Chapter Text
Есан не любил насилие, но иногда без него невозможно было обойтись. Такова плата за то, что ты - брат одного из бывших главных мафиози в стране. Так уж случилось, что именно их семье приходилось бороться за существование уже пару лет, но Есан, если честно, старался как можно меньше задумываться о своем положении, потому что так было легче мириться с реальностью.
Он попал в этот дом, когда ему было одиннадцать, и мало что помнит до своих 18 лет. С 18 он был вовлечен во все возможные дела (для тренировки, конечно же), а в 23, когда умер его дядя, правление полностью перешло в руки его брата. И тогда ему пришлось взять на себя обязанности, за которые никто не хотел браться - заниматься уборкой. Отчего-то его брат решил, что Есан отлично справляется с убийствами конкурентов. По большому счету Есану было все равно, обычно после процесса он чувствовал себя опустошенным и отвратительным, но убирал все эти неудобства далеко на задворки сознания. Проще всего было отстраниться от происходящего и наблюдать за всем издалека, пока руки механически делают работу.
Впрочем, с недавнего времени ему больше не нужно пачкать рукию С тех пор, как братец приставил к нему охранника, который взял все грязные дела на себя. Была в этом своя прелесть.
Много чего Есан мог бы рассказать о Юнхо - о его длинных сухих руках, всегда аккуратно забранной челке, тонком клювообразном носу, едком, почти колющем взгляде, четко очерченных губах или тонких пальцах, о том, как он крепко сжимал тяжеловатую на вид беретту, когда, не мигая, высадил всю обойму в одного из конкурентов. Но больше всего Есану нравилось, как Юнхо хорошо выучил свое место - рядом с ним. Он беспрестанно следовал за ним на любое мероприятие, не переступал границ, но всегда готов был защитить его, если даже мельком чувствовал опасность. Есан всегда чувствовал его рядом, слева, чуть сзади, возвышающегося почти на голову, ждущего команд, как верный пёс.Есану даже жалко было, что Юнхо старательно соблюдал границы и трогал Есана только в случае необходимости, как бы тот ни старался в силу своих скудноватых знаний о соблазнении привлечь его внимание. Ни глубокие вырезы, ни дорогой парфюм, ни идеальный макияж не могли изменить серьезного выражения лица Юнхо. Красивая смертоносная статуя, недоступная даже для собственного обладателя. Есан чертовски сильно жалел, что не мог добиться от Юнхо никакой реакции. До брата ему было ещё далеко.
К его досаде, так считали многие из тех, кто имел дела с их семьёй. Есан никогда не получал оскорблений в лицо, но знал, что за его спиной шепот не замолкал. Он порченый, сумасшедший, бесполезный, уродливый - все эти эпитеты он слушал с детства и научился их игнорировать достаточно хорошо. Когда на твоем лице живет огромное красное пятно, от которого не избавиться, больше ничего и не остается. Он и не стремился менять их мнение, просто тихонько выполняя все, что ему подкидывал брат. С некоторыми вещами он справлялся гораздо лучше старшего, и этого было достаточно для спокойной жизни. Все же, не зря его боялись так же сильно, как и презирали. Грязную работу он делал чертовски хорошо и зачастую собственными руками, но насилие все же не любил. Зато Юнхо получал удовольствие по полной программе, и наблюдать за ним было завораживающе. Есан не мог отвести взгляда, когда наблюдал за тем, как гуляли мышцы под кожей, когда он, не сводя с жертвы глаз, затягивал струну на ее шее; как едва заметно напрягались желваки, когда он стискивал зубы, прилагая усилия; как чуть дрожали ресницы, стоило мелким капелькам крови попасть на щеки и белый воротничок, когда кожа жертвы лопалась под натиском стали. Есан почти что слышал тональность, в которой звенела струна в натяжении, и ему невольно хотелось прикоснуться к ней, чтобы узнать, как звучит смерть в исполнении Юнхо.
