Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Вагон напоминал улей: снаружи вроде бы все тихо, но если прислушаться, внутри непрерывно что-то гудит. Разумеется, они ехали в купе. При двух черных магах и собаке других вариантов не было, и все же по пути Марсель не раз об этом пожалел. Будь это плацкарт, он бы наслушался разговоров и к моменту прибытия уже примерно представлял обстановку. Но звукоизоляция в вагонах фирменного экспресса была на высоте, из-за дверей купе наружу прорывалось лишь бессвязное жужжание да обрывки фраз, когда двери изредка отворялись: «...позвонила и говорит...», «...и я сразу собрался и...» А пассажиры, вышедшие в тамбур покурить, предпочитали помалкивать, а не присаживаться на уши друг другу - что само по себе говорило о многом. Марсель не выдержал и даже пару раз нарочно прошелся по составу из конца в конец, чтобы послушать, о чем болтают в плацкарте. Но у пассажиров плацкарта были свои, куда более обыденные интересы. Кто-то сравнивал цены в Урготелле и в Олларии, кто-то хвалился отпуском на море (это в Урготе-то? Извращенцы), кто-то шпынял ребенка, не желающего нормально пить тизан. Может, если задержаться, и удалось бы выцепить что-то более существенное, но рассиживаться в чужом вагоне Марсель не рискнул, чтобы не привлекать внимания.

На вокзале в Олларии их ждал сюрприз. На входе в вокзал (он же единственный выход в город) толпился народ, неохотно выстраиваясь в неаккуратное подобие очереди. Очередь упиралась в кордон цивильников: у каждой из восьми дверей стояло по паре людей в форме, которые проверяли документы. Рядом топтался человек с матюгальником, невнятно бубнивший что-то про «особую ситуацию» и «требования транспортной безопасности». Марсель лихорадочно принялся продумывать варианты действий - даже если их и не задержат, уведомлять власти Олларии, кто бы тут сейчас ни был у власти, о прибытии Первого маршала Рокэ Алвы с учеником в его планы никак не входило. Но тут его настойчиво взяли под руку и увлекли в сторону.

- Переодеваемся! - решительно заявил Алва, потом смерил взглядом Марселя и разрешил: - Вы можете остаться как есть.

Марсель для визита в Олларию выбрал свой обычный рабочий прикид: столичная ботва без определенных занятий.

Алва протянул Марселю шляпу, коротко бросив: «Уберите!» Марсель немного повозился, запихивая шляпу в чемодан так, чтобы еще и не помять, а когда выпрямился, преображение уже свершилось. Алва всего-навсего снял с шеи шелковую косынку, которую носил вместо галстука, и повязал ее на голову на манер пиратской банданы. Заодно спрятал узнаваемую с первого взгляда шевелюру. Расстегнул три верхних пуговицы рубашки, выставив напоказ острые ключицы и мускулистую грудь. И пальто, элегантное пальто, всем своим видом не кричащее, нет, но настойчиво намекающее, что его владелец - человек солидный и очень, очень обеспеченный, тоже расстегнул и как-то так сдвинул, что оно теперь сидело не на плечах, а чуть ли не на локтях. В целом получился очень узнаваемый столичный типаж: белый, косящий под черного. Скорее всего, непуганый молодой человек из приличной семьи, настоящих черных и вблизи-то не видевший. Рядом с Марселем они смотрелись как два брата-дегенерата. Свежерасчесанный Котик удачно дополнял картину.

- А Окделл? - спросил Марсель, обернувшись к их юному спутнику. Юноша, конечно, был не так приметен, как Первый маршал, но все же не узнать в нем черного мага было трудно.

- Окделл... Кстати, Ричард, давно хотел спросить: хорошо, технику вы у себя в Надоре практически извели - а всеобщую грамотность вы тоже изжили?

- Что-что? - переспросил Ричард.

- Ну как же, - продолжал Алва, уверенно направляясь к клубящейся у входовыхода толпе, - если уж бороться с достижениями современной науки, то бороться последовательно. А то вот так научишь людей читать, а там, не приведи Создатель, какой-нибудь умник возьмет да и изобретет что-нибудь вредное, Создателю неугодное? Вот хотя бы железную дорогу - и вместо того, чтобы благочестиво умерщвлять плоть, трясясь верхом на лошади, вы станете прохлаждаться в спальном вагоне, а лошадь отправите багажом? Нет, уж коли зло пресечь - собрать все книги бы да сжечь! Ну так и быть, Эсператию оставить можно - она все равно мозги не затрагивает.

Какая муха его укусила? Всю дорогу Алва был с Окделлом вполне мил, они учили какие-то заклятия, мирно обсуждали общих знакомых, какие-то события времен кампании в Варасте... Марсель оглянулся на мальчишку. Лицо у Окделла вытянулось, нижняя губа оттопырилась и подрагивала, глаза обиженно распахнулись - и юный черный маг сделался до ужаса похож на провинциального белого, впервые попавшего в крупный город и только начинающего осознавать, как же тут ужасно.

- Все, - деловито сказал Алва. - Можем идти!

- Ваши документы!

Марсель протянул свой паспорт (в последний момент сообразил, что не стоит предъявлять удостоверение куратора!), миновал двери и оглянулся назад, готовый разруливать ситуацию. Маскарад маскарадом, а поддельного паспорта на чужое имя у Алвы наверняка не найдется...

Услышав про документы, Алва растерянно пошарил по карманам, достал и предъявил цивильнику... листик. Желтый листик из привокзального сквера. Цивильник посмотрел на Алву. Алва смотрел на цивильника все так же растерянно, очевидно, не понимая, что не так. Застопорившаяся очередь толкалась и негодовала. Цивильник вздохнул. Этот идиот явно был не первым за сегодня.

- Проходите!

Алва бережно спрятал листик в карман, ухватил за руку дышащего ему в затылок Окделла и поволок за собой, точно чемодан. У Окделла документы даже не спросили.

Суавес уже ждал их внутри - он прошел через другую дверь, где очередь двигалась быстрее.

- Ну вот и все, - невозмутимо сказал Алва, стягивая с головы косынку и надевая пальто как следует. - Осталось получить багаж - но это уж ваша работа, господа.

Марсель опасался, что с небольшим (относительно) ящиком с нашлепкой «Препарат ретроспективной анимации, опытный образец» могут возникнуть проблемы, и даже заикнулся было о том, чтобы вовсе отправить зомби обратно в Урготеллу - но Алва только приподнял бровь и коротко сообщил: «Моро мне понадобится». На удивление, в багажном отделении все прошло без сучка без задоринки: очевидно, закручивать гайки начали с пассажиров, и до багажного отделения новые порядки попросту не добрались.

Не добрались они, очевидно, и до площади перед вокзалом: на флагштоках, стоящих вокруг большой клумбы, мирно развевались знамена с гербами всех знатных домов, старых и новых, и на центральном флагштоке - черно-белый «Победитель дракона», символизирующий единство белой и черной магии. Вот так посмотришь - и можно подумать, будто вообще ничего не случилось, и они сейчас, как ни в чем не бывало, возьмут такси и поедут себе в особняк к Алве…

Но тут Алва остановился, развернулся к носильщикам, катившим за ними контейнер с Моро, протянул пару купюр и небрежным жестом дал понять, что их помощь больше не требуется. Когда носильщики удалились, он отстегнул несколько фиксаторов и откинул переднюю стенку контейнера. Лежащий внутри Моро был свернут так, как живую лошадь свернуть невозможно в принципе, да и дохлую тоже. Ноги сложены пополам и втиснуты в брюхо, голова опущена и задвинута между передними ногами. Марсель попытался припомнить, где он такое вообще мог видеть - видел же где-то? - и на ум немедленно пришли древние варитские бляхи из коллекции Коко Капуль-Гизайля. Неужто вариты тоже некромантией баловались? А Алва тем временем щелкнул пальцами, и конь-зомби каким-то чудом разложился, выбрался из ящика и встал на ноги. Марсель только тут обратил внимание, что Моро так и был упакован вместе с седлом и уздечкой, словно какая-то жуткая игрушечная лошадка. Алва вскочил в седло, разобрал поводья.

- Мне пора.

- Стойте, стойте! - всполошился Марсель. - А как же мы? А нам куда?

- Действуйте по обстановке! - отозвался Алва, срываясь с места в карьер.

* * *

На все происходящее Робер смотрел как бы со стороны. Будто он тут и ни при чем вовсе. Совсем как тогда, в детстве, когда дурехи-служанки приняли сбежавшего на ночь глядя в парк малыша за нежить и дед напоказ прижег ему руку раскаленным ножом. Мол, слуги и крестьяне не должны сомневаться в своем сюзерене и болтать, что среди его внуков затесался подменыш. Робер не вопил, не сопротивлялся, не плакал от боли. Просто молчал и смотрел откуда-то со стороны, как будто это все не с ним. И когда дед прижигал руку, и потом, когда мэтр Виго, замковый целитель и эмпат, накладывал противоожоговую повязку, вычерчивал на коже обезболивающие знаки и злобно шипел себе под нос что-то про суеверных идиотов, старых пней, выживших из ума, и диссоциацию. Все это, понятно, для ушей Робера вовсе не предназначалось, но дети всегда слышат больше, чем думают взрослые. Но понимают они куда меньше, чем слышат - вот и Робер тогда не понял толком, что произошло. Тем более, дедушка же сказал, что все в порядке, еще и похвалил: молодец, мол, не разнюнился, выдержал все как настоящий мужчина.

Теперь-то он знал, что такое диссоциация, и понимал, что это вообще плохо, а для детей-белых особенно: разум, теряющий контакт с телом, теряет заодно и связь с белым Источником, и потом в самый неподходящий момент могут возникнуть серьезные проблемы с использованием магии. Но что же делать, когда ничто другое не помогает? Когда происходящее так ужасно, что вынести это совершенно невозможно? Когда к твоей руке подносят светящееся алым лезвие? Когда отец и братья выстроились кольцом, а в центре круга - ученик, юноша из ваших же вассалов, который смотрит доверчиво и испуганно, толком не понимая, что его ждет? Когда ты приходишь в себя в полевом госпитале, насквозь провонявшем страхом, болью и смертью, и узнаешь, что из всей семьи остался в живых один ты? Когда на просторном возвышении, наскоро возведенном посреди ярмарочного поля на берегу Данара, уже расчерчены знаки пентаграммы, и маги в белых одеяниях с золотыми гальтарскими письменами стоят на своих местах, и кучка заложников бестолково толпится в кругу, вытягивая шеи, как цыплята - видно, тоже не верят, что все это происходит с ними...

Но почему он? Почему именно он? Не Серж, талантливый целитель, подающий большие надежды: будь он на месте Робера, и мама была бы жива! Не Мишель, сильный маг-природник, целиком и полностью поглощенный своими уникальными исследованиями - на войну он пошел, как во сне, и, кажется, так и умер, не очнувшись, уделяя больше внимания однолетним травам и беспозвоночным, снующим под ногами, чем творящимся вокруг великим событиям. Не Арсен, зоркий и мудрый, достойнейший наследник Повелителей Молний, вождей и пророков, от рождения наделенный даром повелевать душами, читать в сердцах и провидеть будущее. Кажется, он единственный из всех догадывался, что их ждет, и когда Серж сказал что-то вроде «Сделаем, как хочет отец, так будет лучше для всех нас», ответил: «Отец наш тронут смертью и уведет за собою нас всех, но я готов умереть вместе с ним из любви к нему». Любой, любой из них был достойнее Робера - отчего же выжил именно он? Всего лишь эмпат - дар, доступный любому и каждому белому, - да и эмпат-то слабенький. Отчего именно ему досталось бремя Повелителя Молний?

«Дикон, - думал он. - Хорошо, что Дикона с нами нет. Хорошо, хоть его это не коснется». Он изо всех сил цеплялся за эту мысль - она помогала устоять и сосредоточиться. Когда Окделл вдруг внезапно, ни с того ни с сего, взял и исчез - так же неожиданно, как появился, оставив куцую записку, которая совершенно ничего не объясняла: «Не ищите меня, со мной все в порядке», дата, подпись, - Робер, по чести сказать, вздохнул с облегчением. Он уже тогда понимал - нет, не понимал, но чувствовал, - к чему все идет, и был рад, что хотя бы кто-то из Повелителей останется незапятнанным, не станет участвовать во всем этом. За Валентина Придда, казалось бы, ровесника Дикона, он почему-то так не переживал. Но Дикон выглядел таким уязвимым, таким не по годам наивным... Главное, чтобы этот олух не вздумал никуда сунуться. Ладно, за ним есть кому приглядеть.

Тоненько, по-комариному запели флейты, зарокотали барабаны. Альдо знал, что делал, когда настаивал на старомодной живой музыке - никакой техники, никаких записей через динамики, только настоящие живые барабанщики и флейтисты, сводный оркестр гарнизона Олларии... Что Альдо всегда умел - это интуитивно чувствовать такие вот вещи. То, что проймет толпу. Проймет, подчинит, заворожит, заставит застыть, слушать и смотреть в оба... Тр-ра-та-ра-ра-та-ра-ра... и стоп! В прозрачном, колючем осеннем воздухе камнем повисла оглушительная тишина. И в этой тишине раздался голос диктора - «ликтора», как по старинке назвал его Альдо. Негромкий, но звучный, поставленный голос актера старой школы, обученного даже шепотом говорить так, чтобы слышно было до последних рядов галерки без всяких магических и технических ухищрений.

- Мы, Альдо Ракан, возвращая себе законное место и титул государя Талигойи...

Там еще много, можно даже не слушать. Все равно Робер помнил проклятый манифест наизусть, Альдо каждую фразу обсудил с ним раз по десять. Можно пока отвернуться в сторону реки и сощуриться, глядя на сверкающие на солнце голубые волны. Низкое осеннее солнце так хорошо играет на волнах, солнечные блики так здорово слепят глаза, что некоторое время можно будет вообще ничего не видеть. Хорошо бы еще и не слышать - но увы, это так легко не получится. Профессионально поставленный бархатный голос ввинчивается в уши, не захочешь, а услышишь:

- ...Означенный Фердинанд отвечает перед Создателем и нами за все преступления, совершенные с его ведома и по его приказу...

А за наши преступления мы перед кем станем отвечать?! Робер всеми силами настаивал на том, что «казнь» короля не имеет смысла. Смерть белых хотя бы необходима для ритуала, но смерть обычного человека попросту ничего не даст. Альдо смотрел, как на умалишенного. «Робер, ты понимаешь, что мы просто не можем взять и казнить королевских приспешников-белых, оставив в живых самого короля? Как ты объяснишь это публике?»

Робер не был уверен, что Альдо в принципе собирается что-то объяснять публике (а как прикажете объяснять публике необходимость казни белых магов, не совершивших ровным счетом ничего незаконного?!), но положился на интуицию Альдо. Потому что да, этика Альдо волновала не больше, чем помоечного кота, на мораль ему было плевать, но вот то, что сочтет неприемлемым публика, он каким-то непостижимым образом чуял всегда. И вовсе не всегда это было то, что мог бы предположить Робер, опираясь на логику, этику и эмпатию. Убийство нескольких сотен гражданских, включая стариков, женщин и детей? Приемлемо, ведь это же война. Убийство одной-единственной собачки? Немыслимая жестокость, ведь эту собачку все так любили (и к тому же журналист так трогательно это описал!) А журналистов умница Альдо уже прикормил, журналисты о сегодняшних событиях напишут ровно то, что ему надо. На переднем плане будет казнь короля Фердинанда: согласитесь, что это важное историческое событие? И разумеется, напоказ все будут страшно возмущены, но... положа руку на сердце: по большому счету, Фердинанда никто особенно не любил... кажется, даже жена и дети, - и жалеть о нем никто особо не станет. А за смертью короля - историческое событие, кошки его раздери! - все прочие смерти замылятся, станут не так заметны. Не «десять белых заложников были казнены на эшафоте», а «король Фердинанд с несколькими приближенными». Нет, Альдо все продумал, все рассчитал как следует... Но как же гадко, как невыносимо гадко!

Альдо настаивал на том, что ритуал необходим, и что провести его надо сразу же.

