собой обязательное присутствие главы клана, который считал своей прямой обязанностью присоединяться за ужином к семье брата, как минимум три раза, в неделю, дабы его несчастные племянники не завяли от никому не нужной железной отцовской дисциплины.

Минори привычным образом хлопочет у стола, расставляя блюда под руку со слепо следующей за ней по пятам Изуны, пока увлеченный разговором Тобирама и куда более увлеченный вертящимся на его коленях Итамой Хаширама сидели за длинным низким столом, обсуждая дела деревни.

Когда стол наконец был полностью накрыт, а переставший хвастаться новыми познаниями в танто Буцума неохотно перелез через энгаву обратно в помещение, чтобы приступить к ужину вместе со всей семьей, на какое-то время за ним воцаряется уютная тишина, нарушаемая лишь стуком палочек.

Пока ее не разрывает непосредственный вопрос Изуны:

— Оджи-сан, а каким был то-сан, когда был как мы?

Не без доли жалости оторвавшийся от жареного кусочка курицы Хаширама буквально просиял в лице, словно ждал этого момента всю жизнь:

— О, ваш отец? Хотите узнать о его… подвигах?

Тобирама в ту же секунду напрягся, бросая на него предупреждающий взгляд.

— Ну, был случай, — вдохновленно начинает Хаширама, игнорируя немой протест младшего брата. — Когда вашему отцу было лет двенадцать. Он решил, что сможет призвать гигантского водяного дракона…

— Нии-сама, — строго окликает того Тобирама.

— … но вместо дракона он создал огромную лужу и прямо промок до нитки! — напрочь проигнорировав нежелание поминать прошлое, Хаширама громогласно расхохотался заливистым смехом.

Причем настолько приятным и заразительным, что его подхватили не только внимательно слушавшие его Буцума с Изуной, но даже ничего не понимающий в силу малого возраста Итама.

Да что там, Минори и то пришлось торопливо прятать вылезшую на свет улыбку за рукавом своего кимоно.

— Оджи-сан, расскажи-ка еще! — канючит Изуна.

Тобирама, скорее всего, предпочтет харакири сделать, нежели признаться в том, что от обилия такого внимания к собственной персоне, кончики его ушей едва заметно порозовели:

— Хаширама, не думаю, что…

— Был еще один случай, — пользуясь собственной неуязвимостью благодаря взятому в заложники Итамы на коленях, залихватски подмигнул прославленный бог мира шиноби. — Когда ваш отец пытался научиться технике невидимости. Он был уверен, что у него получилось, и целый день ходил по деревне, думая, что его никто не видит!

Изуна зачарованно смотрит на насупленного отца, не в силах остановить собственное хихиканье:

— Это правда, то-сан?

Тобирама вздыхает, смиряясь с незавидной участью горе-шута:

— Это было давно…

— Ох, а помнишь, отото, как ты пытался приручить дикого кота, чтобы использовать его для ниндзя слежки? — продолжил порядком разошедшийся Хаширама.

— Нет, этого ты точно не будешь рассказывать, — пригрозил Тобирама, уже было собираясь надавить своей ки, но осекся при взгляде на ни в чем неповинных маленьких монстров, напрочь позабывших об ужине.

— Кот оказался умнее и загнал вашего отца на дерево! — заканчивает Хаширама под новый взрыв детского смеха.

Минори ощущает, как уголки ее губ трогает мягкая улыбка, когда несмотря на явный дискомфорт и даже сопротивление, Тобирама скрепя зубами, сносит очередной урон по его гордости и репутации вместе взятых.

— Думаю, на сегодня у нас было достаточно интересных историй, — предпринимает он последнюю попытку восстановить порядок.

— Не-е-ет, оджи-сан, пожалуйста еще! — чуть ли не хором заныли Буцума с Изуной.

— Что насчет тебя, невестка? — задорно блестит карими глазами Хаширама. — Спасешь своего любимого мужа или оставишь на растерзание не менее любимых детей?

— Прошу прощения, Тобирама-сама, — несмотря на раскаивающийся вид, в темных глазах Минори пляшут смешинки. — Но в первую очередь я являюсь матерью ваших детей, а не женой.

Chapter Text

Время событий: Первые месяцы их брака

Место событий: Территория клана Сенджу

Осенний фестиваль, к ее не такому уж большому удивлению, учитывая изобилие здешнего урожая, был довольно значимым событием в клане Сенджу. Узкие улочки были до битков набиты жареными каштанами и вкусными сладостями, повсюду мерцали разноцветные красно-желтые фонари, а воздух едва не звенел от градуса всеобщего веселья и музыки, которую можно было услышать даже за домашними стенами.

Минори в сотый по счету раз поправила завязанный любезной прислугой оби, не отрывая нервно бегающий по зеркальной поверхности взгляд. Кимоно было несомненно прекрасным, темно-синий цвет ткани были до того насыщенным, что искусно вышитые на ней серебряные узоры были похожи на звездное небо, но… уж слишком броским.

«Возможно, стоило надеть что-то более скромное?» — невольно пронеслось у нее в голове, когда до решающей встречи с мужем оставалось всего пара минут.