Может быть, Есан так сильно увлекался этим действием, что ему сложно было признавать хищные взгляды Юнхо в зеркало заднего вида, когда они возвращались домой под мерное урчание автомобиля. Может быть, то, чего он желал, было гораздо ближе, но он был занят тем, что обращал внимание на детали - смотрел через плечо, чтобы уловить микродвижение костяшек по рулю, незначительное постукивание подушечек по поверхности, лёгкое напряжение бедра при нажатии на педаль... Есан серьезно подумывал о том, чтобы просить брата, чтобы он выкупил Юнхо для него на всю жизнь. Его зарплата, должно быть, и так была немаленькой, но этого было недостаточно для его наглухо ебнутого мозга. Он хотел просыпаться рядом и водить пальцем по тонкому носу и стирать с этих чертовых белых рубашек пятна крови занятым у брата пятновыводителем в карандаше. Иногда, думал Есан, он хотел бы оказаться на месте любой из жертв, потому что он просто хотел получить все то внимание, которое уделял Юнхо им, только для себя.
Есану не хватало смелости заявить о принадлежности Юнхо, как бы он ни собирался с духом. Все, что он мог, это отдавать приказы. И Юнхо слушался его безоговорочно до определенного момента.
***
Наверное, это был первый и единственный раз, когда Юнхо вышел из себя, и когда Есан понял, что все, что было между ними, изменилось. Есан бы снова проигнорировал язву в свою сторону, как обычно, стоило им закончить очередную сделку, в конце концов, это лишь деньги в преступном мире, и никто не обязан друг другу нравиться. Но Юнхо не смог. Это был тот раз, когда он внезапно исчез из-за плеча, и когда Есан почувствовал его отсутствие и обернулся, то увидел, как Юнхо голыми руками выдавливал их партнеру глаза.
-Ты ими все равно не пользуешься, - успел уловить Есан сквозь крики и шум борьбы. Все произошло так быстро, что уже через пару мгновений Юнхо вытирал кровь с рук носовым платком, возвращаясь на свое место. Его пальцы, все ещё слегка испачканные кровью, порхнули к скуле Есана, и тот проглотил тяжёлый ком, ощутив, как с его проклятого родимого пятна, которое он так старательно прятал, стёрли тон.
-Никогда больше не прячь, - Есан невольно потянулся за прикосновением, и слова ударили его куда-то под дых, безапелляционно и безоговорочно поселяя внутри головокружительное сумасшествие. Юнхо улыбался ему и был так близко, что теперь Есан мог рассмотреть все детали на его лице. Две едва заметные родинки темнели, почти в том же самом месте, что и проклятое пятно на лице Есана. Может быть, это было самой главной деталью все это время.
Их шаги по пустой парковке создавали новый ритм. Есан почти что мог наложить его на музыку, которую всегда слышал рядом с Юнхо. Ему не хватало совсем немного, каких-то незначительных нот, и он пытался их уловить из запаха крови, смешанного с его собственным Томом Фордом, но мимолётное касание пальцев его ладони снова отвлекло его. Юнхо уверенно шел рядом, не позади, и его пальцы вот-вот должны были сомкнуться на его запястье. Он будто бы что-то мурлыкал себе под нос, позвякивая ключами в кармане. Есан не был уверен, что когда-либо видел его таким, но ему определенно нравилось, как его голос накладывался на мелодию, звучащую в голове Есана.
***
Когда Юнхо нанимали на работу, ему не говорили, что ему придется охранять сумасшедшего убийцу. Точнее, ему вообще не сказали, что его подопечный будет хоть как-то связан с миром криминала. Не то чтобы он не догадывался, что телохранителей берут только очень богатые и нечистые на руку люди. Просто одно дело было услышать "Он немного странненький" и совершенно другое - воочию увидеть, насколько ненормальным был Кан Есан.