- Ну как ты не понимаешь, Робер! - с беспечным видом рассуждал он, устроившись, по своему обыкновению, поперек кресла, точно воротившийся из школы мальчишка. - До жестокостей нельзя «опуститься», нельзя «докатиться»: с жестокостей надо начинать! Пусть вначале все ужаснутся, пусть поймут, что хуже ничего нет и быть не может... и вот отсюда-то мы и начнем свой путь наверх! Пусть все худшее случится сразу - а потом все перемены будут только к лучшему! Тогда жестокости забудутся, а милосердие запомнится. А потом мы уже сможем себе позволить и милосердие: защитный ритуал на десять жертв - это сила! Все Кольцо Эрнани накроет! Вот увидишь, про нас еще стихи станут писать, как про этого кошкина Франциска: «Не отрицая ничего, гляжу вперед я без боязни: начало славных дел его мрачили мятежи и казни...»

И видно, что Альдо сумел убедить не только Робера. Робер отвел взгляд от сверкающей глади реки, проморгался, посмотрел по сторонам. Рихард и Удо Борны... Джеймс Рокслей... Анатоль Саво... Все они здесь, в этом проклятом кругу... прóклятом кругу... кругу прóклятых... Так их назовут потом... а впрочем, неважно, до «потом» он не доживет. Хорошо Придду: он черный и не может участвовать - может не участвовать - в ритуале. Не может доказать свою верность новому государю таким способом. Ничего, государь найдет для него другой... А они так и останутся частью этого ритуала. Опорой нового государства, основой его благополучия. Козлы долбанутые, это ж додуматься надо было, а? В Гальбрэ, всех в Гальбрэ, на принудительную экскурсию, срочно! Пусть погуляют по соляным озерам, полюбуются, чем такие ритуалы аукаются... Кстати, отличная идея: когда весь этот бардак закончится - всем белым устраивать принудительные экскурсии в Гальбрэ. В рамках обучения, где там этих баранов нынче обучают... Что?! Что такое «Гальбрэ», где это? Не сходит ли он с ума?

Отзвучали слова манифеста, ликтор свернул свиток и спустился с возвышения, которому предстояло стать эшафотом. Альдо сделал три неторопливых шага и занял свое место в кругу белых магов. Белые одеяния, золотые гальтарские письмена, одухотворенные лица... кажется, никто, кроме Робера, даже не задумывался о том, что они здесь творят что-то не то. Альдо вскинул руки, произнес первые слова зазубренного наизусть ритуала - и круг с легким, мелодичным звоном сомкнулся. Теперь взломать ритуал, нарушить его извне было невозможно.

Невозможно? Где-то я это уже слышал! Ну мы еще поглядим. Черный маг не может расплести белое заклинание, как рыба не может обрести голос, а деревенский дурачок - стать королем (хотя вот Альдо Ракан - живой пример, что еще как может!) С другой стороны, белые маги не зря падают в обморок при виде некромантов: их Источник позволяет им прийти к соглашению с миром, убедить воду, воздух, землю и огонь помочь, а черный - привести в мир нечто, ни одной из природных стихий не являющееся. Но достаточно ли этого, чтобы помешать? Сейчас узнаем.

Что это было? Что это?! Робер привык воспринимать магию как музыку, как мелодию - мелодия звучала и теперь, но сейчас в нее вплетались какие-то чуждые, лишние нотки: словно за стеной концертного зала, где выступает прославленный маэстро со своими музыкантами, какой-то пьянчуга пытается назойливо и фальшиво тянуть застольную. И казалось бы - что профессиональным музыкантам тот пьянчуга? - а вот поди же ты, мелодия пошла вразнобой, фальшивые ноты вплетались в нее контрапунктом, разрушая гармонию, перетягивая все на себя... Робер делал все правильно - он знал, что делает все правильно, - и тем не менее непоправимо упускал плетение, терял контроль, терял, как тогда, в Ренквахе... он изо всех сил вцепился в нити плетения, но нити истончились, выскользнули из пальцев... все!

Дальнейшего он не помнил.

Придя в себя, Робер в первые несколько мгновений - и это были ужасные мгновения! - почувствовал, что последние три года были сном, а на самом деле он только что из Ренквахи и снова очнулся в полевом госпитале. Впрочем, эта иллюзия развеялась почти сразу. Он лежал не в полевом госпитале, а в приличной больничной палате, и пахло здесь не дерьмом и кровью, а дезинфекцией и лекарствами. Хотя болью и страхом воняло все равно.

- А... Альдо? - прохрипел Робер. - Альдо жив?

- Альдо жив, - ответил ровный голос, прохладный, как компресс на лбу. - Альдо отделался дешевле всех вас. Насколько я понимаю, плетение он выпустил первым. Государю надо себя беречь, он не может себе позволить дурацкого геройства.

Робер так удивился, что открыл глаза. И встретил спокойный, холодный взгляд Спрута.

- Я зашел проведать, а вы как раз очнулись, - сообщил молодой герцог Придд.

- А все... остальные...

- Ну, вы, как видите, живы, - уведомил его Придд. - Врачи уверяют меня, что вы скоро встанете на ноги. Кроме вас, остался жив еще Удо Борн.

- А... Рихард? Анатоль? Джеймс?

- Увы, - Придд развел руками. - Заклинание было, видимо, достаточно мощным, соответственно, и откат от него... В утешение вам могу сказать, что виновник произошедшего тоже серьезно пострадал. Государь требовал немедленно заточить его в Багерлее, но врачи сообщили, что в таком случае за его жизнь не ручаются.

- Виновник?..

- Рокэ Алва. Он лежит в соседней палате.

Chapter Text

Когда стук копыт окончательно затерялся в привычном городском шуме, Марсель потряс головой и посмотрел на своих спутников. Окделл выглядел так, словно вот-вот кинется вслед за своим наставником - прямо как есть, бегом. Суавес, напротив, казался непроницаемым и невозмутимым. Марсель невольно подумал, что за время работы с Алвой Хуан и не такое видал, и искренне позавидовал его спокойствию. Самому Марселю до такого профессионализма было еще расти и расти…

- И куда же мы теперь? - сказал он вслух.

- Домой, - уверенно ответил Суавес.

- Домой - это…

- В особняк герцогов Алва, - уточнил кэналлиец. Видимо, на лице у Марселя отразилось, потому что он тут же пояснил: - Герцога Окделла в карман все равно не спрячешь, рано или поздно о его прибытии станет известно, и он вынужден будет явиться ко двору. Все преимущества анонимности и внезапности сугубо временны и, думаю, герцог Алва использует их сполна. Хотя вам, Валме, и в самом деле имеет смысл поселиться где-нибудь отдельно. Вовсе не обязательно давать нынешним властям понять, что вы с нами.

- Ну уж нет уж! - немедленно возразил Марсель. - Втроем у нас будет больше шансов!

На что именно - он уточнять не стал, но про себя уже начал продумывать план действий, и занимался этим всю дорогу до особняка. К тому времени, как они вышли из такси посреди двора, мощеного старомодной брусчаткой, напротив полукруглого крыльца, Марсель уже примерно знал, что будет делать и в каком порядке.

Правда, планы эти, как водится, жизнь немедленно подкорректировала. Старинный особняк, со стороны выглядевший притихшим и пустынным, при их появлении внезапно ожил. Откуда ни возьмись, вынырнул безупречно отутюженный и накрахмаленный дворецкий, который проводил «доров» в их комнаты (как будто они сами дороги бы не нашли… а хотя, впрочем, Марсель бы, пожалуй, и вправду не нашел). В комнате ждала заправленная постель, чистый халат и полотенце в ванной и букет астр в вазе на тумбочке. На прощание дворецкий уведомил, что обед подадут в три, и спросил, станет ли Марсель кушать у себя или спустится в столовую, и будут ли пожелания насчет меню.

- Все равно кухарка ничего приготовить не успеет, придется в соседний ресторан посылать, - пояснил он.

Марсель заверил, что обед его устроит совершенно любой, главное, чтобы свежий и горячий, и полез отмокать в ванну. Он решил, что прямо сейчас судьба Алвы и Талига не в его руках, так что можно себе позволить временно расслабиться.

Впрочем, долго расслабляться ему не дали: Алва о себе напомнил. Как раз когда внизу, в холле, ударили в гонг, уведомляя, что можно - и даже нужно, - спускаться к обеду, с улицы донесся приближающийся топот копыт. Зомби не стал ждать, пока ему отворят ворота - он попросту перемахнул через решетку, оставив на декоративных копьях пару клочьев волос из шикарного хвоста. Будь он жив, он бы, наверное, огласил двор особняка тревожным ржанием, но ржать зомби толком не мог, поэтому он с размаху ударил копытами в окованные бронзой двери. Навстречу Моро из особняка вылетел Окделл. Провел ладонями вдоль головы, шеи и спины, как будто огладил - хотя, на самом деле, скорее ворожил, - подобрал болтающуюся уздечку и повел зомби куда-то за угол - видимо, на конюшню.

- А где он, интересно, хозяина забыл? - задумчиво спросил Марсель, глядя в просторное окно холла.

- Боюсь, это мы скоро узнаем, - отозвался Суавес, спустившийся по лестнице следом за ним и наблюдавший ту же сцену. - Соберано несколько склонен… к шумным выступлениям и театральным жестам. А впрочем, думаю, вы и сами заметили.

- Заметил, - кивнул Марсель.

- Ну, идемте обедать, паэлья остынет, - позвал Суавес. - В здешнем кэналлийском ресторанчике роскошную паэлью подают, не хуже, чем в Алвасете!

* * *

- На месте герцога Окделла, - сказал Суавес тоном «я сделаю вам предложение, от которого невозможно отказаться», - я бы явился ко двору и объяснил, что уехал так внезапно, потому что отправился к герцогу Алве, чтобы уговорить его присоединиться к восстанию.

- Герцог Окделл? - переспросил Марсель. - Герцога Алву?

Он невольно вообразил себе крохотного пушистого шпица, который изо всех сил тянет за хвост варастийского волкодава, пытаясь сдвинуть его с места.

- И вы думаете, будто кто-то этому поверит?!

- Про герцога Окделла - поверят, - ответил Суавес.

Марсель тихо порадовался, что переформулировал свой вопрос и не стал говорить «в такую чушь». Про герцога Окделла, пожалуй, и впрямь поверят - те, кто хорошо его знает. Ричард как раз тот самый шпиц, который может всерьез думать, будто способен сдвинуть с места волкодава.

- А почему уехал не спросясь и никого не предупредив, - продолжал Суавес, - потому что боялся, что его остановят и станут отговаривать.

Хм. А и в самом деле, вроде бы логично все складывается... Но тут в дело вмешался сам герцог Окделл.

- То есть вы хотите, чтобы я врал своим товарищам? Пусть даже и бывшим! - возмущенно выпалил Дик.

У-у, как все запущено... Об этом-то Марсель и не подумал. Белые в большинстве своем вранья терпеть не могут. (Есть еще немногие избранные, которые совсем наоборот: могут, любят, практикуют. И не приведи Создатель попасть под такое. Потом до конца жизни будешь лапшу с ушей обирать). А черный, выросший среди белых, очевидно, приучен к мысли, что врать западло. Марсель решительно отринул несколько первых вариантов ответа («А вы видите другие способы?», «Ну, все когда-нибудь бывает в первый раз!» и т.п.) и вежливо поинтересовался:

- То есть вы готовы провалить все дело и подвести своего эра только потому, что не освоили элементарный навык, которым владеет любой обычный человек?

Ключевые точки: провалить все дело (и опозориться!), подвести эра (главу своего клана!), подать ложь не как нечто неприемлемое и унизительное, а как нейтральный навык, вроде очередного заклинания (и вдобавок самый элементарный, которым владеют ДАЖЕ обычные люди!) Готово! На челе Окделла отразились тяжкие думы, и в конце концов он нерешительно кивнул.

- Ну, если так... я могу попробовать... но я даже не знаю...

- Ничего страшного! - жизнерадостно перебил Марсель. - Вы просто никогда не пробовали, а на самом деле это легко, младенец, и тот справится. Вам всего лишь надо потренироваться. Я вас научу!

И видя, что Окделл продолжает сомневаться, добавил:

- Разумеется, я буду с вами и помогу, если что. Скажу, что это была идея Суавеса! Будем валить все на Суавеса.

- Но тогда же Суавеса могут...

- А вот Суавесу, - сказал Марсель, обернувшись к коллеге, - пожалуй, лучше будет исчезнуть. Связь его семьи с Алвами слишком известна, никто не поверит, что он не на его стороне..

Суавес кивнул.

- Буду где-нибудь поблизости, на случай, если вдруг понадоблюсь.

- Может, вам все-таки лучше уехать в Кэналлоа? - спросил Окделл. - А то вдруг...

- Не волнуйтесь, дор Ричард. Залягу на дно, никто не найдет, - уверенно ответил Суавес.

- А вот прислуге из особняка и в самом деле лучше убраться восвояси, пока пути не перекрыли, - заметил Марсель. - Все они наверняка знают об Алве больше, чем надо, и когда новые власти спохватятся, они не упустят случая их схватить и вытрясти все, что можно. Мне как-то неприятна мысль, что здешних очаровательных горничных станут допрашивать с пристрастием.

- Да вы что! Альдо не станет! Альдо не такой! - возмутился Окделл.

Марсель только плечами пожал.

- Все не станут, все не такие. Все мы люди цивилизованные - до тех пор, пока от человека ничего не надо. А ради великой цели - это другое. Тут можно и запрещенные приемы в ход пустить, ради великой цели ничего не жалко. Так что придется нам с вами, эр Окделл, обходиться без прислуги какое-то время - по крайней мере, до тех пор, пока не наймем замену. Ничего страшного, особняк закроем, поживем в сторожке. Вы печку топить умеете?

Окделл помотал головой.

- Камин всегда истопник готовил, а потом эр Рокэ просто бросал заклинание... И дома тоже прислуга была...

- Ничего, и этому научитесь. Это весело!

На организацию эвакуации отвели два дня. Суавес жужжал как пчелка - точнее, как толстый мохнатый шмель, - а Марсель с Окделлом наслаждались напоследок привычным комфортом и заодно осваивали искусство лжи - такое непростое, если ты не овладел им в четыре годика, как все нормальные люди!

- Начнем с элементарного. Вот, допустим, вы нечаянно разбили любимую мамину вазу. Что вы станете делать?

Окделл пожал плечами.

- Пойду и скажу маме. Она расстроится, конечно, но потом простит и похвалит за то, что я все честно рассказал. А как же иначе?

Мда-а... Черный, воспитанный в белых правилах - это и впрямь диагноз. Пожалуй, когда все это закончится, на глаза герцогине Мирабелле Марселю лучше не попадаться. Она же его убьет. За то что испортил ее чудесного, порядочного мальчика.

По правде сказать, любая нормальная мама была бы только счастлива иметь такого сына, как Окделл. Его собственная мама рыдала бы от счастья, если бы Марсель был такой! Да что там - если бы хоть один из ее сыновей вырос таким, как Окделл (а не как все Валмоны!) Где-то даже жалко портить, это ж сколько трудов положено на то, чтобы из черного пацана выросло вот это. Жалко - но надо. Надо.

- Хорошо. Подойдем с другой стороны. Вот вы сбежали из Лаик в самоволку...

- Зачем?!

- Ваша семья приехала в Олларию, вы хотели увидеться с сестрами, - вдохновенно сымпровизировал Марсель. Окделл понимающе кивнул. Правила посещения в Лаик были самые изуверские, сплошное «нельзя» с парой-тройкой крохотных «ну так и быть, можно». В частности, несовершеннолетних родственников в Лаик не пускали ни под каким соусом. На то были свои причины, но сейчас это оказалось как нельзя более кстати. Для нормальных черных два года не видеть свою малышню было вполне приемлемо и скорее в плюс, чем в минус, но то нормальные, а то Окделл. Марсель вдруг представил, как парень все это время тосковал по своим, и ему аж не по себе сделалось. Он сердито тряхнул головой и продолжил:

- Так вот, вы сбежали в самоволку, идете по улице, а навстречу ваш препод. И деваться некуда, он вас заметил. Что вы ему скажете?

- Так и скажу всю правду.

- Сбежать вам помогли товарищи. Расскажете всю правду - подставите их. И все будут вас презирать!

- Меня и так... - насупился Окделл, но все же явственно призадумался. - Ну, тогда я могу сказать...

