Archive of Our Own ^beta

Шоё бредет по сумрачному лесу и вздрагивает от каждого шороха. Здесь темно и сыро. Верхушки исполинских деревьев устремляются в небеса, того и гляди продырявят тяжелые тучи, что грозятся пролиться первым летним дождем. Прохлада ласкает уставшую от городского зноя кожу, воздух чистый и влажный, пахнет терпко — землей после дождя и сладко — травой.

Лес пустынный, мрачный. Разве не должны здесь летать птицы? Или прыгать с ветки на ветку белки? Кажется, что Шоё единственное живое существо во владениях темной зелени, огороженной заборами крепких ветвей и корней. А может, пугают не одиночество, шелест листвы и раздающиеся то тут, то там шаги от невидимых существ, а легенда, которая настрого запрещает в этот лес ходить. «Встретишь одну лисицу — быть беде, встретишь двух — отдашь то, что больше не вернуть», — спроси любую бабку на улице, она расскажет это поверье, которое передается в городе Шоё с давних пор.

Говорят, что многие ходили в этот лес, но немногим удалось вернуться.

Шоё жалеет, что согласился на глупый спор. Прошло уже три месяца с тех пор, как он поступил в университет и записался в волейбольную секцию, и половина его приключений и неприятностей за это время начиналась с подзуживания семпаев. За вторую половину ответственен он сам, так уж и быть. Но проигнорировать очередной вызов ему не удалось: Танака и Нишиноя все уши прожужжали, что прогулка в одиночестве по проклятому лесу — это поступок настоящего мужчины. А другим в волейболе и делать нечего! Мол, даже Асахи осмелился побродить у первых деревьев, а трусливее него человека еще поискать надо.

Главное — не заблудиться: на выходных тренировочный матч, и Шоё не собирается уступать Кагеяме, даже смерть от голода и холода в дремучем лесу не оправдание для пропуска игры. Шоё уговаривает себя пройти вперед еще немного. Он уже в лесу, лишние десять шагов ничего не изменят, зато он переплюнет Асахи хоть в этом. А потом одолеет его и как аса!

Он делает еще несколько шагов, слышит шорохи за спиной и замирает. Обернуться страшно, но неизвестность пугает еще сильнее, поэтому Шоё жмурится и разворачивается в прыжке, выставив вперед кулаки, будто собирается драться. Когда он открывает глаза, то никого не видит. А еще он не видит домов, что раньше угадывались за деревьями, — это был его единственный ориентир.

— Я же шел прямо, никуда не сворачивал, — бормочет Шоё себе под нос, — просто вернусь по прямой, и все будет хорошо.

Он решает, что достаточно испытал храбрость. Идет по прямой к выходу из леса, оглядывается по сторонам и не может понять: видел ли уже это поваленное дерево? А вот этот пень, похожий на горбатого гнома? Мимо этого озера Шоё уж точно не проходил. Он замирает, паника проскальзывает в его мысли диким не прирученным зверем, что в ужасе скалит зубы и прижимает уши на каждую тень.

Шоё достает телефон — связи нет. Если он закричит во весь голос, это спасет его или погубит?

Он поворачивается на очередной шорох и подпрыгивает от страха. Это не призрачная тень — такие мерещились Шоё всю прогулку по лесу, — это существо из плоти и крови. Перед ним лиса. Крупная, рыжая, с пушистым хвостом и хищным взглядом. Не обязательно же из тех страшных поверий, да? Лес дикий, в нем и должны водиться звери… За одним пушистым хвостом проступает второй, и сердце норовит вырваться из грудной клетки от страха.

— Хорошая девочка, — бормочет Шоё, подняв ладони вверх — он хочет показать, что не представляет никакой угрозы. Да и вообще проходит себе мимо, слишком костлявый и шумный, чтобы быть желанной добычей. Лисица недовольно фыркает. — Мальчик? — неуверенно предполагает Шоё.

Пока он пятится, лиса продолжает наступать. Сухие ветки хрустят под подошвой, но вскоре к этому хрусту примешивается и другой — он доносится прямо из-за спины. Шоё резко оборачивается и видит еще одну лису. Идентичную первой, тоже с двумя хвостами, только шерсть серая.

Встретишь одну лисицу — быть беде, встретишь двух — отдашь то, что больше не вернуть.