Со стороны казалось, что не происходило ничего странного, просто парень всегда был чудовищно вежлив со всеми, кто был рядом с ним, даже если они его оскорбляли за спиной или в лицо. Бывают такие блаженные, которым все как с гуся вода. При всей своей невероятной способности абсолютно хладнокровно убивать и разбираться с гигабайтами информации Есан был абсолютно неспособен оскорбить кого-либо, защищая свою честь. Юнхо не хотел принимать это слишком близко к сердцу, все же, это работа, но иногда это было просто невозможно.
Впрочем, не слабость Есана в некоторых вопросах и не его потрясающие способности к выстрелам в десятку с 50 метров пугали Юнхо, а его больная привязанность к куклам. Юнхо узнал о ней совершенно случайно, пока ждал Есана из душа - они собирались на какое-то мероприятие, и Есан особенно тщательно занимался прихорашиванием; дверь в смежную комнату оказалась приоткрыта, и Юнхо из простецкого любопытства заглянул внутрь, чтобы сгладить минуты ожидания, но в ужасе отпрянул: она была заполнена чучелами маленьких детей. Все говорило ему бежать, но он просто не смог сдвинуться с места, так что к моменту, когда Есан уже вышел, выбора у него не было. Остаток вечера Юнхо был чрезвычайно рассеянным, и не приближался к Есану ближе, чем на 5 шагов, благо, тусовка отвратительно богатых людей не предполагала его непосредственного участия в возлияниях и танцах, так что его странное поведение осталось незамеченным. На обратном пути Юнхо боролся с желанием убить чудовище прямо в машине или просто уволиться, но уставший Есан на заднем сидении уже преспокойно спал, так что Юнхо воевал с совестью до самого прибытия в поместье, а дальше уже было поздно. Есан проснулся и прямиком направился в свою комнату, по пути будто бы специально приобнял Юнхо за талию и разочарованно вздохнул, когда Юнхо пожелал ему спокойной ночи и не вернул объятие.
В ту ночь Юнхо буквально поднял с постели господина Пака и попросил уволить его, пока еще не поздно, потому что он не подписывался охранять убийцу-таксидермиста. Сонхва, старший брат Есана, выглядел очень удивленным, но Юнхо упомянул комнату, полную "детей", и на его лице промелькнула догадка. Налив Юнхо виски и посетовав, что он надеялся, что Юнхо никогда не придется столкнуться с этим "секретиком", он усадил его напротив и начал долгий рассказ, занявший несколько часов. Так Юнхо узнал, что Есан был жертвой детского секс-траффикинга, а его комната была полна искусно выполненных кукол со всего света. И одна из них, как оказалось, прибыла вместе с Есаном из заточения, и с тех пор он не расставался с ней и обращался как с собственным сыном. "Я не знаю, за что дядя с ним так поступил, да это уже и неважно. Важно, что он уверен, что эта кукла живая, и что это - его ребенок, - Сонхва рассказывал так, будто это было самым жутким секретом, который только может существовать, - и нельзя ни при каких обстоятельствах убеждать Есана в обратном, потому что хрупкая стабильность, которая существует сейчас, может нарушиться. И я просто боюсь, что Есана не станет."
Все переживают тяжелые события жизни по-своему, решил Юнхо, когда разговор был окончен, а его пропуск все еще остался при нем. Он провел остаток ночи в раздумьях; Сонхва дал ему выбор и время на принятие решения, но в его голосе слышалось столько отчаяния, что в итоге Юнхо решил остаться. Он сидел на своем посту рядом с комнатой Есана и тихонько вслушивался, как тот ходил в ночи, будто бы скрипел дверью и что-то напевал. Юнхо не так долго работал, чтобы обращать на это внимание, но теперь все было как-будто даже слишком очевидно. Теперь он каждое ночное дежурство слышал эту тихую песню-колыбельную, и, отягощенный знанием о прошлом своего подопечного, тихонько намурлыкивал ее тоже, размышляя, каково это было - сходить с ума в одиночестве.