Своротить этот камень оказалось не легче, чем какой-нибудь лесной валун, пролежавший на склоне холма с сотворения мира. Периодически Марсель замечал, что речь Окделла замедляется и взгляд стекленеет. Юноше явно было непросто справляться с принципиально новыми для себя концепциями. Тогда Марсель быстренько придумывал ему задание попроще (заканчивать надо на хорошем!), прерывал занятие и выгонял Дика во двор, “поразмяться со шпагой”. Физические упражнения прочищали парню мозги лучше любых снадобий и заклинаний. Но постепенно дело сдвинулось с мертвой точки - и пошло, пошло, покатилось даже. Марсель едва успевал выдумывать все новые ситуации - каждая новая ложь давалась Дику все легче и легче. Марсель сумел это подать как игру, тренировку, полезную задачу на развитие способностей - вроде тех упражнений, которыми Алва мучил мальчишку в поезде по утрам, еще до того, как Марсель успевал продрать глаза. А тренировки - это Окделл понимал хорошо и относился к ним со всем прилежанием, на какое был способен. Через два дня, когда особняк наконец опустел и Окделл с Марселем могли явиться ко двору, не подставив никого, кроме себя самих, Окделл врал уже так вдохновенно и уверенно, как будто все детство только и делал, что воровал сласти из буфета и сваливал это на мышку-норушку.

Chapter Text

- Вы отдаете себе отчет, что ваша безответственность, Окделл, чудом не привела к катастрофе?! - грозно громыхал «государь Альдо».

Сама идея, что это Окделл приволок в Олларию Алву, рассчитывая, будто тот прыжком с разбегу присоединится к восстанию и борьбе за правое дело, прокатила как по маслу. Видно было, что Окделла Альдо в самом деле знает как облупленного и чего-то подобного от него и ожидал. И теперь он распекал непутевого соратника за то, что тот притащил в Олларию эту ходячую мину, не убедившись, что Алва в самом деле на их стороне. Эту возможность Марсель не предусмотрел - в основном потому, что даже не предполагал, будто кому-то придет в голову, что семнадцатилетний ученик способен всерьез повлиять на решения Первого маршала. Теперь он лихорадочно перекраивал у себя в голове все заранее продуманные схемы действий с учетом того, что Альдо, похоже, такой же идиот, как и сам Окделл. Зато теперь понятно, почему Окделл полтора месяца торчал при нем вместо того, чтобы сразу сбежать без оглядки, как поступил бы всякий нормальный черный маг при виде… да хотя бы вот этого придворного костюма. Они нашли друг друга!

- Анатоль Саво мертв! Рихард Борн мертв! Джеймс Рокслей, ваш верный вассал, скончался в муках! Робер Эпинэ, последний из Повелителей Молний, только вчера переведен из реанимации в обычную палату! Я сам… я сам участвовал в этом ритуале и тоже мог погибнуть, и все это - по вашей вине!

Дик стоял, закусив губу, широко раскрыв глаза, и вздрагивал от каждого имени, как под ударами бича.

- В сущности, герцог, мой долг как государя - покарать вас по заслугам. Но я вынужден проявить милосердие - у меня осталось не так много надежных соратников, чтобы ими разбрасываться. Только это и избавляет вас от заслуженного наказания.

Ричард потупился.

- Государь, я… я могу навестить Робера Эпинэ? - робко спросил он.

- Если он захочет вас видеть, - сухо ответил Альдо.

Марсель понял, что пора бы вмешаться, и подался вперед, всем своим видом демонстрируя, что ему есть что сказать. Манеры его были рассчитаны на черных магов, которые в целом не отличаются ни чуткостью, ни наблюдательностью. Но государь Альдо, хоть и белый, похоже, в этом отношении мог переплюнуть любого черного: он явно ничего не заметил. И Марсель рискнул:

- Ваше величество, дозволено ли мне будет высказаться?

Альдо смерил его взглядом. Марсель, как водится, знал его по фотографиям, и с фотографий смотрел златовласый эврот, точно сошедший с древних гальтарских фресок - в самом деле идеальный государь, если бы от государя требовалось лишь восседать на троне и озарять подданных сиянием своего лика. Фотографии, как всегда, не договаривали самого существенного. Златовласый эврот был и вправду златовлас и миловиден, но смотрел он пристальным и холодным взглядом птицы цапли, нацелившей клюв на беспечную добычу. Марсель вспомнил, как папенька говаривал: мол, до тридцати человек живет с тем лицом, с каким уродился, а после тридцати - с тем, какое заслужил. Альдо Ракан готовился перешагнуть заветный рубеж, и сквозь безупречный лик гальтарской статуи уже проступали тяжелые, грубые черты прожженного интригана, умело заменяющего ум хитростью, а дальновидность - хитрожопостью.

Вдобавок ко всему Альдо Ракан был облачен в странное одеяние, которое, по всей видимости, должно было воплощать в себе верность гальтарским традициям. Во всяком случае, белая туника, щедро выложенная золотым галуном (если Марсель не ошибался, вон тот узорчик по подолу - какие-то письмена… даже жаль, что никто этого не прочтет!) выглядела точь-в-точь как те наряды, что девчонки пошили им в школе для спектакля «Абвениада». Вон, даже и подольчик морщит точно так же! Впрочем, из-под подольчика торчали довольно нормальные с виду брюки, хотя и белые. Видимо, разгуливать по местной погоде без штанов, как подобает цивилизованному человеку гальтарской эпохи, Альдо все-таки не рисковал…

Марсель мысленно поздравил себя с выбором костюма. Собираясь на высочайшую аудиенцию, он долго размышлял над тем, что же все-таки надеть. Поросячья маечка казалась чересчур вызывающим решением. В конце концов Марсель все-таки надел двубортный костюм-двойку - очень приличный костюм, хотя, конечно, при нормальном дворе он бы в таком появиться не рискнул, - а вот под пиджак натянул пресловутую розовую маечку. И не поленился сходить к цирюльнику и обновить завивку. Теперь Марсель видел, что был абсолютно прав. Весь этот чудовищно неприличный прикид ботвы сразу сделал его своим в глазах Альдо. Альдо просто не мог не доверять человеку, способному надеть под костюм розовую майку и повязать нежно-голубенький галстучек с одинокой ромашкой. Он молча кивнул.

- Ваше величество, я вынужден заступиться за герцога Окделла. Увы, все случившееся - моя вина! Точнее, непростительный промах. Я был куратором при герцоге Алве, и… простите, ваше величество, я недоглядел. Но я был совершенно уверен, что мы с ним едем в Олларию именно затем, чтобы явиться ко двору! Мне и в голову не приходило… но я должен был понять, что он замышляет!

Альдо брезгливо скривил губы.

- Я всегда полагал, что это порочная практика: приставлять к черным магам обычных людей в качестве чего-то вроде пастухов или школьных тьюторов. И ваша история - лишнее тому доказательство. Что может обычный человек против мага?

Марсель жалко улыбнулся и развел руками, давая понять, что, конечно, не может ничего, но что ж тут поделаешь, работа такая! Неловко переступил с ноги на ногу и очень удачно придавил каблуком пальцы Окделла, который как раз собирался ляпнуть что-то, наверняка неуместное. Окделл ойкнул - и благоразумно промолчал. И очень кстати: государь Альдо, излив свой гнев и получив в ответ порцию униженной покорности, снова пришел в самодовольное расположение духа, в котором, похоже, пребывал чаще всего. Грозная цапля отвела свой страшный клюв и нашла себе другую жертву.

- Теперь следует решить, как нам поступить с изменником Алвой, - промолвил Альдо. - Утром я говорил с врачами, меня заверили, что мерзавец оправился достаточно, чтобы перевести его из больницы в тюрьму. Полагаю, медлить с этим не стоит: когда он полностью выздоровеет, он может бежать из-под стражи…

* * *

Кардинал Левий Роберу понравился сразу. Казалось бы: посмотреть не на что - и росточку мизерного, как говорится, три бье, если в шляпе, и лицо - дважды не взглянешь, а вот умел, умел человек себя поставить. Невысокий, седовласый белый напоминал собою мелкого пожилого терьера, который запросто строит целую свору здоровенных гончих. И после непременного официального визита во дворец, к государю Альдо, тут же потребовал отвезти себя в Багерлее, «ибо долг священнослужителя - навещать болящих, беспомощных и страждущих в заточении». И Альдо, заметьте, ничего не возразил. А мог бы.

После первого визита, к низложенному королю Фердинанду, Робер убедился, что первоначальное впечатление его не обмануло. Кардинал явно умел не только ахать и пускать пыль в глаза. Он с четверть часа о чем-то потолковал с бывшим королем - и Фердинанд, сникший и блеклый, будто пыльный мешок, внезапно как-то расправился, распрямился и даже будто бы повеселел. Толковый эмпат есть толковый эмпат, да.

Выйдя из королевской камеры - скорее даже «покоев», пусть и не вполне королевских, - Левий обернулся к сопровождавшему их с Робером коменданту.

- Теперь я хотел бы навестить герцога Алву.

Комендант внезапно смутился, глаза у него забегали. Да что такое? Неужто он рассчитывал, что кардинал не захочет видеть второго по знатности из узников Багерлее?

- Н-не велено... - неуверенно промямлил он.

Левий на это ничего не сказал, только посмотрел с интересом, слегка приподняв лохматую седую бровь. Комендант еще подергался, развел руками и наконец повел их за собой, что-то бормоча насчет «я и не думал... мне приказали... не обессудьте...» и прочие странные фразы.

Королевская камера находилась в главном корпусе тюрьмы, на третьем или четвертом этаже (Робер сбился, считая повороты винтовой лестницы), и окна ее смотрели в центральный двор, прямо на стоявшую там часовню. К Алве их вели какими-то извилистыми коридорами и лестницами, спускавшимися все ниже, ниже и ниже. После очередного лестничного пролета Робер осознал, что они уже в подземельях.

- У вас есть подземные камеры? - строго осведомился кардинал. - Международная конвенция о правах заключенных гласит, что места постоянного пребывания узников не могут находиться ниже уровня земли и должны соответствовать стандартным нормам инсоляции для жилых помещений. Это требования элементарной безопасности, вам ли не знать? В помещениях, лишенных дневного света, слишком велик риск появления нежити, невзирая на любые предосторожности.

Комендант смутился еще сильнее и промямлил что-то вроде «мы люди подневольные» и «уж не обессудьте, ваше высокопреосвященство!»

Лестница кончилась запертой на засов дверью, у которой дежурил часовой. Проходя в дверь, комендант прихватил зачарованный фонарь, светивший тускловато-голубым светом. Кардинал вскинул бровь - но ничего говорить не стал.

В коротком коридорчике - скорее даже тупичке, - освещенном обычной электрической лампочкой, было всего три двери. Комендант погремел ключами и отворил крайнюю правую, массивную и глухую, как дверь сейфа.

За дверью была тьма. Непроглядная тьма, хоть глаз выколи. Робер ощутил пространство, слишком тесное, чтобы быть гулким, сырость, вонь давно не мытого тела, вонь сливного отверстия, не перекрытого сифоном, присутствие кого-то живого... и еще кого-то. Или чего-то. Что-то, чего Робер не мог ощутить непосредственно, как холод или запах - но тело отозвалось непроизвольной реакцией, содрогнулось, съежилось, шарахнулось назад. Замешкавшийся комендант поспешно направил луч фонаря внутрь камеры. Луч озарил влажно поблескивающую неровную кладку стен, колченогий столик с кувшином и миской, привинченную к стене койку с грудой тряпья... Темнота ожила, зашуршала, пришла в движение, осыпалась шорохом опавших листьев - и все стихло.

Кардинал осенил помещение знаком-оберегом, отобрал у коменданта фонарь - и пошел вдоль стены, проверяя защитные печати, какие есть - должны быть, - в любом подземелье, хоть бы даже и в обычном погребе. Мог бы не проверять: Робер и так видел, что печатей нет. Либо повреждены, испорчены, сгнили, рассыпались, либо изначально их тут не было. В защищенное помещение эта дрянь войти бы не смогла.

Дойдя до стола, кардинал остановился и направил луч фонаря прямо в глаза застывшему в дверях коменданту. Робер слышал, что так любят делать следователи на допросах.

- Вы поместили заключенного в подземелье, лишенное какой-либо защиты, - голос кардинала гремел - нет, лязгал сталью о сталь. - В место, куда может проникнуть любая нежить. Фактически, речь идет о покушении на убийство, причем убийство с особой жестокостью, вдобавок с использованием служебного положения, человека, вверенного вашему попечению.

- Ну-ну, не преувеличивайте, уважаемый, - отозвался хрипловатый, сонный голос. - Нежить сюда заходил, однако же сожрать меня поленился. Кажется, я ему интересней живым. В целом я бы сказал, что между обществом молодого человека в нелепом прикиде, именующего себя чем-то вроде «государя», и этим нежитем я, несомненно, выберу нежитя.

Левий немедленно сместил луч фонаря вбок, но из вежливости опустил его пониже, чтобы не светить в глаза узнику. Узник поднялся и сел на койке, скрестив ноги по-морисски. В боковом отсвете зачарованного фонаря как следует разглядеть его было невозможно - Робер видел лишь спутанные, растрепанные со сна волосы и очертания бледного, скуластого лица, отчаянно напоминающего сейчас раннеэсператистскую икону какого-нибудь великомученика, «Святой Антонио, терзаемый демонами». Глаза были то ли полуприкрыты, то ли сощурены - после кромешной тьмы даже тусклый боковой свет фонаря должен был казаться Алве ослепительным.

- Вы оборонялись с помощью магии? - уточнил кардинал.

Узник пожал плечами.

- Не имел такой возможности. На мне Оковы Избавления, я подсчитал, что их действие должно завершиться примерно... какое нынче число? Я несколько сбился со счета.

- Девятое Осенних Молний.

- О! Значит, дней через пять. Впрочем, я полагаю, что действие заклятия непременно возобновят либо снова станут пичкать меня блокиратором. Согласитесь, сажать в тюрьму такого человека, как я, оставив при нем все магические способности - все равно, что запереть в камере вооруженного до зубов бойца. Разве что оружие у меня отобрать несколько сложнее, чем ружье у бравого вояки...

Левий молча протянул зачарованный фонарь Алве и так же молча пошел на застрявшего на пороге коменданта. Он ничего не говорил, да и не делал ничего особенного, тем не менее походку эту Робер опознал с первого взгляда: так идет матерый кобель, встретивший на улице своего извечного недруга. Заподозрить в коменданте дар эмпатии было трудно, но обычным людям эмпатию с успехом заменяет жопа, чующая неприятности. Проще говоря, комендант решил, что сейчас его будут бить. Возможно, даже ногами. Он попятился в коридор, и из коридора донеслись плаксивые вопли: «Мы люди подневольные!.. Мне приказали!..», быстро сменившиеся на «Как прикажете, вашпресвященство! Не извольте беспокоиться, сей момент подыщем новую камеру!»

Робер посмотрел на Алву, пытаясь сообразить, что можно успеть сказать за пару минут наедине - учитывая, что охрана наверняка слушает в оба. Но говорить ничего не пришлось - Алва спросил сам:

- Скажите, Эпинэ, по городу не ходят слухи о зомби?

- Зомби?! - растерянно переспросил Робер. Вот только зомби им и не...

- Ну да: зомби, выходце, нежите, короче, гигантском мертвом вороном жеребце с торчащими из пасти зубами, который носится по городу и жрет прохожих. Или не жрет. Но, по идее, жрет. Должен жрать.

- Нет, - честно сказал Робер, - вот про мертвого жеребца еще ни разу не слышал. Слышал, что эсператистские ведьмы повадились детей воровать для своих гнусных обрядов, но эти слухи мы жестко пресекаем.

- Молодцы, пресекайте, - благосклонно кивнул Алва. - Значит, с Моро все в порядке, это хорошо.

- С Моро? - не понял Робер.

- Ну, с моим зомби, вы его должны были видеть... а, хотя нет, вот как раз вы-то его точно не видели. Я на нем приехал, чтобы испортить вам вашу малину. А потом я свалился, потому что меня откатом приложило, и был слегка не в том состоянии, чтобы думать о своем имуществе. А он, очевидно, ускакал. Что ж, раз вы о нем ничего не слышали, значит, Моро нашел кого-то, кто способен о нем позаботиться. А то я слегка переживал.

- За мирных граждан?

- Что мне за дело до мирных граждан? За лошадь. Мирные граждане пусть уж как-нибудь сами там.