— Будет невежливо, если ты задержишь нас еще дольше и мы опоздаем, — было первым, что произнес, разорвавший замкнутый круг ее самомнений, облаченный в традиционное темное Тобирама с ничего не выражающим, непоколебимым лицом, на котором, правда, мелькнул проблеск удивления при виде приодетой жены. — Тебе… идет.

Сердце под грудью предательски пропустило удар.

За несколько месяцев их брака это был, пожалуй, первый стоящий комплимент, который она когда-либо от него получала.

Поторопившаяся извиняюще опустить взгляд Минори почувствовала как неумолимо краснеет:

— Б-благодарю вас, Тобирама-сама.

На что он сухо кивнул, направившись к выходу из дома, так как снаружи их уже ждали нарядившийся в светло-зеленое кимоно Хаширама и выбравшая такое же по легкому оттенку под стать мужу Мито, которая высоко заколола свои волосы в два незатейливых пучка с помощью красивых цветочных заколок.

В отличии от куда более сдержанного брата, старший Сенджу просто не смог сдержать широкой улыбки, когда оценил новый облик своей невестки:

— А вот и вы! Минори-чан, да ты сегодня просто сияешь!

Мито тут же качнула головой в знак согласия:

— Действительно, это кимоно очень тебе к лицу.

— Б-благодарю, Хаширама-сама, Мито-сама, — почтительно поклонилась еще сильнее раскрасневшаяся от такого внимания Минори.

— Тогда идем? — подвел итог их приветствий Хаширама, воинственно вскинув кулак. — Нас ждет самый лучший фестиваль в истории Сенджу!

Когда они вышли на улицы, наполненные праздничной суетой, Минори не смогла подавить восхищенный вздох. Атмосфера беззаботности и всеобщего веселья хоть и не была чужда для нее, но в рамках строгого свода правил Учиха всегда страда некой претенциозностью.

Закономерным образом они выбрали путь к центру деревни, где проходили основные празднества. Хаширама, как всегда, увлеченно рассказывал о планах по созданию Конохи, время от времени обращаясь за советом к младшему брату, который хоть и был скуп на ответы, но зато отвечал четко по делу.

Идя рядом с Мито, она никак не могла перестать бросать на него мимолетные взгляды, словно завороженный узник наблюдая за тем, как блестели серебряные пряди волос, контрастирующих на фоне его темного кимоно.

Праздничная суета, казалось, немного смягчила его обычно суровый нрав. Он все еще оставался немногословным, но явно старался держаться поближе, чем обычно. Когда они проходили мимо шумной группы подвыпивших шиноби, Тобирама даже слегка коснулся ее локтя, осторожно направляя в сторону.

Мысленно Минори обругала себя за то, как такое простое действие заставило ее неосознанно затаить дыхание.

— А вот здесь всегда продавали лучшие данго! — радостно вещал Хаширама, указывая рукой на очередной ларек среди ровного ряда других. — Ох, помню, в детстве мы с Тобирамой…

— Нии-сама, — прервал того Тобирама. — Разве сейчас правильное время для таких разговоров?

— Ах, прости-прости! — легкомысленно рассмеялся бог мира шиноби. — В таком случае, Мито-чан, не согласишься показать Минори-чан наши ларьки? Уверен, ей будет очень интересно.

Просиявшая рыжеволосая девушка бодро кивнула:

— Отличная идея! Пойдем-ка, Минори-чан, поговорим о девичьем.

И не слушая ничьи возражения, уверенно взяла ее под руку, после чего повела вглубь праздничной толпы. Растерявшись, Минори бросила несколько запаниковавший взгляд на оставшегося далеко мужа, что скрестив руки на груди, начал что-то недовольно втолковывать нервно посмеивающемуся Хашираме.

Когда они отошли от них на достаточно далекое расстояние, мигом растерявшая былое изящество бывшая Узумаки растеклась в шкодливой улыбке:

— Ну наконец-то мы можем поболтать без этих зануд! Признавайся, как тебе живется с нашим суровым Тобирамой?

— Тобирама-сама очень… внимателен ко мне, Мито-сама, — осторожно высказалась растерявшаяся от отсутствия прежних формальных обращений Минори.

Не оценив столь щепетильного в своем роде ответа, Мито рассерженно фыркнула:

— Ох уж эти Учихи с их вечным «сама»! Сколько тебя уже прошу, называй меня просто Мито-чан, мы же теперь родственницы. И не томи, расскажи что-нибудь интересненькое! Везде ли этот камень такой серьезный?

— К-как сказать, — замялась Минори, раздумывая над ответом. — Тобирама-сама очень усердно работает…

— И это все? — совершенно не аристократически закатила глаза жена главы клана Сенджу. — Ками-сама, да ты еще более сдержанная, чем он! Ладно, попробуем по-другому. Вот скажи, он хоть улыбается иногда?

Минори задумалась лишь на секунду:

— Однажды я видела, как уголок его губ слегка приподнялся, когда он читал отчет о успешной миссии.

Сначала Мито пару раз глупо моргнула, а затем зашлась в несдержанном, веселом хохоте:

— О, да это просто прорыв! Оказывается Хаширама все-таки не единственный, кто может вызвать у него это подобие улыбки.