Расставаться с жизнью Шоё совсем не хочется. Он забывает об осторожности и срывается с места, бежит быстрее, чем на тренировках, быстрее, чем когда пытается обогнать Кагеяму, так быстро, что едва замечает деревянные иглы кустарников, царапающие голую кожу рук. Несколько раз он падает, но поднимается, не оглядываясь. Ему мерещится позади топот лап и свирепое рычание. Рычат ли лисы так? Эти, думает Шоё, явно не просто дикие звери — ёкаи, что заберут душу и растерзают тело.

Он падает и переводит дыхание, прежде чем снова сорваться на бег. А потом видит, как кто-то тянет к нему руку — обычную, человеческую, не похожую на лапу монстра. Шоё поднимает взгляд и видит парня — на вид немногим старше его самого. Светлые волосы, мягкая ленивая улыбка, темные глаза. Шоё хочет кричать от облегчения. Он в этом проклятом лесу не один! Хватается за руку и встает, торопливо оборачиваясь по сторонам.

— Ты тоже заблудился? — громким шепотом спрашивает Шоё, когда не видит поблизости лис.

— Заблудился? — парень хмыкает. — Пожалуй. Поможешь мне выбраться?

Шоё, чувствуя себя в относительной безопасности, решается осмотреть незнакомца. На нем юката — в широком вырезе белеет грудь, — на ногах нет обуви, он заметно выше и немного шире в плечах.

— Ты не поранился? — Шоё показывает пальцем на его босые ступни.

Самому ему прилично досталось от колючих ветвей. Даже представить страшно, сколько царапин должно остаться на голых ногах.

Незнакомца, кажется, этот вопрос веселит.

— Какой заботливый, — тянет он.

Шоё с трудом отводит взгляд от его лица. Такой красивый… Даже красивее, чем Шимизу, а она в их волейбольной команде признанный эталон красоты. Вообще-то, если спросить Шоё, самым красивым человеком он считает Акааши-семпая из команды, с которой у них однажды был тренировочный матч. Но после него — точно Шимизу.

Вот только незнакомец перед ним настолько красив, что это даже пугает. У него такая гладкая, почти светящаяся бледная кожа, и темные глаза будто блестят в полумраке леса — солнца за тучами и так не было видно, а теперь оно окончательно уступило место сумеркам.

— Надо выбираться, пока на нас не напали, — Шоё вспоминает, почему вообще упал под ноги прекрасному незнакомцу. — Слышал про лис-ёкаев? — он понижает голос до шепота: — Я двух встретил.

— Правда? Они опасны? — ленивая ухмылка не сходит с его лица, но теперь он выглядит заинтересованным. А должен бояться, вообще-то.

Шоё кивает головой.

— Очень! Говорят, что живым из леса мало кто выходит!

Незнакомец медленно, плавно подходит ближе. Шоё заставляет себя не пялиться на белоснежную в вырезе грудь.

— И что ты тогда здесь забыл, а?

— Поспорил, — Шоё смущенно чешет затылок. — Что смелости хватит. И хватило! Но надо уходить, — он хватает незнакомца за руку — кожа на его запястье такая нежная. — Не бойся, — на всякий случай говорит Шоё. Он часто успокаивает Нацу, когда та боится темноты. Шоё и сам иногда боится, но когда убеждает сестру, что монстров не существует, а даже если кто-то и сунется к той в комнату, он быстро этого гада отпинает, его страх тоже пропадает. Поэтому он крепче держит незнакомца и тянет его за собой. — Я помогу тебе выйти из леса. Кажется, нам туда.

— Думаешь, сможешь меня защитить?

— Не смотри, что я маленький! — дуется Шоё. — Зато бегаю быстро и… и прыгаю высоко!

— Очень полезно при нападении ёкаев, — кивает незнакомец. — Теперь-то я чувствую себя в безопасности.

Шоё не понимает, шутит тот или нет.

— Как тебя зовут? — решает перевести тему он.

— Ацуму.

— А… А дальше?

— Просто Ацуму, — отмахивается тот.

Он даже не пытается отдернуть руку, просто послушно идет следом за Шоё и ухмыляется без остановки. Шоё не понимает, что веселого: они тут, вообще-то, убегают от ёкаев.