Кажется, Есан больше не хотел сходить с ума один, и его знаки внимания, немного неуклюжие, не всегда очевидные, вполне невинные и трогательные окружили Юнхо со всех сторон. И Юнхо не был против, но совершенно не знал, позволено ли ему переходить рамки. Он знал, что это не редкость, и что многие охранники спали со своими подопечными, но семья Пак могла быть и исключением, ведь прошлое Есана было довольно болезненным. Так что Юнхо старательно держал дистанцию, пусть ему и нестерпимо хотелось иногда стиснуть эту маленькую фигурку в руках и не отпускать.
Иногда, следуя позади, Юнхо рассматривал Есана без стеснения: его одежда зачастую была либо неприлично тесной, либо очень открытой, либо и то, и другое разом, и под одеждой гуляли крепкие мышцы; хотелось снять ее, чтобы потрогать, рассмотреть, убедиться, что Есан настоящий и точно не сломается. Хотелось пригладить густые волосы и заправить их за ухо, хотелось сказать ему, что все, что говорят за его спиной - неправда. Юнхо не знал точно, когда смог бы собраться с духом на подобное. Ему только и оставалось, что смотреть вот так или в зеркало заднего вида.
Иногда он улавливал под поползшим тоном на лице Есана крупное родимое пятно. Видимо, это то, что люди считали за уродство помимо его не самого приятного прошлого, и это буквально выводило Юнхо из себя. Каждый раз, когда он слышал тихие оскорбления в сторону Есана, ему хотелось выколоть говорящему глаза и зашить рот. До зубовного скрежета хотелось, а потом увести Есана подальше и долго говорить, как он прекрасен.
***
Чем больше времени Юнхо проводил рядом с Есаном, тем больше проникался к нему. С тех пор, как он узнал о его тайной комнате, после того, как он, не выдержав, ослепил одного из партнёров семьи, что-то незримо изменилось. Да, Сонхва чихвостил его на чем свет стоит и грозился уволить, параллельно сокрушаясь, что Юнхо поставил их в очень уязвимое положение, — самому Юнхо было плевать. Наверное, потому что он знал, что Сонхва не избавится от него, потому что Есан ещё не наигрался с ним, и что, объективно, всем их партнёрам и врагам не хватало подобного послания об уважении ко всем членам семьи. А оно Сонхва было чертовски нужно перед слиянием с господином Кимом.
Есан в этом слиянии, как оказалось, играл не последнюю роль. Впрочем, чего ещё можно было ожидать? Юнхо раньше не задавался вопросом, куда пропадал Есан целыми днями, если не ездил с ним и ребятами на встречи и не запирался в "детской", но сейчас стало более чем очевидно, что он занимался огромными поставками. Они с Сонхва корпели днями и ночами над бесконечными таблицами, а Сан услужливо приносил им кофе и перекус. Засиживались они допоздна, и в последние дни перед днём Д Юнхо приходилось уносить Есана из кабинета на руках спящего, пока Сонхва, забывший, как выглядит естественный свет, с темными кругами под глазами продолжал работать. Казалось, Юнхо слышал, как тот постоянно давал какие-то распоряжения по телефону, возвращаясь по коридору из спальни Есана.
В назначенный день Сонхва велел Есану отправиться на прогулку и хорошенько пошопиться, как узнал у Сана Юнхо, "чтобы не мозолил глаза." Подавив желание высказать Сонхва все по этому поводу, Юнхо молча сопроводил Есана к машине. Он все ещё был только охранником, к тому же, прекрасно понимал, что в мафиозных семьях нет места настоящим привязанностям даже внутри семьи. Ты либо полезен, либо мертв. Смотря за тем, как Есан прихорашивается на заднем сидении и шлёпает кушоном с тоном по родимому пятну, чтобы поскорее его спрятать, Юнхо вздохнул и завел тачку. Видимо, его вздох растревожил Есана, и тот, явно посматривая на него, достал влажную салфетку начал вытирать только что нанесенный тон. Юнхо заметил в зеркало, что на щеке парня вместо идеального пигмента появилось розовое сердечко, и его собственное сердце сжалось от нежности.