— Все не так просто, — с улыбкой поправила ее Минори. — Иногда я замечаю, с какой теплотой он смотрит на других детей.

— Оя-оя, — лукаво протянула Мито. — Похоже, у кого-то скоро появятся наследники, да?

Лицо непривыкшей к настолько ужасающей честности Учихи мгновенно залилась краской:

— М-мито-сама!

— Эй, я же просила! Просто «Мито-чан», — легонько толкнула ее та плечом. — Хм, что-то ты слишком напряженна, Минори-чан. Может тебе попытаться расслабиться? Уверена, даже такой камень как Тобирама оценит, если иногда ты будешь куда менее… почтительной.

— Я постараюсь, Мито-са… — прикусив язык, поспешила исправиться Минори. — Мито-чан.

— Вот и отлично! А теперь позволь показать тебе, где продают самое лучшее данго во всем городе. И, может быть, по пути ты расскажешь мне еще что-нибудь интересное о нашем дорогом Тобираме?

Они двинулись дальше по улице, и Минори, к своему же удивлению, обнаружила, что общение с энергичной Узумаки становится все легче и легче.

«Возможно», — нерешительно подумала она. «Мне стоит попытаться быть больше похожей на нее».

Глядя на то, с каким азартом уважаемая химэ Сенджу Ичизоку расплачивается за сладости, пререкаясь за каждую рё, Минори ощущала легкое смущение. За всю свою жизнь она никогда не была столь же открыта и непосредственна в общении, как эта рыжеволосая куноичи.

Жизнь в строгих рамках клана Учиха не оставляла места для таких вольностей.

И сейчас ей почему-то стало казаться, что тем самым она многое упустила.

Словно отвечая на ее вопрос, ни о чем не подозревавшая Мито с улыбкой протянула ей небольшой бумажный кулек:

— Держи, Минори-чан. Обязательно попробуй эти данго, они восхитительны!

Минори неуверенно взяла угощение, чувствуя, как внутри зарождается непривычное, но приятное чувство:

— Спасибо, Мито-чан.

Когда они вернулись обратно к мужчинам, то уже вовсю смеялись, позабыв о былом напряжении. Дурачась, Мито даже приобняла ее за талию, представляя себя ее спутником, на что расставшаяся с чопорной маской Минори легкомысленно хихикала над этими нелепыми попытками изобразить ее мужа.

Вполуха вслушивающийся с нравоучения старшего брата Тобирама, казалось, первым увидел медленно приближающуюся жену.

Взгляд алых глаз на мгновение задержался на руке Мито, лежащей на таком же алом поясе оби Минори, прежде чем минул дальше.

— Ну что, нагулялись? — весело спросил Хаширама. — Может быть, теперь разделимся по парам? Я очень хотел показать Мито-чан фейерверки у реки.

Неохотно отстранившаяся от недавно объявившейся подруги Мито с игривой улыбкой взяла мужа под руку:

— Конечно, конечно. Минори-чан, Тобирама-сан, может присоединитесь к нам?

— Нет, мы… — Тобирама запнулся, мимолетом посмотрев на озадаченно замершую рядом с ним Минори. — Мы, пожалуй, лучше останемся здесь.

Когда тесно прижавшиеся друг другу фигуры лишь год как вступивших в брак супругов скрылись из их виду, они остались одни посреди шумной толпы, отчего воцарившаяся после тишина по праву могла зваться… неловкой.

Она ведь…

Она ведь решила взять пример с Мито, не так ли? Может стоит начать прямо сейчас.

Минори прикусила нижнюю губу, когда наконец набралась смелости спросить:

— Т-тобирама-сама, как вам сегодняшний фестиваль?

К ее сожалению, он только равнодушно пожал плечами:

— Слишком шумно. Но людям нравится.

После чего медленно двинулся вдоль ряда ларьков, благодаря чему она безмолвно последовала за ним. С непомерным изумлением Минори обнаружила, что… он ждал ее и специально подстраивал темп своих широких шагов под ее маленьких.

Возможно, она видит то, чего попросту нет, но это совсем не мешает ей надеяться.

Надеяться на что-то большее, что у нее уже есть.

Вскоре они оказались на небольшом мостике, проистекающем через небольшой ручей, вдали от основного веселья. В темноте, освещаемой лишь вспышками фейерверков, Минори осмелилась на то, о чем раньше и подумать не могла — осторожно взяла его за руку.

Прошла одна секунда, за ней другая — само время, казалось, застыло.

Она уже было собиралась отдернуть свою ладонь назад, извинившись за свою дерзость, когда внезапно почувствовала, как пальцы Тобирамы сжали ее слегка ответ, обволакивая своим теплом.

— Красиво, — вдруг произнес Тобирама, глядя на небо, где начали распускаться первые цветы фейерверков.

Минори подняла посветлевшие на пару оттенков черного глаза наверх, любуясь яркими вспышками на ночном небосводе, а после перевела взгляд на аскетичный профиль любимого мужа, освещенный разноцветными огнями.

— Да, — тихо призналась она. — Очень красиво.