Робер зябко передернул плечами и сменил тему.

- А здесь сейчас, перед нашим приходом, это же был… Шорох?!

Робер слегка запнулся, произнося имя грозного нежитя, в народе давно уже ставшее самым страшным ругательством.

- Шорох собственной персоной, - кивнул заключенный.

Робер изумленно покачал головой.

- И как вы только выжили?!

- А отчего вы уверены, будто я выжил? - осведомился Алва.

Робер вздрогнул. Алва расхохотался ночным филином. Робер не выдержал и развернул луч фонаря ему в лицо.

Нет, на гуля Алва не был похож - и на том спасибо (Робер что-то слышал краем уха о том, что из могущественных магов гули выходят особенно ядреные). Но глаза... Взгляд у него был абсолютно безумный.

Chapter Text

- Артефакты? - удивленно переспросил Валентин Придд. - Нет, конечно, их там не было. Их и не могло там быть.

- Как не было?!

Вскрытие гробницы Франциска не задалось с самого начала. На месте Альдо Робер распорядился бы свернуть операцию и распустил всех по домам. Но Альдо был на удивление не суеверен - при том, что чужой суеверностью пользовался весьма охотно. Вдобавок о том, что законный государь планирует выбросить из усыпальницы прах узурпатора, раззвонили во всеуслышание, журналистов сбежалось - лопатой не разогнать, и попытка отменить заявленное мероприятие непременно обернулась бы скандалом. День был пасмурный, сырой и слякотный, самая гнусная погодка, какой только может порадовать столица в середине Осенних Молний. Рабочие курили дешевые папиросы и швыряли бычки прямо под ноги, на мраморные ступени храма, не стесняясь присутствия государя со свитой. Внутри Альдо распорядился было ломать запертую на замок алтарную преграду, но тут примчался какой-то старикашка, сморчок какой-то встрепанный, которого Робер поначалу принял за сторожа, захлопотал, зазвенел ключами, и узорчатые врата распахнулись, разошлись в стороны, открывая проход. Тут вдруг выяснилось, что старикашка вовсе не сторож, а наоборот, целый директор Королевского художественного музея Олларии, у которого храм Октавии числится филиалом. Он раскудахтался, попытался было закрыть грудью мраморную плиту усыпальницы, но тут деду стало плохо с сердцем, его унесли медики, а работяги с ломиками взялись за дело. Дело свое они знали хреново - в итоге мраморная плита, прикрывавшая вход в крипту, вместо того, чтобы нормально отодвинуться, треснула наискосок. Альдо тут же во всеуслышание объявил это происшествие знаковым и сказал, что это символ конца династии Олларов. Журналисты прилежно строчили в своих блокнотах.

Вниз, кроме рабочих и гимнетов, спустились лишь избранные, Люди Чести. Хотя и пара журналистов просочилась тоже. Скользила вдоль ступеней босая черноволосая женщина с фрески, Люди Чести отпускали шуточки по поводу мраморных найери на стенах, протухшие еще в прошлом Круге, журналисты продолжали строчить, а Робер нервно озирался. Ему было отчетливо не по себе и вдобавок страшно не нравилось, что в подземную крипту, где явно несколько месяцев не было света, спустились с обычными фонарями. Впрочем, герцог Придд, единственный среди присутствующих черный маг, оставался невозмутим, и в итоге Робер свою странную нервозность списал на хронический недосып и скверную погоду. Черному видней, есть тут нежить или нет.

Начать решили с саркофага Франциска. Альдо пафосно заявил, что узурпатор больше заслуживает того, чтобы быть исторгнутым с незаконно занятого места; Робер же заподозрил, что он надеется отыскать заветные артефакты именно в этом саркофаге, и вдобавок простую мраморную крышку сдвинуть было намного легче, чем великолепное скульптурное надгробие Октавии, для которого сам саркофаг служил скорее постаментом. Саркофаг открыли быстро, и даже ничего не раскокали в процессе, и тут выяснилось, что внутри ничего нет. Ну то есть как «ничего»: там лежали кости. Кости были, наверное, королевские, но никаких признаков этого в гробнице не наблюдалось. Они были заботливо упакованы в самый примитивный, к тому же явно современный саван. Ни богато украшенных погребальных одежд, ни расшитого золотом покрова, ни короны, ни меча (не могли же короля, воина к тому же, похоронить без оружия?)... и уж точно ничего похожего на магические артефакты.

Тут в подземелье спустился припозднившийся Дикон - он, кажется, отправился проводить уехавшего на скорой директора музея. Дикон огляделся по сторонам и отчаянно завопил:

- Назад! Все назад! Тут же Шорох!

Застоявшаяся по углам темнота осыпалась насмешливым шуршанием палой листвы. На том вся затея и кончилась: услышав про Шороха, Люди Чести ломанулись наверх по узкой лестнице, расталкивая друг друга и позабывших про субординацию работяг (нет бы, в самом деле, уступить дорогу знати, а самим остаться на съедение Шороху!) Умница Альдо и тут ухитрился опередить всех: внизу еще кряхтели, бранились и давились, роняя шляпы, ботинки и фонари, а сверху уже доносился звучный голос государя, уведомлявший оставшихся в храме журналистов, что продолжение церемонии перезахоронения откладывается в связи с открывшимися непредвиденными обстоятельствами. Робер подумал, что это надо было родиться и вырасти в Агарисе, в три слоя обложенном защитными чарами, чтобы назвать обнаруженную в заброшенном подземелье нежить «непредвиденным обстоятельством». Но что же Придд-то молчал?!

Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как двое черных переглянулись.

- Еще пять минут назад Шороха тут не было, - невозмутимо пояснил Придд, не боясь накликать грозного нежитя. Робер и прежде замечал, что Валентин, кажется, тоже не особо суеверен. - Сейчас, впрочем, его здесь тоже нет, но нам все-таки лучше уйти. Не стоит задерживаться в месте, которое облюбовал Шорох.

- По уму тут всех в карантин надо, - буркнул Ричард, направляясь к освободившейся наконец лестнице. - Если Шорох кого пометил, тому так просто уже не уйти. Поначалу-то он отпустит, а потом, того гляди, сам вернешься, да еще и друзей либо родственников приведешь на съедение нежитю... В карантин, на сорок дней, не меньше.

- Боюсь, государь не согласится, - сказал Придд, поднимаясь по лестнице следом за Окделлом. - Для того ли он на трон взошел, чтобы править страной из карантина?

- А Шорох всех метит, с кем повстречался? - спросил Робер, изо всех сил вглядываясь в черноволосую путницу, что теперь шла ему навстречу: глупо, но ему казалось, что она вот-вот повернет голову и взглянет ему в лицо...

- Теоретически да, практически все сложно, - ответил Придд. - Шорох, видите ли, слишком мало
изучен. Очень любопытный нежить. А почему вы спрашиваете?

- Потому что я с ним виделся всего лишь третьего дня... - вздохнул Робер.

- То есть как - не было артефактов?! - воскликнул Альдо.

Роскошные лимузины выгрузили цвет талигойского рыцарства на парадном крыльце Ружского дворца, и теперь Альдо с Робером, Окделлом и Приддом сидели в малой королевской гостиной и снимали стресс кэналлийским, тизаном и горячим шоколадом. А кто-то из гимнетов побежал искать тюрегвизе.

Валентин удивленно посмотрел на государя.

- Ну это же гробница Франциска! - пояснил он.

Альдо это ничего не объяснило. Роберу с Диком тоже.

- Гробница! Франциска! - повторил Спрут.

- И что с того?

- А, так вы не знаете?!

Робер не раз замечал, что герцог Придд любит разыгрывать сцены на тему «все же знают», но сейчас он, похоже, был изумлен совершенно искренне.

- Извините, - сказал он, - просто у меня в детстве это любимая книга была: «Гробница Франциска» Роберта Шварца. Синяя такая, в тисненом коленкоровом переплете. Я ее лет в восемь зачитал до того, что она у меня на листочки рассыпалась... Там еще картинки такие, и зарисовано, как ее впервые открыли, как там внутри лежало все, после того, как в гробницу первый раз залезли грабители - ее так и замуровали, с грабителями вместе, рассчитывали, что они уже не встанут, а если встанут, то наружу не выберутся. Поэтому, когда гробницу распечатали, пришлось первым делом оттуда гулей выгонять. Потом еще слухи поползли, про «проклятие Франциска», и про то, что все, кто входил в гробницу, потом умерли... ну, Шварц-то точно умер, в возрасте девяноста двух лет... Когда я маленький был, крипту открывали для посещения раз в полгода - чаще нельзя было, свежий воздух вреден для фресок, они же древние, намного древнее самой усыпальницы. И я туда ходил каждый раз, как удавалось, два раза со школьной экскурсией, и еще с наставником несколько раз. Мне особенно надгробие Октавии нравилось, она там такая... и Франциск как живой... я был страшно разочарован, когда узнал, что подлинное надгробие давно в музее стоит, а это современная копия. Но зато найери на стенах точно подлинные!

Короче говоря, когда в конце прошлого века в моду вошла археология, гробница Франциска Оллара стала одной из жемчужин археологических открытий - ну, или одной из первых жертв алчных археологов, смотря с какой стороны поглядеть. Дриксенский археолог Роберт Шварц, заручившись согласием правившего тогда Октавия Второго, спустился в крипту, вскрыл саркофаги Франциска и Октавии и составил подробнейшее научное описание всего обнаруженного, включая обмеры и зарисовки августейших черепов и скелетов.

- Это же на них в том числе разрабатывали методику реконструкции внешности по Геллерту! - взахлеб рассказывал Валентин. - Франциск, Октавия, Рамиро Вешатель, Фелипе Рафиано... да практически все портреты исторических личностей в современных учебниках сделаны именно по таким реконструкциям! Но первыми были Франциск и Октавия. Тогда это вызвало огромный скандал, говорили об осквернении гробниц, об оскорблении величия, пытались Шварцу приписать чуть ли не государственную измену... но король Октавий был человеком передовых взглядов и дал разрешение, при условии, что все обнаруженные артефакты останутся в Талиге.

- Так они существуют? - обрадовался Альдо, который взбудораженного Придда явно слушал вполуха, а из услышанного немедленно выцепил главное.

- А как же! Одеяния королевской четы, погребальные покровы, меч и шлем Франциска, парадный убор Октавии, знаменитая «ройя Октавии», королевская цепь о шестнадцати камнях... там много всего.

- А мы-то думали... - разочарованно протянул подвыпивший Дикон. Мальчишке явно нездоровилось, вдобавок он намерзся, пока ждал у храма, и явно засыпал сидя. - Могли бы и не соваться в эту гробницу...

- Так вы ради артефактов? - наконец догадался Придд. - Жаль, что меня в это не посвятили - я бы вам сразу сказал. Артефакты хранятся в Королевском музее - том самом, директора которого при вас увозили в больницу. Ну, правда, иногда их вывозят на выставки...

- Вспомнил! Я вспомнил! - простецки хлопнул себя по лбу Альдо. На людях он теперь старался держаться с достоинством, но в узком кругу своих это был все тот же беспечный шалопай Альдо, воспитанный бесшабашной Матильдой, презиравшей условности и церемонии. - Я же был на этой выставке! Меня туда бабка таскала, когда ее привозили в Агарис! Лет восемь мне было, что ли. Разумеется, я ни кошки не запомнил - меч какой-то золоченый, камушки какие-то блестящие... девчачья радость! Вот потом мы в буфет пошли при музее и бабка мне взяла шадди со взбитыми сливками и бутерброд с копченой осетриной - это я как сейчас помню! Так значит, артефакты эти так в музее и лежат? Можно просто пойти и взять?

- Погодите-погодите... - нахмурился Придд. Он немного поразмыслил, потом огорченно развел руками: - Боюсь, что именно сейчас пойти и взять не выйдет. Я только что вспомнил: они же на выставке в Эйнрехте!

- И надолго эта выставка? - мрачно спросил Альдо. - Когда их должны привезти обратно?

- Это я так не помню, надо посмотреть... но обычно выставка длится от полугода до года. Ну, может, месяцев десять...

- Нет, - решительно заявил Альдо, - десять месяцев мы ждать не можем! Надо потребовать вернуть немедленно!

- Есть еще один нюанс, - осторожно заметил Придд.

- Ну?

- Понимаете, ваше величество... Разумеется, никаких сомнений быть не может, но дриксенцы - такие зануды и крючкотворы... ну, да вам ли не знать! Они могут попросту отказаться возвращать предметы из гробницы и другие экспонаты на том основании, что не уверены... кхм-кхм... в законности вашего правления. Простите великодушно, государь, но я не мог не упомянуть такую возможность.
Альдо, похоже, даже не обиделся.

- Законность моя их не устраивает! - хмыкнул он. - Ничего, рано или поздно доберемся и до Эйнрехта! А пока нужно придумать, что делать сейчас. Если артефакты Франциска нам недоступны...

* * *

Оставшиеся недели до коронации Робер запомнил смутно. Он жил точно в бреду. Говоря по-простому, он зашивался. Каждый раз, как на них сваливалась очередная новая проблема (примерно по четыре штуки на дню), оказывалось, что это проблема Робера. Когда Альдо заявил, что необходимо срочно снести Фабианову колонну и установить на ее месте обелиск высотой в семьдесят два бье, знаменующий восстановление династии Раканов, тут уж Робер взвыл и сказал: кто угодно, только не я! И кошкин обелиск взял на себя один из свежеиспеченных Карлионов, которых Альдо привез с собой из Агариса. Дело оказалось явно выгодное, потому что обелиск еще не возвели, а у Карлиона, который прежде по бедности не пропускал ни единой придворной трапезы, уже завелся очень приличный лимузин и недурная квартирка в пятнадцати минутах езды от Ружского дворца. Но по большей части от Людей Чести проку было мало - кроме старых друзей. И конечно, и Дикон, и Удо, и Дуглас помогали как могли, но в любом случае у Робера практического опыта управления и командования было больше, чем у всех троих вместе взятых, так что крайним всегда оказывался он.

Отсюда, из месяца Осенних Молний, назначенная на канун Излома коронация казалась Роберу конечной точкой, финишной прямой, до которой надо только доползти - и дальше можно будет расслабиться. Ага, как же, не тут-то было! На Излом только все и началось.

Сама коронация прошла относительно мирно. Особых восторгов в публике заметно не было, но погода выдалась на удивление ясная, кинохроника сияла прожекторами и стрекотала камерами, пригнали детский хор, стройно и слаженно исполнивший новый гимн маэстро Алессандри, и фольклорный ансамбль, красиво плывший над мостовой, как будто не касаясь брусчатки; русоволосые девушки в веночках с атласными лентами с поклоном вручили государю ритуальный каравай и кубок вина, и неорганизованных выкриков из толпы не доносилось. Народ был пока еще трезв и опасался. По городу упорно ходили слухи, что цивильный комендант господин Айнсмеллер повадился хватать на улице людей без вины и без суда, причем выбирает хорошеньких девушек и парней помоложе, и больше о них ни слуху ни духу. Конечно, сказки все это, и не мог же, в самом деле, господин Айнсмеллер... но при виде лоснящейся ухоженной физиономии господина Айнсмеллера невольно закрадывалась мысль, что все-таки мог и еще как мог.

Но, как бы то ни было, коронация прошла без сучка без задоринки, и все Люди Чести отправились праздновать Излом и отмечать начало новой эры в Ружский дворец, где по большей части и полегли в неравном бою с зеленым змием. К полудню, однако же, ветераны застольных битв поднялись, похмелились и потащились в Дору, где должно было состояться всенародное ликование, подогретое фонтаном с вином и раздачей праздничных сувениров. Ликование удалось на славу и даже вошло в поговорки. Перепившаяся толпа в давке за грошовыми подарочками - чего тут не хватало для катастрофы? Сущего пустяка. Двор полузаброшенного аббатства, и без того не слишком просторный для такого количества народу, заставили деревянными галереями, возвышениями для актеров, трибунами для публики, да еще перекрыли деревянным помостом зияющую посреди двора чудовищную яму глубиной чуть ли не в два этажа. Все эти сооружения были довольно-таки прочными - за них отвечал Дуглас Темплтон, и Робер мог бы поклясться, что ни единого лишнего талла он себе не присвоил. Беда в том, что второпях никто не позаботился как следует проверить брошенные строения на присутствие нежити. Разумеется, этого и не требовалось: празднества должны были начаться с утра и завершиться до захода солнца. Накануне плотники закончили работу и ушли, а ночью из подвалов попер наружу Закатный Жучок - нежить, вредящая в первую очередь растительной органике. Сточить, как водится, все дерево в труху Жучок не успел, но все столбы, опоры и балки оказались словно подпилены в тысяче мест сразу, и когда трибуны и галереи заполнились народом, сооружения пошли рушиться одно за другим. Воцарившиеся паника и хаос довершили дело.