— Тогда… Шоё. Хината Шоё.

— Шоё, ты такой храбрый, — Ацуму перехватывает его ладонь, сплетает их пальцы. — Даже руки почти не дрожат.

— Э-это от холода! — возмущается Шоё.

И вообще: бояться в лесу, где живут ёкаи, это нормально! Гораздо страннее ходить по нему босиком и улыбаться. Но этого Шоё вслух не говорит.

Идти с Ацуму за руку… непривычно. Иногда Шоё ходил так с Нацу, но она маленькая, за ней глаз да глаз. Он еще ни с кем не встречался: так уж вышло, что главным интересом всегда был волейбол, на романтические глупости времени не оставалось. Непривычно… но и приятно. Успокаивает. Ацуму легко гладит большим пальцем по тыльной стороне его ладони, и Шоё едва не путается в ногах.

Эти прикосновения странно отзываются во всем теле. Шоё не понимает: мурашки по телу у него от проклятого леса или от тепла чужой ладони? А сердце бьется быстро-быстро, потому что Ацуму смотрит с улыбкой, или потому что странные шорохи доносятся из-за ближайших кустов?

— Ацуму-сан, — шепчет Шоё остановившись, — а ты сможешь босиком бежать?

Он косится на высокий кустарник. Кажется ли ему, что за колючками и плотным забором зеленой листвы кто-то есть?

— А зачем мне бежать?

Ацуму тянет его на себя, и Шоё поворачивается к нему лицом. Они странно близко, и это путает мысли. Конечно, Шоё и раньше терялся, когда видел красивую девочку — а кто бы не! Только Кагеяма, дурак, с каменным лицом стоять продолжает. Но с Ацуму все иначе. Он просто едва заметно улыбается, а у Шоё уже щеки жаром обдает, и странное опьянение накрывает с головой, хотя он, вообще-то, не пил. Ацуму берет его за вторую руку, тоже переплетает пальцы. Жар опаляет все тело, а ведь в этому лесу, вдали от городского смога, царит прохлада и тень. Шоё пытается вспомнить: а что он вообще собирался сделать? Ацуму смотрит внимательно, хитро, будто ждет ответа. А был ли вообще вопрос?

— Я-я… — он, завороженный, смотрит в темные глаза — в них тянет, как в зыбучую трясину. — Нам надо…

— Цуму, опять с едой играешь? — слышит Шоё голос за спиной.

Хочется обернуться, но тело не слушается, подчиненное желанию не отводить от Ацуму взгляда.

— Он такой милый, Саму, — Ацуму тоже смотрит на Шоё, не отрываясь, и улыбается, — хочу его себе.

Вдруг странный морок немного спадает, и Шоё поворачивает голову. На мгновение ему кажется, что он спит. Или, может, упал и ударился головой о камень, пока удирал по лесу от ёкаев. Иначе как объяснить, что теперь перед ним, из ниоткуда, появилась точная копия Ацуму? Только вот волосы отливают серебром.

— Вы?.. — язык тяжелый, еле шевелится, а мысли разлетаются испуганными птицами.

— Братья, — говорит тот, что не Ацуму. Он не такой приветливый, хотя тоже ужасно красив. — Я Осаму.

— Хината Шоё, — бормочет он и пялится. Да, такой же красивый. На нем тоже юката, тот же вырез, притягивающий взгляд. Те же гипнотические глаза.

Шоё едва не падает, когда Ацуму тянет его на себя. Он утыкается лицом в оголенную грудь и пылает щеками. Озеро, что они проходили недавно, сейчас бы пригодилось: остудить голову и успокоить мысли. Желание, что никогда не ощущалось так сильно, теперь закипает в его груди.

— Я его первый нашел, — говорит Ацуму немного сердито.

Его сильные руки крепко прижимают Шоё, но тот даже не пытается выбраться. Он вдыхает сладкий запах кожи и с трудом останавливает себя, чтобы не потереться об Ацуму щекой. В его объятиях так хорошо и спокойно… Сейчас сложно вспомнить, о чем он переживал несколько минут назад. Хочется остаться в объятиях подольше. Хочется чего-то… другого.

— Мы нашли его одновременно, — возражает Осаму.

— Ну… я первый его захотел!