-Так и правда лучше, - выдохнул Есан и пристегнулся. - Можем ехать, дорогой.
Юнхо ласково улыбнулся Есану в отражении и выехал из гаража. Их машина поравнялась с въезжающей в ворота винтажной "Импалой", и Юнхо выцепил взглядом на водительском сидении парня с крупными чертами лица, который показался ему очень знакомым. Тот нетерпеливо стучал пальцами по рулю и кривился, цедя что-то сквозь зубы. Парень рядом с ним казался гораздо более расслабленным и улыбчивым, впрочем, оба вызвали у Юнхо лишь желание протаранить их тачку и подорвать бензобак. От обоих разило опасностью. Юнхо выехал из ворот и выставил точку прибытия в навигаторе. Их ждала улица бутиков.
Есану шло абсолютно все. Вещи, что он показывал Юнхо и отдавал ассистентке в магазине, в примерочной садились на него просто идеально. Он перемерил все брючные костюмы и тончайшие кофточки под них, подобрал пару кардиганов, которые стоили как две зарплаты Юнхо каждый, примерил ботинки на толстом каблуке и даже скромно заметил, что теперь он ростом с Юнхо. Юнхо, в это время умиравший под горой пакетов с блузками разной степени приличности, выглянул из-за них, чтобы оценить правдивость заявления, и ему захотелось провалиться обратно под пакеты, чтобы скрыть собственное смущение. Его уши полыхали, когда он рассматривал Есана, и, честное слово, ему было плевать на каблуки, все его внимание было уделено исключительно глубокому вырезу пуловера тонкой вязки и шейному платку. У самого выреза красовался большой тканевый цветок, который никак не помогал переключить внимание на что-то кроме острых ключиц и обрисованных грудных мышц. Прямые брюки плотно обхватывали узкие бедра, и их тонкий пояс нежно обнимал едва выделяющуюся талию. Юнхо нестерпимо хотелось пройтись по всем этим тонким линиям, вторящим идеально очерченной фигуре Есана, пальцами, исследовать все самостоятельно, понять, как они ощущаются.
-Нравится? - в голосе Есана звучали неприкрытые надежда и отчаяние, будто бы вся эта поездка была исключительно для того, чтобы впечатлить Юнхо. Тот прокашлялся, поняв, что откровенно пялится, и отвёл взгляд.
-Нравится, - выдохнул он, стараясь не покраснеть ещё сильнее. - Все будут в восторге, когда увидят вас таким, господин.
Есан выглядел так, будто хотел сказать что-то ещё, но Юнхо поспешил сделать вид, что его очень интересует экологически чистая готовая к переработке упаковка из одного из бутиков, и не успел заметить, что его поведение завело Есана в тупик. Тот исчез за дверцей примерочной и появился через несколько минут в том, в чем пришел.
Ассистентка засветилась рядом, спрашивая, все ли подошло, и когда Есан покачал головой и начал объяснять, что, наверное, нужно что-то другое, Юнхо, наконец, собрался с силами и поднялся из-под пакетов.
-Мне кажется, тебе очень идёт, - он сменил тон, чтобы не казаться таким неловким и деревянным. - Обязательно возьми. Будешь восхитительно выглядеть на ужине.
Он подошёл к Есану, мысленно умоляя всех возможных богов, чтобы они простили ему такое грубое нарушение субординации, и приобнял его за пояс, смотря прямо в глаза.
-Я хочу, чтобы ты затмил всех в эти выходные, дорогой.
Десять минут спустя Юнхо погружал покупки в салон машины, пока Есан устраивался на переднем пассажирском сидении. Он тихонько напевал колыбельную, которую пел Есан каждый вечер своему "ребенку". Он бы очень хотел понять, как далеко ему можно зайти, и готов ли он погрузиться в эту глупую игру в семью с Есаном. Его бешено бьющееся рядом с этим человеком сердце неизменно тянуло его в эту проклятую пучину.