Погибло несколько Людей Чести, в том числе так и не достроивший обелиск Карлион, генерал Симон Люра и цивильный комендант Айнсмеллер. Цивильный комендант угодил в самую гущу свалки, под двумя ярусами рушащейся галереи, и от него практически ничего не осталось - только по усам и опознали. Ричард Окделл уцелел практически чудом - на пять минут отошел по нужде вглубь здания, а когда вернулся, на месте галереи для почетных гостей уже зияла пустота в три этажа. Но самые страшные жертвы были, конечно, среди простых горожан, набившихся во двор старого аббатства. В один только провал под рухнувшим помостом угодило более сотни человек. Выжили только те, кому повезло очутиться на самом верху - из остальных, кто не разбился и не был задавлен телами и досками, те захлебнулись хлынувшим сверху бесплатным вином (отыскать и перекрыть кран догадались далеко не сразу).

Городские службы, цивильники и медики, сбились с ног. Дело осложнялось тем, что живые и мертвые очутились в мясорубке вперемешку. Просто сгрести и вывезти трупы было никак нельзя: приходилось бережно разбирать завалы, отыскивая среди мертвых живых, полуживых и подающих признаки жизни.
Когда обнаружилось, что Айнсмеллер погиб и стражей командовать некому, новым цивильным комендантом второпях назначили Окделла. Видимо, Альдо исходил из того, что парень не при деле и все равно уже на месте событий, так пусть займется. Разумеется, неопытный мальчишка в должности цивильного коменданта - это была еще одна катастрофа, но вскоре Робер обнаружил, что распоряжения от него поступают вполне толковые. Он не стал задаваться вопросом, как такое может быть, просто принял как подарок судьбы; но ближе к вечеру обнаружил, что при Окделле ненавязчиво крутится Марсель Валме, тот самый щеголь и фат, что так бесил Робера своими легкомысленными замечаниями. Время от времени Марсель что-то говорил юноше на ухо, после чего тот выдавал очередной залп довольно разумных и уместных приказов. Когда бурлящие в стенах аббатства людские потоки вынесли их навстречу друг другу, Робер остановился, чтобы напиться из подсунутой кем-то фляги, и мимоходом заметил Марселю:

- Вот уж не ожидал от вас подобной распорядительности!

Виконт тряхнул завитой, лишь слегка сбившейся в хлопотах шевелюрой, и легкомысленно фыркнул:

- А, пустяки! Это все папенька мой. Он, видите ли, по молодости подвизался где-то в надзоре... ну, и я от него кой-чего нахватался! Не могу же я оставаться в стороне, когда судьбы родины зависят от моего участия, - добавил он для верности, чтобы совсем уж сойти за идиота. Но Робер уже мысленно сделал пометку, что на Марселя Валме, в случае чего, положиться можно.

Ну и, в общем, они не успели. Точнее, они сделали все, что могли: успели до темноты разобрать горы трупов и вытащить всех, кто хоть как-то стонал, шевелился или хотя бы дышал. Городская медицинская служба и сбежавшиеся на помощь природники из университета показали себя истинными героями: они выносили, перевязывали, обезболивали, вправляли, зашивали, приводили в чувство, выводили из шока - и за все это время ни один не сорвался в истерику. И это белые, не имеющие даже специальной подготовки!

Живых, короче, вытащили всех. А мертвых - ну, сколько смогли. Разумеется, вывезти удалось не всех, у городских служб просто не нашлось столько грузчиков и фургонов, невзирая на помощь добровольцев. А к утру все, кого вывезти не успели, все, кто остался лежать, встали и поперли в город. Эти события вошли в историю под названием «Великое Нашествие».

И этот груз целиком и полностью обрушился на плечи черных. Белые и обычные люди ходячим мертвецам не противники. А черные, конечно, куда лучше переносят длительный стресс, но... слишком их было мало! Окделл, Придд, Гирке и прочие вассалы Придда, Никола Карваль... ну, и городские чистильщики, знаний и сил у которых хватало ровно на то, чтобы гонять из старых комодов угнездившихся внутри фом. Робер разрывался от желания хоть чем-то помочь... но всей помощи от него было - распорядиться привезти магам по термосу с шадди. Черные эвакуировали несколько кварталов, примыкающих к Доре, окружили их гигантским защитным периметром - и теперь держали его, по очереди сменяясь, чтобы отдохнуть хоть несколько часов. Понятно было, что долго это длиться не может: маги работали на износ. Робер бегал к Альдо, умолял отпустить из Багерлее под честное слово Алву: еще один маг такого уровня мог осязаемо склонить чашу весов в их пользу. Альдо уперся и отказал наотрез. У Робера вообще создалось впечатление, что их государь попросту не понимает, что происходит. Ну или относится к столице как фермер к заезженной кляче: эта сдохнет - новую заведем.

В итоге, по совету Марселя Валме, подогнали несколько цистерн с горючим и пустили огонь через весь район. Против пламени гули выстоять не могли, а тех немногих, кто ухитрился уцелеть по укромным уголкам, черные маги, объединившись, выцепили и уничтожили по одному. И отправились пить, отъедаться и отсыпаться после нескольких суток непрерывного дежурства. Разговаривать они сейчас могли только матом - даже безупречно воспитанный Спрут и культурный Окделл. Но у Робера все равно чесались руки дойти до ближайшего храма (любой религии) и заказать торжественный молебен об их здравии. Надо, кстати, с Левием потолковать - Левий должен одобрить.

Ну, а всем, кто не черный маг, довелось разгребать последствия. К тем, чьи родственники погибли или пострадали в Доре, теперь прибавились еще и жители выжженных дотла кварталов. Пока в окрестностях Доры резвились гули, они, разумеется, сидели тише мыши, но теперь, когда ситуация разрешилась, они принялись задавать вопросы вроде «А где нам жить?» и «Кто заплатит за утраченное имущество?» Вопросы, в целом, были резонные, но ответов Робер пока не знал. Побившись дня три, он отчаялся и поехал отдыхать к Капуль-Гизайлям. У Капуль-Гизайлей, как всегда, было тепло, уютно, вкусно, богемно, и можно было хоть на пару часов сделать вид, что нет никакого восстания и вообще за окнами ничего нет, кроме огоньков и свежевыпавшего снега.

Там Робер повстречался с Валме. Валме объяснил, что приехал сюда выгуливать своего подопечного, потому что, хоть институт кураторов и отменен - «временно приостановлен», - а от ответственности никуда не денешься. Подопечный, свежеиспеченный цивильный комендант Олларии Ричард Окделл, сидел у окна, пьяный то ли от вина, то ли от усталости, и стекленеющими глазами пялился в декольте какой-то из подружек Великолепной Марианны. Впрочем, не факт, что он там что-нибудь видел. Роберу сделалось ужасно жалко мальчишку, заодно ему сделалось ужасно жалко себя, и он, вместо того, чтобы флиртовать с Марианной, внезапно принялся плакаться в жилетку Марселю. Марсель его выслушал очень внимательно и тут же ухватил главное:

- А компенсации пострадавшим и расселение оставшихся без крыши над головой - вообще не ваши проблемы. Это работа цивильного коменданта. Так что если кто еще придет - сразу гоните к Окделлу. Гоните-гоните, не стесняйтесь! Кстати, - добавил он как бы к слову, - вы знаете, что Багерлее осталась без коменданта? Да-да! Господин Морен, мир его праху, третьего дня ни с того ни с сего вдруг собрался, взял с собою несколько охранников и зачем-то поперся в какое-то подземелье - причем, заметьте, незащищенное! Можете себе представить подобную безответственность? В жилом здании - незащищенное подземелье! Ну и кончилось, разумеется, тем, чем и должно было кончиться. В подземелье Морена с присными поджидал Шорох. Теперь эксперты из надзора собирают с пола вонючие пузырящиеся лужи и обвешивают этот погреб печатями. По слухам, там была специальная камера, куда запирали заключенных, от которых хотели избавиться с концами. И вот вам результат! Техника безопасности, дорогой герцог, писана кровью, кровью! Да, а просителей, конечно, посылайте к нам, при чем тут Первый маршал вообще, разве это ваши обязанности?

Просители, разумеется, пришли, и Робер, хоть и сомневаясь, последовал совету Валме. И знаете, это сработало! Они уходили - и больше не возвращались. Для Робера это сейчас было главное. А что с ними там Окделл делает - да пусть хоть с кашей ест, главное, чтобы Робера это не касалось.

Впрочем, что именно Окделл делает с пострадавшими, вскоре сделалось ясно. По всей Олларии, в том числе и при дворе, в воздухе завитали странные, незнакомые прежде слова: распределение... уплотнение... подселение... Меры были крайние, но действенные. Пострадавшие от уплотнения пытались роптать, но ситуацию отчасти смягчало то, что «уплотнением» не обошли никого, включая даже высших сановников. Это была, как ответил Окделл на очередном заседании негодующему барону Краклу, «наша принципиальная политика». По особняку Эпинэ - не то, чтоб Робер так уж часто там бывал: когда он не ездил к Марианне, то предпочитал ночевать во дворце, чтобы не тратить драгоценное время на дорогу, - шастали какие-то странные, незнакомые люди, какие-то старушонки, худосочные девицы, ребятишки какие-то, опасливо глазели на невиданную барскую обстановку и потихоньку тырили мелкие безделушки. И в особняке Алвы, который всю осень простоял темным, с потухшими окнами, теперь горел свет, слышались голоса, и пропавший было без вести куратор Алвы, угрюмый усатый кэналлиец, снова откуда-то взялся, распоряжался расселением и заодно приглядывал, чтобы гости ничего существенного не сперли. На крыльце мраморным львом возлежал белый варастийский волкодав. А по соседству, в особняке маркизы Фукиано, как-то сам собой образовался вдруг детский приют. Сперва туда свозили детишек, чьи родители отправились на гулянье в Дору, а их с собой не взяли, а потом принялись подбрасывать и других, кто каким-то образом остался без попечения родных. Причем на четыре с лишним десятка ребят человек шесть были отчетливо черные. Остальные были обычные дети: белый ребенок без попечения родных оказаться не может в принципе, не осталось родных - мамина подруга заберет. А гнусный нрав маркизы Фукиано, которым она славилась не только по всей столице, но и за ее пределами, внезапно нашел себе применение: пожилая черная теперь целыми днями моталась по инстанциям и «выбивала» все необходимое подряд, от новых ботинок до учителя дриксен. Воспитанники старуху чтили, особенно воспитанники-черные - те только что не молились на ее темный образ.

Chapter Text

- Убили, значит, Фердинанда-то нашего.
Я. Гашек «Похождения бравого солдата Швейка»

- А знаешь что, Робер, сходи-ка ты к Алве в Багерлее, - сказал Альдо в одно прекрасное утро. Утро было и в самом деле прекрасное: за окном свежевыпавший снег сиял морозными искрами и отчаянно слепил болящие с недосыпу глаза. Темные очки раздобыть, что ли? Заодно и уважения больше будет. Опыт опытом, а от характерного, чуточку растерянного взгляда, свойственного обычно белым магам, Робер так до сих пор и не избавился.

- Ты же сам запретил к нему соваться, - сказал Робер и прикрыл лицо ладонью, пряча неучтивый зевок. Свои-то они свои, а на то, что неуместно в присутствии государя, Альдо с каждым днем обращал внимания все больше.

- Ну, тогда запретил, а теперь разрешаю. Даже приказываю, - возразил Альдо. - Попробуй у него выведать, хоть мытьем, хоть катаньем, куда он все-таки дел меч Раканов. Потому что, сам видишь, без гальтарских артефактов дело не идет.

Робер про себя думал, что проблема вовсе не в гальтарских артефактах, и что если бы государь уделял хоть половину того пыла, с каким он разыскивал сведения о древних ритуалах, более приземленным государственным делам вроде снабжения столицы или ее обороны от подступающих с трех сторон олларовских сил - эта карта с цветными флажками, которые каждый вечер перекалывали по итогам свежих разведданных, буквально висела у него перед глазами, - то, может, их дела были бы не так плохи, - но говорить об этом не стал. Потому что, во-первых, бесполезно, во-вторых, ему сейчас только с Альдо в открытую поссориться и не хватало.

- А сам ты у него не спрашивал?

- Ну а ты как думаешь? И по-хорошему спрашивал, и магией прощупывать пробовал. По-хорошему он не хочет, придуривается, под психа косит, что твой Амлет, принц алатский. Заодно гадостями всякими сыплет, мол, сумасшедший, что возьмешь.

- А магией? - спросил Робер, преодолев естественную внутреннюю гадливость при мысли о подчинении воли, свойственную любому нормально воспитанному белому. Это первое, что тебе прививают задолго до того, как ты научишься хоть как-то сознательно управлять Источником: нельзя, нельзя, фу, бяка!!! Именно потому, что слишком легко, слишком большое искушение: подправить, направить, заставить, подчинить. Но Альдо, при том, что в магии был не особо прилежен, всегда как раз уделял особое внимание всему, что позволяло хоть как-то влиять на людей. «Обычные люди друг другом манипулируют только в путь, - говаривал он иной раз на дружеских посиделках, - а нам, получается, нельзя - только потому, что мы это можем лучше? Где логика, логики не вижу!»

- А магией не проходит, - зло осклабился Альдо. - Не то чтобы совсем не действует, как при поставленной защите, мол, тук-тук, никого нет дома - а так, знаешь, как кулаком в подушку: вроде попал, вроде что-то нащупал, а толку ноль. А эта гадина сидит и ухмыляется, как будто насквозь тебя видит и радуется, что ты ничего не можешь. Руки чешутся просто, по-человечески зажать ему пальцы дверью и посмотреть, что он на это скажет. И имей в виду: если у тебя ничего не выйдет, в следующий раз я так и сделаю!

Новая камера Алвы находилась на втором этаже в одном из современных корпусов Багерлее. Тут все было как полагается: тесные, но светлые коридоры, окна узкие и зарешеченные, но с трех сторон. Если не знать, где находишься, то скорей заводское общежитие, чем мрачная темница.

Голос Робер услышал с другого конца коридора. Казалось бы, ну что удивительного: сидит человек, скучает в тюрьме, отчего бы и не попеть песен, раз все равно заняться особо нечем? Но пел он странно - не так, как обычно поют без сопровождения. Он пел будто бы под музыку, слышную лишь ему одному. Выдерживал паузы, иногда длинные, больше десятка тактов, и вступал снова явно в четко выверенный момент - не так, как бывает, что человек сбился или забыл слова и пытается вспомнить их снова, а так, когда звучит проигрыш или хор.

Тюремщик отпер три замка и с поклоном пропустил Робера внутрь. Внутри тоже было нормально: с виду никакая не камера, обычный гостиничный номер, только что с решетками на окнах - ну, так Робер и такое видывал, в иных нехороших районах без решетки на окне никуда.

- А, Эпинэ! - радушно приветствовал его хозяин. - Вы по делу или так просто, навещаете узников по заветам эсператистского милосердия? Если второе, то можете сразу идти дальше: я здоров, благополучен и не страдаю более, чем то предусмотрено конвенцией о правах заключенных. Не тратьте на меня своего драгоценного времени, здесь наверняка найдутся другие, кому есть на что пожаловаться. В компании я тоже не нуждаюсь, я здесь и так не один.

- Я по делу, - немного растерянно сказал Робер. Он как-то не рассчитывал, что Алва и с ним с ходу примется разыгрывать сумасшедшего.

- Раз по делу, то налейте себе и присаживайтесь. Мне тоже можете налить. А я тут, видите, музицирую.