— Цуму, пора научиться делиться.

— Нет! Ты такой прожорливый, сразу из него все высосешь! Иди поищи еще кого-нибудь.

Шоё не понимает, о чем они говорят. Их голоса звучат все дальше, хотя он сам не двигается с места. Спокойствие растекается под его кожей, блаженство наполняет кости, радость отражается улыбкой на лице. Сладкое предвкушение, которое бывает перед хорошей игрой, щекочет его пальцы.

К прикосновениям Ацуму прибавляются другие. Шоё чувствует пальцы в волосах: кто-то нежно перебирает его отросшие пряди, слегка царапая ногтями кожу головы. Горячее дыхание касается его уха и превращается в слова.

— Он так вкусно пахнет.

— Я знаю. И поэтому мы его не съедим!

— Мм. — Пальцы в волосах слегка оттягивают голову Шоё в сторону, а потом он чувствует влажное прикосновение на шее. — Откусим совсем чуть-чуть.

Шоё поднимает голову — Ацуму смотрит на него хищно, будто дикий зверь, пальцы его впиваются в бока, но это не больно. Приятно. Шоё немного отклоняется и чувствует спиной чужое крепкое тело.

— Добрый мальчик, — ухмыляется Ацуму, — хотел обо мне позаботиться. Представляешь, Саму? Спасти от страшных ёкаев.

— Как мило с его стороны. — Футболка Шоё исчезает, на мгновение он перестает видеть красивое лицо Ацуму, а потом чувствует прикосновение горячих пальцев к голой коже. — Нам тоже надо позаботиться о нем.

— Не бойся, Шоё, — говорит Ацуму. — Ты же нас не боишься?

— Мм. — Шоё качает головой и, как зачарованный, смотрит на сползающую с плеч Ацуму юкату. Ему не страшно. Он не помнит, почему боялся раньше, но теперь ему спокойно и хорошо. Ему нравится смотреть на Ацуму и Осаму, нравится с ними говорить, нравится, что они его касаются. — Красивые… — бормочет он.

Позади раздается смешок. Шоё чувствует, как его тянут на землю, и подчиняется. Ноги давно уже грозятся подкоситься, как хорошо, что его крепко держат четыре руки. Он оборачивается — Осаму легко улыбается, прижимает его к своей груди. Кажется, теперь Шоё сидит на его ногах, и Ацуму опускается вслед за ними.

— И кто же из нас красивее, м? — спрашивает он. Обнаженный, прекрасный в лесном полумраке. Шоё смотрит на него и не уверен, что сможет ответить на вопрос.

— Цуму, опять ты за свое.

Теплые руки Осаму гладят Шоё по груди, спускаются ниже, там уже Ацуму стягивает с Шоё штаны. В лесу прохладно, но здесь, в окружении близнецов, тепло. Жарко.

— Кто? — требует ответа Ацуму, наклоняясь ближе к Шоё. — Я, ведь правда же?

Шоё не успевает ответить — даже обдумать вопрос не успевает, — потому что чувствует на губах поцелуй. Губы Ацуму теплые и мягкие, зубы острые — он кусает Шоё за нижнюю губу. Это больно. Шоё ахает от неожиданности, и Ацуму тут же углубляет поцелуй: оказывается, зубы такие чувствительные, когда их касается горячий язык. По телу пробегает дрожь. Они целуются, и Шоё растворяется в прикосновениях. Так приятно, когда Ацуму проникает в него языком, так хорошо, когда Осаму продолжает гладить его обнаженное тело, едва царапая ногтями соски. Жарко, и жар этот копится внизу живота. Несколько раз во время поцелуя Шоё неловко ударяется зубами о зубы Ацуму — он и целовался-то в жизни всего пару раз, — но тот лишь смеется, продолжая целовать, прикусывать губы, гладить его язык своим.

— У нас с тобой одно лицо, идиот, — бормочет Осаму, уткнувшись Шоё в макушку. — Мы одинаковые.

— Одинаковые, — Ацуму прекращает целовать Шоё и ухмыляется, — вот только я красивее.

Осаму дает ему подзатыльник, и Ацуму недовольно шипит. Шоё хихикает. Он бы не смог ответить на этот вопрос: Осаму прав, они оба прекрасны, пусть их красота немного отличается, но выбрать одного было бы тяжело.

Шоё ерзает, пытаясь сесть поудобнее, и чувствует твердость, что упирается в его зад. Он замирает на месте, а Осаму шумно выдыхает. Прижимает Шоё сильнее к голой груди — когда только успел раздеться? — и припадает губами к его шее.

Иногда Шоё снится всякое, не очень приличное, но до такого его мозг не додумывался никогда. Значит, это не сон? Как узнать, не чудятся ли ему требовательные руки, которые сжимают его бедра, зубы, что впиваются в нежную кожу шеи. Туман в его голове мешает мыслить ясно, полностью сконцентрироваться на происходящем. Шоё снова слегка двигается, и Осаму подается ему навстречу, слегка трется о него твердостью. Дышать становится все тяжелей.

Острые зубы впиваются в кожу на бедре, и Шоё вздрагивает. Ацуму улыбается, глядя на него снизу вверх, поднимается по бедру выше поцелуями вперемешку с укусами, все выше, пока не оказывается рядом с крепко стоящим членом. Шоё хочется прикоснуться к себе, но его руки держит Осаму — прижимает их к бокам, пока сам терзает зубами шею. Его касаются так много, так сильно, но, будто издеваясь, не там. Он ерзает, выбивая из Осаму новые шумные вздохи, пытается потереться об Ацуму уже вставшим членом — тот лишь ухмыляется и уклоняется явно нарочно.

— Не играй с едой, — бормочет Осаму Шоё в шею.

— В чем тогда интерес? — отзывается тот.

Шоё думает, что взорвется прямо сейчас. В горле пересохло — он глотает губами воздух, стонет от особенно болезненных укусов. Там точно останутся следы, от особенно сильного укуса на глазах выступают слезы, но эта боль Шоё нравится тоже. Вот бы рука Ацуму, большая и теплая, опустилась на его член… Шоё умрет, если его там не коснутся. Это единственное, что всегда ему было нужно, разве вообще существовали в его голове желания чего-то еще?

— Что ты там бормочешь? — смеется Ацуму, и его горячее дыхание касается возбужденного члена Шоё.

Он снова принимается ерзать, пока Осаму не прижимает его с силой к своей груди, лишая возможности двигаться.

— Ну ладно, только не плачь, — хмыкает Ацуму. — Слезы такие невкусные.

Шоё пытается коснуться рукой лица, но Осаму успевает первым: поворачивает его к себе и широко лижет щеку. Кажется, что в его темных глазах мелькает алый блеск.

— Очень даже вкусные, — говорит он и продолжает облизывать лицо Шоё горячим влажным языком.

Тот не успевает отстраниться или сказать что-нибудь в ответ — его член погружается во влажное тепло, и Шоё стонет от неожиданности. Так хорошо, так жарко, теплые пальцы нежно сжимают его яички, язык лижет член. По телу пробегает дрожь.

Осаму утягивает его в поцелуй — не такой, как был с Ацуму, а грубый и неряшливый. У Шоё лицо влажное от слез и его с Осаму слюней. Руки снова гладят его тело, давят, сжимают кожу, пересчитывают ребра, щипают соски, а горячий рот продолжает заглатывать его член. Всего так много… Шоё теряется в ощущениях, не выдерживает, вздрагивает и изливается Ацуму в рот — Осаму выпивает его стоны поцелуем, не позволяя отстраниться.

— Вот это вкусно, — довольно облизывается Ацуму, пока Шоё переводит дыхание. — Но я не наелся.

— Быстро, — хмыкает Осаму за спиной.

Шоё удушливо краснеет. Сам он уверен, что еще долго продержался — его никогда не касались так, никогда прикосновения не были настолько интенсивными, никогда он еще не чувствовал себя настолько выставленным напоказ. Будто с него не только одежду сняли — вывернули наизнанку, обнажили каждый чувствительный нерв, вытащили сокровенное и спрятанное.

— Не удивительно, — ухмыляется Ацуму, — я хорош.

— Думаю, дело в его возрасте.

— Дело в моих навыках, тупица!

— Уверен, у меня получится еще быстрее.

— Саму, куда это ты свои руки тянешь?