Алва повернул голову к окну, его лицо, до сих пор скрытое резкими тенями яркого зимнего дня, осветилось солнцем - и Робер чуть не вскрикнул. Выглядел Алва жутко. Дело даже не в том, что он исхудал, что твой святой подвижник, и под глазами залегли синие круги. Он как-то... как-то очень... очень изменился. Пока Робер мысленно метался, пытаясь сформулировать для себя, что же с ним не так, в мыслях всплыло и залипло слышанное от Коко словцо «архаика». Сравнивать Алву со статуей на его памяти в голову никому не приходило: Рокэ всегда был слишком живой. А вот Альдо со статуей сравнивали часто, всегда в качестве комплимента. «Словно вышедший из-под резца Ласканти», «гальтарский юноша», «мраморный эврот»... Альдо и в самом деле походил на гальтарскую статую - эврота или фульгата, найери чаще ваяли в женском облике, - но на статую позднюю, когда под видом спутников богов изображали попросту красивых юношей, обаятельных в своей живости. Рокэ же сейчас выглядел каменным идолом раннегальтарской эпохи. Эвротом, фульгатом, найером - да хоть бы и литтеном. Древние высекали из камня спутников богов, не особо различая, кого именно они сопровождают. Одинаковые полуобнаженные юноши и девы, с одинаковой застывшей на устах улыбкой - которая, как сейчас понял Робер, глядя на Рокэ, была и не улыбка вовсе, а что-то такое... нечеловеческое. Как будто бы Рокэ беседовал с кем-то, кого здесь не было - но чье присутствие для него было куда более осязаемым, чем какой-то там герцог Эпинэ.

В руках Алва в самом деле держал гитару. Поначалу Робер и не заметил, что с нею что-то не так, а потом вгляделся - и понял.

- Да она же без струн!

- А, вы тоже обратили внимание? По всей вероятности, ваш господин в белых штанах рассчитывал меня этим обескуражить. Но ничего, я нашел способ!

Рокэ поставил пальцы на гриф, склонил голову - длинные волосы упали на лицо, пряча чудовищную худобу и пугающую усмешку, - и ударил по струнам, которых не было. В принципе, Робер и про такое слышал - про музыкантов, которые, не имея инструмента, упражнялись в игре на нарисованных на доске клавишах или вырезанном из палки грифе, - но все же что-то тут было не так, не так... Рокэ прижал струны ладонью, заставляя инструмент умолкнуть, и поднял голову.

- Славная песенка, старинная марикьярская, не знал ее раньше. Текст чуточку архаичный, но нравится, нравится...

Он сыграл несколько тактов - и запел:

Минули годы, сбылися пророчества,
Вновь я на волны гляжу с корабля.
Друг мой, отныне мое одиночество
Уж не разделит тебя от меня.
Друг мой, отныне мое одиночество
Уж не разделит тебя от меня!

Он вновь прервался на небольшой проигрыш.

Мрежи расторгнуты, сняты прещения,
В брежных утесах вздыхает прибой,
Помнишь ли ты о моем возвращении,
Знаешь ли ты, что я рядом с тобой?

И снова проигрыш, на этот раз более длинный. Робер поймал себя на том, что вслушивается так отчаянно, будто вот-вот - и услышит эту беззвучную музыку, низкий гул струн, замысловатые переборы, вторящие старинной мелодии, простой, как плеск волн и шелест прибоя.

Мраморна дева в святом постоянстве
Следит, как невидимый праздным глазам
Белый кораблик из дальнего странствия
К дому скользит по лазурным стезям,
Белый кораблик из дальнего странствия
Тихо скользит по лазурным стезям...*

И вроде бы песня о хорошем, о возвращении домой, о долгожданной встрече - но отчего же так рыдает гитара? Стой, Робер, не сходи с ума, какая гитара? Нет никакой гитары, это Рокэ в кромешной тишине бьет по несуществующим струнам изо всех сил, на разрыв аорты, это на лице его, изможденном и безумном, полускрытом растрепанными прядями, отражается все, что ты слышишь: нет и не будет никакой встречи, не будет возвращения, в странных широтах за грозным экватором...

Рокэ снова прижал струны и поднял голову, оборвав на полуслове, на середине такта.

- Впрочем, это невежливо с моей стороны: вы по делу, а я вас задерживаю. Я-то тут сижу отдыхаю, песенки разучиваю - мой спутник не понимает слов, но песен знает много, да и музыке не чужд, как видите, - а вы, небось, заняты по уши? И даже вина не пьете, я смотрю. Чего вы хотели?

Робер мотнул головой, стряхивая наваждение - ему все казалось, что не слыханные прежде переборы продолжают звучать где-то на краю сознания, - залпом осушил бокал и объяснил про меч Раканов.

- Дался же ему этот меч! - досадливо поморщился Рокэ. - Дурно сбалансированная железяка, ничего более. Ну так и быть. Как вы думаете, если я отдам вашему господину в белых штанах этот кошкин дрын, он от меня отвяжется?

- Гарантировать не могу, - честно ответил Робер, - но есть приличный шанс, что да, отвяжется. Особенно если никаких других магических артефактов у вас не припрятано.

- Артефактов у меня вагон и маленькая тележка, - криво усмехнулся Алва, - но все они не того сорта, какими может воспользоваться белый. Окделл мог бы, со временем - но пока у него нос не дорос. А меч что ж, меч я отдам. Только вот удачи он не принесет вашему... «государю». Дайте блокнот!

Робер зашарил по карманам, торопливо выхватил бумагу, ручку, и Алва, не спуская с колен увечную гитару, подвинулся к столику и принялся чертить.

- Это подземный ход, скорее даже, система ходов, называется «Дорога королев», вы наверняка про нее слышали... ага, понятно. В общем, она довольно известна, и спуски в нее имеются во всех особняках старой знати. Да, и в вашем тоже, можете поискать на досуге. Местами она пересекается с подземной канализацией, но в целом она намного старше. Из Ружского дворца спуститься в нее можно, например, вот отсюда. Этот ход точно существует, я им пользовался буквально пару лет назад. Имейте в виду, никакой защиты внизу не стоит, кто бы ее стал поддерживать, так что обязательно берите с собой черного. Окделла или Придда, но лучше Окделла.

- Можно еще Гирке или Карваля...

- Этих не надо, у них нет связи, - непонятно сказал Алва. - От этого спуска надо идти вот так... - и он погрузился в вычерчивание запутанных ходов, заботливо отмечая и комментируя все развилки. На один лист блокнота схема не поместилась, Алва перебрался на следующий, потом на следующий. - Вот здесь оборудован тайник, Окделл его увидит.

- Так он там бывал? - спросил Робер.

- Нет, не бывал, но увидеть должен, - ответил Алва новой загадкой. - Вот там, собственно, и лежит ваш меч Раканов.

* * *

Пресловутая «Дорога королев» оказалась местом довольно поганым. Шедший впереди Окделл уверенно распугивал гнездившихся в подземных ходах нежитей, но ни Альдо, ни Роберу от этого лучше не становилось. Робер болезненно вздрагивал от каждого очередного проклятия - все равно, как крапивой по лицу! - мужественно стискивал зубы и шел вперед. Он нес зачарованную лампу армейского образца, тяжеленную, как все грехи человеческие - один только источник питания к этой штуковине весил как полноценный походный рюкзак, в рюкзаке, собственно, его и носили, - Альдо шагал впереди, между ним и Окделлом, налегке, с обычным электрическим фонариком. Шли втроем - больше никого решили не брать. Окделл вяло намекнул, что вчетвером с Приддом было бы и лучше, и надежней, но настаивать не стал: ну не любил он этого Спрута, с Лаик еще терпеть не мог, хотя за что - не сознавался.

Подземные ходы, запутанные, сырые, промозглые, пугающие, тянулись бесконечно. Робер слышал, что вроде бы черные в подземельях себя чувствуют как рыба в воде - ну, а белые подобных мест не любят, им бы света побольше и к солнышку поближе. Окделл впереди шагал молча и размеренно, но внезапно прибавил шаг. На повороте причудливое подземное эхо донесло до Робера голос бормочущего Дикона: «Ага, так... так... вот, кажется, эти места я уже знаю... То есть не я, а он... Сейчас должен быть поворот такой с арочкой... ага, точно, вот он...»

- Нам туда! Тайник там! - радостно возопил Дик во весь голос. И, сам того не замечая, принялся ускорять и ускорять шаг, пока не припустил чуть ли не бегом.

- Дик, погоди! - нервно воскликнул Робер и попытался было тоже ускориться, чтобы догнать этого придурка. Не тут-то было: лямка тяжеленного мешка с батареей вдруг поползла, норовя отстегнуться, и пришлось остановиться, чтобы ее закрепить. Пока Робер сбрасывал мешок, пока возился с неуклюжими армейскими пряжками, пока накрячивал эту хрень обратно на плечи, Дик с Альдо скрылись за поворотом.

Робер бросился бежать тяжелой рысцой, миновал поворот, за ним еще один - и увидел, что опоздал. Голубоватый луч зачарованной лампы ударил в темноту, распугивая нечто непроглядное, шелестящее, разлетающееся ворохами палой листвы. Шорох побывал тут - и...

...И сделал свое дело. Робер молча смотрел на подступающую к самым ботинкам маслянисто блестящую, пузырящуюся лужу. Да, он уже практически предал Альдо. Да, он планировал сдать город Савиньяку или Ноймаринену, кто подойдет первым. Да, он понимал, что в итоге Альдо, возможно, убьют. Но не так же, Создатель, не так же!..

- Вот он, я его нашел! - послышалось за поворотом. - Это точно он, я его видел и держал в руках в тот день, когда Фердинанд вручил его Алве! И там еще куча других артефактов, но только черных! Слушай, Альдо! Альдо!.. Альдо?..

Выскочивший из-за угла Дикон чудом затормозил на противоположном краю черной лужи и растерянно уставился себе под ноги. Потом топнул ногой и гневно завопил:

- Нет, ну вот зачем так-то?! Так нечестно! Несправедливо!!!

Тьма, стоявшая за спиной у Робера, насмешливо зашуршала в ответ, замерцала, осыпалась лиственным шорохом - и ушла. Осталась только обычная подземная темнота, неприятная и пугающая, но ничуть не опасная.

- Возвращаться обратно тем же путем не обязательно, - сказал наконец Дик, шмыгнув носом напоследок. - Тут особняк Алвы недалеко, я найду дорогу.

Он перемахнул на другую сторону лужи, и они пошли назад, до первого поворота направо.

- Судэкспертов из надзора вызвать надо, - сказал Робер. - Сюда их вести придется. А то как мы объясним, куда Альдо делся?

- Никак мы не объясним, - угрюмо отозвался Дикон. - Мы все равно не докажем, что это Альдо. От Шороха любые следы ауры истлевают начисто. Так что, если нашим свидетельским показаниям не поверят...

- На худой конец, я на себя все возьму, - сказал Робер. - Скажу, что это я его убил. Из зависти и личной ненависти.

- Почему это сразу ты? - немедленно взвился Дик. - Вообще-то это я его... в смысле, это я виноват! Если бы я вперед не убежал...

- А если бы я не застрял сзади с этим дурацким рюкзаком...

- Короче, мы оба виноваты, оба и в Багерлее сядем.

- Ага, в одну камеру. Один черный, другой белый, два унылых гуся.

- Сам ты гусь! Какой из меня гусь, я даже дриксенского не знаю.

- Я тоже.

- Нам сюда, вот тут за выступом должна быть дверка... То-то Хуан удивится!

* * *

В числе прочих новостей, которые обрушились на них наверху, было известие, что король Фердинанд (бывший король Фердинанд) скончался. Точнее, покончил жизнь самоубийством у себя в камере. Судя по количеству синяков на руках покойного, это было жестокое самоубийство. Видимо, у Альдо появились какие-то новые планы, которым живой Фердинанд мешал. От этого известия сочувствия Альдо у Робера резко поубавилось. У Дикона, кажется, тоже.

Когда пришли к Алве, сообщить ему, что он свободен, а узурпатора Альдо сожрал Шорох (вопреки опасениям Робера и Дикона, в их словах никто даже не подумал усомниться, хотя надзоровские эксперты на место происшествия были высланы немедленно), Алва только и спросил, не потравился ли Шорох.

Chapter Text

Подземелья Гальтары Марселю пришлись не по вкусу. Ему не нравилась эта темнота, ему не нравился пол под ногами, ему не нравились подозрительные звуки из боковых ответвлений, и вообще, ему тут все не нравилось. Он шестнадцать раз успел пожалеть, что напросился в компанию к Алве, хотя и понимал, что другого выхода не было. Куратор есть куратор, если твой подопечный собрался к Шороху в гости - ты идешь с ним. Работа такая.

Ричард Окделл тоже явно был не в восторге. С того момента, как Альдо Ракан пал (точнее, помер нехорошей смертью), ставший регентом Алва вышел на свободу и принялся наводить порядок в полуразоренной столице, с лица юноши почти не сходило выражение незаслуженной обиды. Для начала, Окделл, кажется, рассчитывал, что, выйдя на волю, «эр Рокэ» попросту взвалит все на себя. А эр Рокэ взял и утвердил Окделла в должности цивильного коменданта Олларии!

- Но я же несовершеннолетний! - вопил возмущенный Окделл. - У меня обучение не окончено!

- Раньше надо было думать, когда вы соглашались на эту должность, - ехидно отвечал господин регент. - Опыт - лучший учитель, юноша!

- Но почему нельзя просто взять и назначить на эту должность Марселя Валме? - угрюмо спросил Окделл.

- Марсель не согласится: не его профиль.

- А я?! Я тоже не соглашаюсь!

- А вы - другое дело. Вам мама в детстве не рассказывала про «долг эория»? Так вот: это он и есть. Как говорят в народе: назвался клизмой - полезай в... ну, вы поняли. Да вы не переживайте, юноша, - добавил Алва в утешение, - Валме тоже дело найдется!

И да, дело Валме нашлось. За прошедшие три месяца Марсель сотворил чудо - чудо административного управления. Теперь они все - все они, и Окделл, и Эпинэ, и Придд, и сам Алва, - могли себе позволить уехать на две недели, будучи уверены, что без них тут ничего не рухнет. Ну хорошо, не на две недели, конечно, так не бывает. Но на неделю точно могли. Может, даже дней на десять - но это неточно.

И старался Марсель не зря. Потому что за неделю до Весеннего Излома Алва собрал всех вышеперечисленных и сообщил:

- Мы едем в Гальтары.

Попасть в пресловутый Гальтарский Лабиринт оказалось намного проще, чем предполагал Марсель. Потому что «памятник природы и старины», как значилось на табличке у въездных ворот, был изучен и описан вдоль и поперек. Пара хорн (а может, и больше) многоярусных подземных ходов и гротов, отчасти естественного происхождения (карстовые пещеры), отчасти искусственного (каменоломни). Но именно поэтому Марсель никак не мог понять, зачем им туда надо. И что такого они могут сделать там, чего нельзя было сделать, не покидая Олларии.

А Оллария явно нуждалась в их присутствии. В городе по-прежнему было плохо, и в окрестностях не лучше. Нежити перли в удесятерившихся количествах, чистильщики зашивались, обычные люди, чьим главным достоинством всегда считалась нормальность, внезапно сходили с ума, как белые и черные, завязанные в один мешок. Коммунальщики отключали то воду, то свет, то газ, то все вместе сразу, даже банальное пользование лифтом превратилось в лотерею: доедешь или застрянешь? Продовольствие в столицу поставлялось с перебоями; Придд где-то вычитал про карточки на еду и теперь настаивал, чтобы их ввели и чтобы как минимум хлеб, крупы, сахар, масло, вино и прочие основные продукты питания продавались только по карточкам. И даже погода сходила с ума: начиная с середины Зимних Ветров проливные дожди несколько раз подряд внезапно сменялись трескучими морозами, отчего все вокруг покрывалось красивым слоем льда, под которым ломались деревья, обрывались провода и вставало железнодорожное сообщение.

- И именно поэтому нам нужно в Гальтары, - кивнул Алва, выслушав возражения всех собравшихся. - Все, что здесь - это полумеры. Отсюда, из Олларии, ничего не исправить. Дальше будет только хуже.

Работники Лабиринта - по нему водили экскурсии для туристов, плюс постоянно велись исследовательские работы, - очень настаивали на том, чтобы выделить сопровождение. Рассказывали страшные истории о том, как люди заблудились и никто их больше не видел. Или о том, как их нашли месяц спустя - или вообще через несколько лет, но уже, разумеется, неживыми. Или о том, как они нашлись сами, а лучше бы не находились.