Шоё кажется, что он плывет. Разморенный, он лежит, откинувшись на твердую грудь Осаму, расслабляясь под поглаживаниями его теплых рук, и тихо смеется. Близнецы смешно переругиваются у него над ухом: Ацуму отстранился, поднялся немного выше, чтобы поговорить с братом, и теперь можно разглядеть его прекрасное тело. Кожа бледная, гладкая — ни шрама, ни родинок — он стройный, мышцы на животе красиво напрягаются, когда Ацуму замахивается рукой, чтобы стукнуть Осаму. Шоё опускает взгляд ниже: член, толстый, с крупной головкой, все еще возбужденный, окружен светлыми волосами. Интересно, насколько они мягкие. Шоё почти тянется рукой, чтобы проверить, но тело все еще ватное, легкое, двигаться не хочется совсем.

Его толкают вперед — не сильно, но от неожиданности Шоё едва не падает, хорошо что Ацуму уже тут, чтобы его поймать. Он все еще не понимает, что происходит, но пока его целуют, пока нежно касаются и гладят, все остальное неважно и отходит на второй план. Чья-то рука опускается на его мягкий член и аккуратно его поглаживает. Это и приятно, и немного болезненно, Шоё не уверен, что сможет возбудиться еще раз, но жар, будто опровергая его мысли, оседает внизу живота. Перед глазами все плывет, по телу расползаются сладкие волны удовольствия.

К руке на члене добавляется ладонь, оглаживающая его ягодицы, Шоё отстраненно осознает, что та влажная и слегка прохладная. Ацуму придерживает его, осыпает поцелуями, иногда больно прикусывает кожу. Отвлекшись на это, Шоё пропускает момент, когда скользкий палец медленно и осторожно проникает в него. Это странно, слегка неловко, но не больно.

— Расслабься, — говорит Осаму за его спиной.

Шоё, даже если бы очень постарался, не смог бы напрячь ни одну мышцу в своем теле. Он словно сыграл выматывающие пять сетов, а после хорошенько отмок в онсене: ему тепло и немного лениво. Окончательно потеряться в реальности не дает настойчивая рука: палец медленно раскрывает вход, проникает глубже, ласкает изнутри. Шоё глушит стон в поцелуе с Ацуму. Тот подбадривает его, отрываясь от зацелованных губ: говорит, какой он красивый, храбрый, вкусный. Осаму продолжает делать пальцем — или уже пальцами? — что-то такое, от чего поджимаются пальцы на ногах, а волны удовольствия накрывают с головой. Если бы его не держали — Шоё бы точно упал. Он все-таки возбуждается снова, но рука пропадает с его члена. Вместо этого его придерживают за бедра и плечи, еще одной рукой Ацуму держит его за подбородок, не позволяя двигать головой. Он целует крепко, глубоко, и эти движения языком будто синхронизируются с движением пальцев Осаму.

— Не бойся, Шоё, — говорит Ацуму ему в губы, — ты же храбрый мальчик, правда?

— Да. Не бояться… чего?

Шоё фокусирует взгляд и залипает на розовых скулах Ацуму, на влажных от слюней и слегка опухших губах, на хищном взгляде с алыми отблесками. Разве он в опасности? Шоё пытается обернуться на Осаму, но Ацуму продолжает держать его за подбородок. Палец из Шоё пропадает. С ним было хорошо, и он недовольно хмурится. Но уже спустя мгновение Шоё чувствует, как между ягодиц скользит что-то еще — больше и толще пальцев. Он вспоминает тяжелый крупный член Ацуму и задерживает дыхание. Нет, что бы ни задумал Осаму, у него точно не получится. Шоё не справится.

Он чувствует легкое давление, но испугаться не успевает — Ацума принимается снова терзать его губы. Те слегка горят от укусов, но Шоё отвлекается на новые поцелуи, и только потом понимает, что твердое и горячее медленно погружается в него, давит, растягивает чувствительные стенки. Он захлебывается стоном, вздрагивает, и ладонь на бедре сжимается крепче, не позволяет упасть. Шоё шумно дышит и дрожит. Ему жарко и немного тяжело, чувства переполняют, а Осаму продолжает толкаться глубже и глубже, медленно тянет его на себя за бедро. Шоё всхлипывает, перед глазами немного мутно из-за выступивших слез.

— Шоё, какой ты молодец, — говорит Ацуму, сцеловывая его слезы. — Тебе повезло, что это Саму. Если бы я проникал в тебя, это было бы гораздо тяжелее.

— Цуму!

За спиной раздается грозное рычание, за ним следует рывок — Шоё впечатывается в грудь Осаму, вскрикивает от наполненности и легкого чувства жжения. Ацуму довольно хихикает и отстраняется. Внимательно осматривает Шоё, и от его голодного и хищного взгляда член, уже возбужденный, дергается. Хочется вернуться к поцелуям — пускай губы немного болят, но это оказалось куда приятнее, чем Шоё думал. Теперь он понимает, почему все вокруг постоянно говорят обо всей этой чепухе. Но приблизиться к Ацуму не получается — Осаму крепко держит его за бедра, заставляет сидеть на его члене и дрожать от интенсивности чувств. Шоё откидывается назад, на его плечо, шумно дышит.

— Саму! — дуется Ацуму. — Я тоже хочу с ним поиграть.

— Он весь твой, — ухмыляется Осаму, и его горячее дыхание щекочет Шоё висок. — Я подожду. Некоторым блюдам нужно дать настояться.

Ацуму хмыкает и встает с колен. Теперь он возвышается над ними двумя, и Шоё с восхищением смотрит на представшую перед ним красоту. Немного грустно, что он не видит Осаму так же хорошо, но зато чувствует его так глубоко, так близко, что до сих пор дрожит от одного только ощущения члена внутри него. Ацуму подходит ближе. И еще ближе. Теперь его возбужденный член прямо перед лицом Шоё.

— Помнишь, ты хотел мне помочь? — его голос такой сладкий, такой глубокий. Завороженный, Шоё кивает. — Тогда открой рот.

Пальцы, теплые и немного влажные, касаются подбородка. Другой рукой Ацуму держит свой член, он направляет его к лицу Шоё, касается щеки, размазывая по той скользкую влагу. Крупная головка замирает у губ, мягко давит на них, затем отстраняется. Шоё проводит языком по нижней и чувствует слабую горечь.

— Хочешь меня порадовать, Шоё?

Глаза Ацуму блестят алым, он облизывает губы, будто смотрит на самый желанный десерт, и Шоё больше всего на свете хочется ему угодить, поэтому он снова кивает, не доверяя своему голосу. Осаму поглаживает Шоё по бедрам, его член все еще внутри, и если двинуться хоть немного, то искры удовольствия начинают блуждать по телу. Но ощущения слишком интенсивные, поэтому Шоё замирает на месте, прижатый другой рукой Осаму к его груди.

Пальцы Ацуму слегка давят на губы, вынуждая их приоткрыть. Шоё чувствует себя глиной — пожалуй, сейчас из него можно вылепить что угодно, если эти умелые руки будут контролировать процесс. Он послушно открывает рот, и Ацуму медленно и осторожно толкается внутрь членом.

— Не касайся его зубами, — говорит он.

Шоё не может ничего ответить, не может кивнуть, он просто старается открыть рот еще шире, чтобы Ацуму смог проникнуть глубже. Это трудно, но ему очень хочется порадовать Ацуму — тот такой красивый, так довольно улыбается, смотрит с таким желанием. Ради него Шоё может постараться сильней. Ацуму медленно выскальзывает, но не до конца — заводит член Шоё за щеку, шумно выдыхает. Повторяет несколько раз, а потом начинает двигаться быстрее, каждый раз проникая все глубже в горло, и остается только следить за зубами, всхлипывать от выступающих слез и от горящих при растяжении губ. Шоё чувствует себя переполненным, но ему нравится, что оба брата довольны, что у него получается им угодить.

Осаму продолжает гладить Шоё и успокаивающе шептать на ухо, пока Ацуму вбивается в его рот. Глубже, еще глубже, нос почти касается светлых волос на лобке, а пальцы поджимаются от горячего удовольствия. Член внутри давит на чувствительные стенки, отчего все тело дрожит. Шоё напряжен, изо всех сил старается не двигаться, подстраивается под рваные толчки, давится, но послушно принимает. Тихие стоны Ацуму как музыка для его ушей.