- Вы представить себе не можете, - говорила необычайно решительная (для белой) мэтресса, невысокая, плотненькая, с тугой гулькой пепельных волос на макушке, - сколько тайн скрывает в себе Лабиринт! Это только кажется, что он досконально изучен, а на самом деле...

- Мы как раз примерно представляем, - очень вежливо возразил Алва. - И именно поэтому вынуждены настаивать на том, чтобы нас никто не сопровождал. Для посторонних это может оказаться опасным.

- А мне, значит, потом отвечать, что у меня тут целый регент Алва пропал?! - воинственно бросила мэтресса Рафиано.

- Под мою ответственность. Хотите, расписку напишу? «Съеден Изначальными Тварями, в моей смерти прошу никого не винить, особенно эрэа Рафиано, дата, подпись»?

- Ох, да не мелите вы ерунды, прекрасно же понимаете, что не в этом дело! - раздраженно воскликнула мэтресса.

Алва смотрел на нее, улыбаясь, и наконец она не выдержала, рассмеялась и махнула рукой.

- Ну так и быть. Пишите расписку!

Идти пришлось долго. Очень долго. Марсель мог бы поклясться, что они прошагали несколько хорн (хотя и понимал, что это субъективное ощущение). Мало того: ходы становились все хуже и хуже. Сюда полторы тысячи лет лазили все, кому не лень и кто был достаточно сильным или достаточно безмозглым, чтобы не бояться нежитей. Большинство из них неаккуратно отмахивались от нежити проклятьями, по ходу дела обваливая куски стены или потолка, а некоторые так и остались тут в назидание потомкам, и далеко не всех успели (или пожелали) убрать. Приходилось смотреть одновременно под ноги, чтобы не споткнуться, и по сторонам, чтобы не прозевать какую-нибудь свежую нечисть. Местами идти можно было только пригнувшись, и Марсель несколько раз очень больно приложился макушкой о выступы в потолке. Он как раз мрачно думал, что еще немного - и дальше придется ползти на четвереньках, как вдруг шедший впереди Окделл спокойно, буднично повернул в сторону и остановился у чего-то вроде двери в стене. Ну, это выглядело как дверь и, пожалуй, не могло быть ничем, кроме двери, хотя Марсель еще никогда в жизни не видел двери, пригнанной настолько плотно, что она казалась каменным блоком, вмурованным в стену. Интересно, как вообще Окделл ее заметил?

- Это здесь, - сказал Ричард.

- Это здесь, - эхом отозвался Алва. Он подошел к двери и принялся пристально ее оглядывать, водя лучом фонаря вдоль узкой - иглу не просунешь! - каменной щели. - Как-то же она должна открываться...

- А вот! - сказал Ричард и ткнул пальцем в темное отверстие на уровне пояса, примерно в полутора бье от самой двери.

- Вы думаете? - Алва провел рукой над отверстием, сунул туда пальцы, ощупал его изнутри. На первый взгляд оно выглядело как банальная трещина в стене, каких кругом было полно, но теперь, приглядевшись, Марсель увидел, что оно симметричное и довольно замысловатой формы. - Да, и в самом деле, ни дать ни взять замочная скважина. Осталось понять, где же ключ. Экая нелепая форма, где-то я такое уже видел... Так, стоп! Юноша, а ну подайте сюда вашу железяку!

Марсель не понял, о чем он, но Дик немедленно сбросил с плеч свой рюкзачок и достал оттуда пресловутый меч Раканов. Парень зачем-то таскал его при себе со дня смерти Альдо, мало того - распорядился починить рукоять и вставить на место все восемь утраченных камней, руководствуясь взятым у Коко описанием. Коко всплескивал руками и шумно негодовал, говоря, что это варварство, а не реставрация, однако же теперь меч блестел как новенький и все положенные камни сидели на своих местах и сверкали в свете пяти фонарей.

Рокэ взял меч за ножны и уверенно вогнал его в отверстие рукоятью вперед. Марсель как раз собирался сказать что-нибудь остроумное, как вдруг по периметру двери пробежали красивые синие огоньки. Пробежали - и погасли. Рокэ потыкал в дверь кулаком, попытался подцепить щель ногтями, потом еще немного подумал, снял с меча ножны и стиснул в кулаке обнаженное лезвие. Результат не заставил себя ждать: для такого старья меч был довольно-таки острый. Несколько капель крови, почти черной в свете фонарей, сползло по клинку и упало на каменный пол. Дверь вспыхнула синим - и плавно, беззвучно распахнулась.

- Меч, я думаю, лучше оставить здесь - мало ли что будет, если его вынуть, - спокойно сказал Рокэ.

- Вот это настоящий «меч в камне», острием вперед - попробуй-ка вынь! - нервно хмыкнул Марсель.

- А что за «меч в камне»? - спросил Окделл.

- Это гальтарская легенда, довольно известная, - сказал Придд. С Окделлом они в последнее время каким-то образом помирились, и теперь Ричард слушал Спрута разинув рот и развесив уши. Способность Окделла поглощать бесполезную информацию равнялась разве что способности Придда ею делиться. Всю дорогу, пока они тащились сюда по этим кошкиным лабиринтам, Придд непрерывно вещал в режиме экскурсовода, а Окделл его слушал почти не перебивая, разве что изредка вставлял разные «угу», «ого!» и «ничего себе!» Марсель, надо сказать, тоже слушал краем уха: во-первых, было не так скучно идти, а во-вторых, большей части того, что рассказывал Придд, он тоже не знал (хотя и не стремился). - Якобы истинного Ракана узнавали по тому, что он мог вынуть из камня священный меч, который, кроме него, не мог вытащить никто. Мне всегда казалось, что это довольно глупая сказка: спрашивается, кто и зачем станет втыкать меч в камень? - но это, - он кивнул на тускло блестящее лезвие, - многое объясняет. Двухступенчатая проверка: чтобы отворить дверь - например, вот эту, а может быть, их больше одной, - нужен, во-первых, ключ, а во-вторых, кровь истинного Ракана. Вставить меч в стену может кто угодно, а вот его активировать... Возможно, и вытащить его тоже можно, только заново напоив кровью.

- Эр Рокэ, так вы истинный Ракан?! - внезапно дошло до Окделла. - Так а что ж вы молчали-то?!

- Надеялся отвертеться, - мрачно хмыкнул Рокэ. - Ну, что стоим, кого ждем, идем уже?

За дверью начались совсем другие коридоры. Просторные, с гладкими белыми стенами - бетон, что ли? - и вдобавок освещенные вделанными в потолок лампами, которые вспыхивали сами собой при приближении людей и снова гасли в паре десятков шагов за спиной.

- Магия... - зачарованно произнес Окделл.

- Техника, - поправил Придд. Помолчал и добавил: - Но на уровне магии, да. Мы так не умеем и научимся нескоро. То есть лампы, которые загораются сами собой - это мы уже можем, я даже примерно представляю как. А вот лампы, которые загораются сами собой сотни лет спустя...

И нежитей в этих коридорах не было тоже. По пути через внешнюю часть Лабиринта черные то и дело шугали какую-нибудь опасную дрянь, а тут они прошли уже пару сотен бье и до сих пор не встретили ни единого фомы. Марсель как раз подумал, что даже подозрительно, до чего все просто и хорошо, и как в воду глядел: тут же выяснилось, что все далеко не просто и не так чтоб прямо хорошо. Впереди послышались тяжелые шаги, будто бы памятник сошел с пьедестала, и из-за скругленного поворота коридора на них вырулило чудо чудное, диво дивное: фигура в полтора человеческих роста, отдаленно напоминающая человека, только голая и отливающая лиловым. Фигура шагала в их сторону, неспешно, но уверенно. Марселю почему-то не захотелось проверять, что она станет делать, когда подойдет на расстояние удара: и так было ясно, что ничего хорошего. Он обернулся... ага. По коридору вслед за ними, оттуда, откуда они пришли, на границе освещенной зоны ползло еще одно диво: не то рогатая змея, не то дракон, тоже лиловое. И в темном боковом коридоре ворочалось что-то объемистое и мохнатое. Приплыли...

- А вот и Изначальные Твари пожаловали, - спокойно сказал Алва.

- Дверь! - возопил Окделл. - Мы же не закрыли дверь! Они... они вырвутся!..

- Не волнуйтесь, юноша. Насколько я могу судить, зона их деятельности ограничена периметром этих подземелий и наружу они не выходят - по крайней мере, без приказа. Так что это исключительно наша с вами проблема.

- Это... это гуль? - спросил Робер, в завороженном ужасе глядя на надвигающегося великана.

- Это не гуль, - покачал головой Алва. - Это вообще не нежить, а искусственные конструкты. И давайте мне не мешать какое-то время, а? Все вопросы потом!

Все послушно застыли где стояли, как в игре «Замри!» Ничего особенного Алва, впрочем, делать не стал. Постоял, глядя на великана, поводил руками, сплетая невидимое простым глазом заклятие, и кинул его на подошедшее почти вплотную чудище, будто сеть с лодки забрасывал. Чудище застыло. Что самое любопытное - одновременно с ним застыли и два других, что подкрадывались сзади.

- Окделл, - спросил Алва, - вы видели, что я сделал? Повторить сможете?

Окделл неуверенно покачал головой.

- Ничего, потренируетесь еще, время будет. Это вроде наших с вами некромантических плетений, только, разумеется, намного проще. Живое существо - даже неживое - не рассчитано на то, чтобы им управлять, а эти големы как раз нарочно для того и созданы. Так что все довольно просто, главное, понять логику системы управления и каждый раз тщательно продумывать структуру приказа. И кстати, вот видите, ими всеми можно управлять одновременно. Они соединены как бы в единую сеть и могут подчиняться общим приказам. Ну, и мне, конечно, несколько проще: я только что дал понять, что имею право тут находиться. Впрочем, и вы тоже.

- Мне кажется, я понял, - осторожно сказал Придд. - Я, пожалуй, мог бы попробовать...

Алва благосклонно кивнул ему.

- Думаю, мне стоит и вас взять в ученики и заниматься с вами одновременно. Окделлу это будет только на пользу.

Марсель не выдержал и поморщился. Конечно, соперничество - эффективный способ заставить черных выкладываться по полной, нельзя же хоть в чем-то уступить сопернику, но... Соперничество за наставника двух черных юнцов самого злобного возраста... Всю жизнь мечтал!

Марсель покосился на Окделла - он предполагал, что парень вот-вот взорвется. Ничуть не бывало! Окделл подался к Придду, что-то спросил вполголоса, и тот так же вполголоса принялся что-то объяснять, вычерчивая жестами элементы заклятия. Марсель сообразил, что Алва снова все рассчитал лучше него. Окделл привык быть ведомым, тем более если видит, что ведущий того стоит. А Придд, с его точки зрения, того стоил, потому что уже зарекомендовал себя более компетентным. Иерархия не всегда выстраивается по старшинству или могуществу - иногда и по уровню компетентности. Тут главное, чтобы более умный не особо борзел, вот с этим у черных вечно проблемы...

- Ладно, - перебил его размышления Алва, - это все потом, сперва дела! Раз уж местная фауна столь любезно вышла нам навстречу, попробуем это использовать.

Он сформировал еще одно плетение, метнул его в голема - и лиловая фигура поплыла, осыпаясь на пол струйками фиолетового песка. Песчаные струйки поползли вдоль стен коридора, тщательно огибая людей, навстречу остальным двум чудищам.

Они обернулись - и увидели, как гротескные фигуры, встретившись, рассыпаются и, соединяясь, образуют нечто новое. Вышло что-то вроде гусеницы, здоровенной гусеницы, состоящей из чередующихся выпуклостей и перетяжек, со множеством куцых лапок внизу.

- Садитесь! - скомандовал Алва и подал пример, первым вскочив верхом прямо позади «головы» гусеницы. Окделл с Приддом послушались, недолго думая, а вот Марсель и Робер замешкались.

- Алва, вы уверены? - осторожно спросил Марсель. - Честно говоря, я бы лучше пешком прогулялся.

Лиловая гусеница неприятно напоминала детский аттракцион на ярмарке, какие-нибудь «Веселые горки», и Марсель подозревал, что эти горки окажутся веселей, чем хотелось бы. И вообще, у него на аттракционах голова кружится...

- А вы знаете, куда идти? - ядовито осведомился Алва. - Я, например, и то смутно представляю, знаю только, что туда, туда и вниз. А сколько туда идти - понятия не имею, может статься, что и за сутки не доберешься. И вообще, вы заметили, что тут пространство ведет себя немного странно?

- Уговорили, - буркнул Марсель и полез верхом на кошкин аттракцион. Робер молча устроился у него за спиной. В довершение всего, выступы на боках гусеницы вздулись, не сильно, но ощутимо прихватив ногу от щиколотки до середины бедра. Марсель с трудом сдержался, чтобы не заорать.

- Это чтобы вы не свалились ненароком, - пояснил Алва, не оборачиваясь. - Не замечал за вами любви к верховой езде, а держать равновесие в седле все же привычки требует.

И закатная штуковина рванула вперед. Голова у Марселя немедленно закружилась, как он и думал. Он ненадолго зажмурился, головокружение вроде бы отпустило, но оказалось, что худшее еще впереди. Гусеница промчалась коридорами, влетела в какой-то просторный зал и, не замедляя хода, ухнула в круглую шахту в центре зала. И понеслась вниз, наматывая спирали по стенкам шахты.

Наверно, Марсель в конце концов потерял сознание, потому что очнулся он в новом зале, а как они сюда попали - не помнил, хоть убей. Придя в себя, он обнаружил, что сидит на полу... а, нет, не на полу, а на груде все того же фиолетового песка, которая выпятилась у него под задницей и под спиной, заботливо приобретя форму кресла. Марсель шевельнулся на пробу - и решил остаться где был. Сидеть было удобно, уютно даже, а его участие явно не требовалось. Маги, все четверо, побросали рюкзаки, фонари и прочие вещи и рассыпались по залу. Время от времени они перебрасывались отрывистыми фразами и в целом вели себя как слаженная команда, которая знает, что делает. Марсель обратил внимание, что Робер ведет себя так же уверенно, как и черные.

Отфиксировав поведение спутников, Марсель принялся разглядывать место, где находится. Место было странное, чтобы не сказать большего. Трудно было сказать даже, круглое оно или квадратное. Или, скажем, потолок: это в самом деле купол, или он плоский, а выпуклым только кажется? Отчасти такое впечатление создавалось за счет странного света: местные белые лампы будто нарочно были развешаны так, чтобы скрадывать и искажать форму помещения, - но не только, нет, не только. А в центре зала - если, конечно, это был центр, - высилось сооружение, больше всего смахивающее на некий механизм, какой-нибудь гигантский пресс... или ректификационную колонну... Леворукий его знает, в чем-чем, а вот в таких вещах Марсель понимал чуть больше, чем ничего... в общем, там торчала какая-то замысловатая штуковина, и единственное, что знал о ней Марсель - что особо приглядываться к ней ему не хотелось. Ощущение от нее было поганое, жутью какой-то веяло, как от целого гнезда гулей, жутью и отчего-то унынием... нет, не унынием: горем, совершенно детским беспросветным горем, как будто он маленький и все его бросили, даже плакать хотелось, хотя вот уж к этому-то Марсель был совершенно не склонен даже в детстве.

А пока Марсель все это разглядывал и обо всем этом размышлял, маги успели закончить свою непонятную возню и выстроиться квадратом вокруг штуковины, на каких-то им одним известных местах. Четверо переглянулись напоследок, и Алва спросил:

- Ну что, все готовы? Не готовы? Ну, все равно: поехали!

Никуда они, конечно, не поехали, а остались на месте, но все равно Марсель мало что понял, хоть и следил во все глаза. Что-то вспыхивало, что-то гремело, налетал ветер, полыхали молнии, дрожал пол под ногами, накатывала невидимая волна, чтобы тут же отхлынуть... На самом деле ничего этого не было - просто это единственное, что можно сказать о происходившем словами. Если бы от Марселя потребовалось рассказать о ритуале точно, все как было, наверно, пришлось бы выбрать музыку. Он еще увидел, как Алва оставил свое место и подошел вплотную к штуковине, и даже попытался было заорать, чтобы тот не смел этого делать, потому что видел, что ничего опасней нет на свете - а дальше он снова ничего не понял и не запомнил.

- Ну вот, - сказал Алва, - примерно так. На ближайшие лет четыреста должно хватить. Выпить никто не принес?

Марсель заворочался, приподнялся, снял рюкзак, достал и протянул пузатую фляжку с касерой.

- Вот! - воскликнул Алва. - А я все думал: и какого Леворукого я вас-то сюда потащил? А кто еще, как не Валме, протянет тебе руку помощи - именно с тем, что тебе нужнее всего в данный момент?

Он открутил пробку, отхлебнул, не стесняясь, сразу не меньше трети, сунул фляжку следующему жаждущему - это оказался Робер, и к фляжке он присосался, как его гербовое животное, - и рухнул где стоял, прямо на пол, в груду фиолетового песка. До пола он, впрочем, не долетел: навстречу ему взметнулись лиловые щупальца, перехватили и бережно сплелись, образуя нечто вроде гамака.

- Ух ты, вот это да! - сказал Ричард, принимая от Робера фляжку и осторожно пробуя касеру на вкус: за все это время пить он так толком и не научился. - А как вы ему объясняете, что именно требуется сделать?

- Никак, - ответил Алва, растекаясь по лиловому гамаку. Он выглядел совершенно изможденным и постаревшим лет на десять, но Марсель знал, что это у него от усталости: поест, поспит и через неделю будет как новенький. Главное, проследить, чтобы он ел и спал вволю. Ну ничего: если у Марселя руки не дойдут, Хуан приглядит. - Никак, в этом-то и прелесть. Ты ставишь задачу: сделать удобно. А как именно сделать удобно, эта штука определяет сама.

- А откуда она знает, как мне удобно? - тут же спросил Валентин. - А вдруг она решит, что мне удобней всего быть подвешенным за шею, например?

Он попробовал присесть - его мягко подхватило рабочее кресло с высокой спинкой и подлокотниками.

- Этого она не решит, - объяснил Алва, - потому что информацию о том, что такое «удобно», она берет из огромного опыта взаимодействия с людьми. Человеку может быть удобно сидеть, может быть удобно лежать, а вот висеть кверх ногами ему наверняка неудобно. Она создана людьми и на людей настроена, если бы ее создавали, я не знаю, какие-нибудь спруты, мы бы сейчас тут все плавали в аквариумах. И в основе всего вот этого, - Алва кивнул в сторону замысловатой штуковины... которая, кстати, каким-то образом утратила всю свою жуть и печаль: штуковина как штуковина, нормальный механизм, непонятный, но, наверное, зачем-то нужный, - в основе всего этого, как ни странно, тоже человек.

Он потянулся, отобрал у Валентина фляжку, беспардонно вылил в себя последние пару глотков, завинтил пробку, бросил фляжку Марселю и продолжал:

- Не знаю, заметили ли вы - те, кому довелось иметь дело с Шорохом, - но Шорох - вполне себе личность. С характером, с принципами, с моралью, Шорох его побери... даже с чем-то вроде чувства юмора. У настоящих нежитей ничего похожего даже близко нет. Нежить не только не разумна, она и не живая, мало того - она вообще не из этого мира, и человеческие мерки к ней неприложимы. Своя логика в ее поведении, разумеется, есть, иначе бы мы не могли ей противостоять, но это чисто механическая логика, как у падающего дерева: это рухнет сюда, а то вон туда, это предсказуемо, но не дерево решает, как ему падать, оно просто падает как может. А Шорох нет, он другой. Потому что он не вполне нежить. Насколько я понял, дело было так: создатели нашего мира, ни дна им ни покрышки, законы и механизмы управления проработали на отвали, и без контроля вся эта махина, которую мы зовем «Кэртианой», очень быстро стопорится и начинает разваливаться на ходу. Да, Марсель, именно так: как скверно организованный департамент. Уезжаешь отдохнуть на недельку, возвращаешься - а там уже руины и вся работа встала. Ну так вот, какое-то время наши создатели, Абвении, спокойно правили себе миром в восемь рук, и вроде бы как все шло нормально. Но потом им понадобилось уйти. Уйти надолго. С шансами - навсегда. И тогда Абвении нашли того, кто останется всем управлять вместо них. Дело, в сущности, было не такое уж и сложное: попросту следить, на случай, если что-то пошло не так, и при необходимости вносить поправки. В целом-то механизм уже был отлажен. Но без присмотра функционировать отказывался. И вот они нашли человека - за неимением лучшего назовем его «Раканом», - и сделали заманчивое предложение: вечная жизнь и влияние на судьбы мира - в обмен на отказ от живого тела и возможности жить нормальной человеческой жизнью. Может быть, он был уже немолод - потомство, во всяком случае, у него уже имелось, - может быть, ему просто стало интересно... как бы то ни было, он согласился. Но и тут выяснилось, что не все так просто. Он сам тоже нуждался... в своего рода обслуживании. Потому что человек без тела и физической связи с реальностью очень быстро начинает сходить с ума. Ну вот за этим, собственно, мы и приходили.

- То есть он... там? - спросил Робер. Белый пришел в ужас - он явно сразу представил себя на месте этого Ракана. Марселю, и тому стало не по себе, а уж белый, эмпат…

- Там, - кивнул Рокэ. - А все вот это место, где мы сейчас находимся - пункт управления, нечто вроде капитанской рубки на корабле. И пока Раканы сидели в Гальтаре и помнили, зачем они тут сидят, все шло более или менее нормально. Беда в том, что память у людей короткая... Вообще это безобразие, конечно: то, что об этом никто толком не помнил. Ни кто такие Раканы, ни зачем они нужны, ни зачем Раканам Повелители... А все отчего? От любви к секретности! Из любого важного дела норовят сделать великую тайну, чтоб никто ничего не знал, кроме кучки посвященных. А люди смертны, причем иногда внезапно смертны. Случись война, вырезали ваших посвященных - и все. Тайна забыта, секрет утрачен, одни легенды остались, и тех никто толком не понимает. Нет уж, дорогие мои! - воскликнул Рокэ, вставая из своего гамака. - Ритуал перезагрузки Шороха будет преподробно изложен, записан, напечатан и растиражирован в тысячах экземпляров. В сотнях тысяч! Чтобы в каждой сельской библиотеке, в каждой занюханной деревенской школе лежало по нескольку брошюрок. Новую религию создадим, если понадобится: пусть наизусть учат и в церкви поют на мотив «Я крокодила пред тобою». Назовем «неоабвениатством». А то мало ли! Ладно, хватит прохлаждаться, поехали обратно.

Марсель жалобно взвыл.

- Что, опять на этой гусенице кататься? А можно, я лучше пешком?

- Да пожалуйста! - ухмыльнулся Рокэ. - Лестница там. Мы на минус девятнадцатом уровне. До нулевого - примерно триста бье, точнее не скажу, я в их единицах измерения путаюсь. Есть еще лифт, но им бы я пользоваться не рискнул, мало ли что там в лебедках разладилось. Так что вперед! Мы вас, так и быть, наверху подождем.

Марсель подумал - и со стоном полез на гусеницу.

- Не переживайте, - утешил Рокэ, - наверх не так страшно!

- А ты бы так мог? - задумчиво спросил Марсель, шагая следом за Алвой.

Доисторическая часть Лабиринта, безупречно обустроенная древними и ухоженная трудолюбивыми големами, осталась позади. Рокэ вынул из стены меч Раканов - для этого и в самом деле снова пришлось порезать ладонь, только тогда рукоять, казалось, намертво засевшая в стене, вынулась сама собой, - и вернул его Окделлу. Дверь тут же захлопнулась наглухо и стала заподлицо со стеной, не знаешь - не сыщешь. Теперь они опять шли полуразрушенными ходами гальтарского периода, периодически спотыкаясь и прикладываясь головой. Но зато они с Рокэ машинально перешли на ты, чего обычно в присутствии посторонних не делали.

Алва ответил не сразу.

- Ну... - медленно протянул он. - С одной стороны, я все же не настолько ебанутый...

Он помолчал.

- А с другой... практически вечная жизнь... видеть все, что происходит с миром на протяжении тысячелетий... Интересно...

Он подумал еще.

- И все-таки, знаешь - нет.

Он передернул плечами и потянулся, на ходу зацепив руками низко нависший потолок.

- Пожалуй, я все же слишком люблю жизнь и дорожу своим живым телом!

Он оглянулся через плечо: метнулся по стенам луч зачарованной шахтерской лампы, синие глаза сверкнули сапфирами в свете Марселева фонаря.

- Вот обеспечивать Шороху новые впечатления - на это я, так и быть, согласен!

В итоге бедный Марсель до самого выхода из Лабиринта мог думать только об одном: доводилось ли Шороху наблюдать, как его... хм... «подопечный» трахается с мужчиной. И готов ли он, Марсель, предоставлять Шороху подобный опыт. Ну а с другой стороны - а куда теперь денешься?

Chapter Text

С высоты колокольни сразу бросались в глаза выжженные кварталы, где недавно резвились гули. Марсель в который раз подумал, как же им всем повезло, что среди погибших в Доре не оказалось ни одного по-настоящему одаренного белого. Иначе бы им гули показались милыми ручными зверюшками, навроде хомячков или кроликов. Стихийное проклятие, порожденное смертельно испуганным, умирающим в муках белым магом запросто накрыло бы всю Олларию, еще бы и окрестностям досталось. И это тебе не потусторонняя нежить, которую в конце концов всегда можно уничтожить или изгнать, главное, чтобы нашелся достаточно могущественный черный маг. Стихийное проклятие - плоть от плоти этого мира, оно вплетено в ткань мироздания и меняет собою сам мир, как раковая опухоль меняет ткани живого тела. Так что единственным выходом было бы снять все печати, отдать эти земли на съедение нежитям и не возвращаться годков этак четыреста, пока потусторонние силы не уничтожат здесь все живое подчистую. Когда Марселю это впервые пришло в голову и он, внутренне передернувшись от ужаса, поделился этой мыслью с подопечными, Алва только плечами пожал: ну да, повезло, должно же было нам хоть в чем-то повезти.

- А белых там быть и не могло, - внезапно заметил Окделл.

- Это почему? Белые же вроде все это обожают: праздники, гулянья…

- Праздники и гулянья белые обожают, - кивнул Дик, - но в такую толпу и давку ни один нормальный белый нипочем бы не сунулся. Там еще до того, как начали валиться галереи, было… нехорошо. Мне и то было не по себе, а уж белый бы и подавно сам не пошел и своих бы не пустил. Или увел.

- Ну как это «не пустил»? - хмыкнул Алва. - Под замок посадил бы, что ли? Как это можно взрослого человека взять и куда-то не пустить?

- Вот будет у вас сестра... в смысле, жена или там дочка белая - узнаете! - пригрозил Дик. - Если вас родственник-белый, а особенно родственница, очень просит куда-то не ходить, проще послушаться. А то потом сто раз пожалеете!

А чуть левее Ружского дворца, посреди полупрозрачных еще крон парка, торчал нелепым перстом Альдов обелиск, достроенный ровно за неделю до гибели узурпатора. В королевском совете который день чуть ли не главным предметом обсуждений, вперед всяких там мелочей вроде поставок продовольствия и компенсаций разоренным подданным, была важнейшая тема: сносить или не сносить?! Большинство дружно стояло за то, чтобы снести к Леворукому и стереть в порошок, а оставшуюся пыль ссыпать в Данар, но регент был против. Алва утверждал, что обелиск, напротив, следует оставить где стоит, в назидание грядущим поколениям. Чтобы помнили, сволочи, чем кончается сбыча мечт и созидание Рассвета на земле.

- Экзегит монумент, эре перенниус... - негромко сказал Алва.

- Что-что? - переспросил Окделл. Марсель про себя отметил, что юноша наконец-то приучился переспрашивать, когда чего-то не понял. Невзирая на неадекватную иногда реакцию наставника.

- Создал памятник он, бронзы литой прочней, - повторил Алва уже по-талигойски. - Обелиск, может, еще и снесут, но уж имя-то свое Альдо Ракан в историю вписал навеки.

- Где-то я это уже слышал... - задумчиво сказал Окделл.

- Про Ракана?

- Да нет, про памятник. Прямо знакомое-знакомое такое...

- О-окделл! - театрально воскликнул Алва. - Ну постыдились бы! Это же ваш любимый Веннен: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный».

- Да, точно! - обрадовался Дик. - Не знал, что его переводили и на гальтарский тоже.

Алва тяжко вздохнул.

- Нет, юноша. Не Веннена переводили на гальтарский, а ваш великий Веннен пересказал на талиг хрестоматийное стихотворение не менее великого Иссерциала. В его время - да еще и в мое, - это стихотворение учили в школе наизусть. И не пересказывал своими словами его только ленивый. Взять хотя бы «Памятник» Доннера. Но, конечно, пересказ Веннена самый удачный. Тем более, и граничные условия он задал более предусмотрительно.

- В каком смысле? - влез Марсель. Изящной литературой он особо не интересовался и в бесконечные дискуссии Алвы и Окделла предпочитал не встревать, но тут и ему вдруг сделалось любопытно.

- Смысл стихотворения Иссерциала в целом сводится к тому, что его будут помнить, пока стоят Гальтары. И тут он, конечно, промахнулся: Гальтары уже скоро две тысячи лет как археологический памятник, а Иссерциал пока все еще бессмертен, невзирая на невежество Окделла...

- Эр Рокэ, ну вот зачем вы со мной так?! - не выдержал мальчишка.

- Так - это как? - надменно поинтересовался Алва.

- Постоянно издеваетесь зачем?! Мало ли кто чего не знает! Я же не обязан знать все на свете! И я не виноват, что у нас этих книжек всех не было дома! И что я учился в обычной школе, а не как вы с Приддом!

- Ну, предположим, я надеюсь - хотя, конечно, надежда глупое чувство, - что в один прекрасный день вы обидитесь достаточно, чтобы перестать смотреть мне в рот и начать думать самостоятельно. Не просто научитесь тявкать и скалить зубы, как щенок, которому прищемили хвостик, а вообще перестанете на меня оглядываться. Я понимаю, что до этого еще далеко, но я над этим работаю. А то вы так никогда от меня и не отлипнете.

- А что, нельзя было прямо сказать? - тихо спросил Окделл.

- Прямо сказать что? «Не слушайте меня, подвергайте мои слова сомнению»?

- Ну... да!

- И вы бы послушались?

- Ну конечно! Если бы вы сразу так и сказали, я бы тогда...

Алва смотрел на Окделла, и все скорби мира отражались на его лице.

- Черный, воспитанный белыми - это диагноз, - сказал он наконец, и продолжал: - А у Веннена в «Памятнике» говорится, мол, славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит. Согласитесь, это отодвигает границу практически в бесконечность, как минимум до конца Кэртианы. Потому что это племя уж точно не переведется.

- Но равных Веннену все равно нет и не будет, - заметил Окделл. Марсель не переставал удивляться, как стремительно он забывает свои обиды - так же быстро, как и обижается.

- Ну, во-первых, это еще не факт, - возразил Алва. - А во-вторых, даже если вы и правы, заметьте, что о качестве поэзии в стихотворении Веннена речи не идет. Он не говорит «пиит, меня не хуже», он говорит просто: «хоть один пиит». А уж какой-нибудь пиит непременно найдется. И даже перед самым концом мира отыщется какой-нибудь Марсель Валме и что-нибудь этакое к случаю сложит.

- Это было кошмарно, - охотно подхватил Марсель, - вся земля содрогалась, с неба сыпались звезды, и небо сжималось!

- Вот-вот, - кивнул Алва. - Кстати, не удивлюсь, если этот ваш стишок окажется пророческим, и конец света будет развиваться по намеченному вами плану.

- Я предпочел бы что-нибудь поприличнее, - хмыкнул Марсель. - Если уж не Веннен, то пусть хотя бы Дидерих!

- Увы, виконт, выбирать не приходится! - развел руками Алва. - Если вы еще не заметили, создатели нашего мира, кто бы они ни были, явно тяготеют к пошлой драме. И, возможно, последний пиит этого мира будет вспоминать ваш стишок как классическое произведение.

- Ну, как бы то ни было, главное, что это случится не завтра! - заметил Валме.

- Не завтра, - кивнул Алва.

- Еще не завтра, - вполголоса повторил Окделл. Еще раз окинул взглядом раскинувшуюся внизу Олларию с ползущими по ней тенями весенних облаков, повернулся и побежал вниз по лестнице, гулко стуча каблуками.