— У тебя отлично получается, Шоё, — выдыхает Ацуму. Он запускает руку в его волосы, насаживает на свой член, движения становятся все беспорядочнее.

Осаму касается члена Шоё, подстраивается под темп Ацуму, и сладкое удовольствие набухает внизу живота, грозится выплеснуться наружу. Это лучше, чем самая сложная тренировка, лучше, чем выигранный матч. Бескомпромиссное удовольствие. Шоё сдавленно стонет, он плохо видит из-за слезящихся глаз, поэтому жмурится и отдается на волю братьев — те хорошо о нем позаботятся. Наконец, Ацуму выходит из его рта, прикрывает ему ладонью глаза, и горячее брызгает на губы и щеки. Шоё вздрагивает, стонет и кончает снова. Его трясет, он такой чувствительный, а внутри него все еще твердый член Осаму продолжает давить так интенсивно, что хочется кричать.

Шоё пытается проморгаться, слизывает теплые капли с губ — пряная горечь оседает на его языке.

— Я наелся, — говорит Ацуму, и Шоё слышится в его голосе довольное урчание.

Он открывает глаза. Ацуму довольный, глаза еще ярче сияют алым, а за спиной… подрагивают два светлых хвоста? Хината моргает снова и снова, не понимая, реально ли то, что он видит. Ацуму бережно вытирает ему лицо — руки его теплые, ласковые, с длинными темными когтями. Видел ли Хината их раньше? Голова тяжелая, мысли в ней едва шевелятся. Разморенный, он откидывается на грудь Осаму. Старается не шевелиться слишком сильно, но тут же чувствует, как руки на бедрах медленно тянут его вверх, и член внутри него немного выскальзывает. Затем Осаму снова тянет его на себя. Медленно. Плавно. Шоё горит от проникновения, ощущения слишком сильные. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Член легко скользит внутри, а от влажных звуков, с которыми соприкасаются их тела, бросает в жар.

— Как думаешь, — Ацуму наклоняется ближе, нежно царапает когтем по его груди. Хвосты по-прежнему качаются у него за спиной, сам он выглядит опасным, с этим жадным блеском в глазах, с клыками, которые торчат при улыбке, и Хината качает головой, чтобы прогнать дурман, — сможешь еще раз?

— Нет, — бормочет Шоё.

Кончить второй раз уже было сложно, он не уверен, что выдержит третий. Ацуму качает головой.

— Тебе нужно верить в себя, — на его губах появляется ленивая довольная улыбка, — все получится, Шоё.

Все получится… Верно, сколько раз он доказывал себе и остальным, что способен на большее. Он может постараться ради Ацуму и Осаму, так?

А Осаму продолжает управлять его телом. Постепенно он двигается все быстрей. Шоё бы точно упал, если бы его не сжимали так крепко, из него будто высосали все силы, и хотя член внутри продолжает проходиться по самым чувствительным точкам, это не только очень приятно, но и немного больно. Страшно, что он не выдержит и вот-вот лопнет, разорвется на сотню маленьких вымотанных Шоё.

Кто-то продолжает с ним говорить — Шоё не может понять смысла, все смазывается в белый шум. Руки продолжают его касаться. Пальцы сжимают соски, когти нежно царапают кожу, ладонь давит на горло, кулак смыкается вокруг полувставшего и болезненно-чувствительного члена. Осаму продолжает поднимать и опускать его, будто бы совсем не устает, он двигается все быстрее, Шоё слышит шлепки, сдавленные стоны, кажется, кричит сам… Член внутри него пульсирует, и Шоё чувствует, как наполняется спермой. Он извивается и дрожит, пока требовательные руки дрочат ему, и нельзя никуда отстраниться: позади него крепкая грудь Осаму, чьи ладони впиваются Шоё в бедра, а спереди Ацуму, он торопливо водит кулаком по его члену, вытягивает последние силы. Мельком глаза Шоё видит сбоку от себя кончик серебристого хвоста. Осаму, понимает он. Демоны-ёкаи. Лисы-близнецы.

— Давай, Шоё, — сладко уговаривает его Ацуму, — давай.

Боль граничит с удовольствием, Шоё вздрагивает и, кажется, все-таки кончает, хотя больше не пачкает Ацуму своей спермой.

— Хороший мальчик, — шепчет тот.

— Вкусный, — вторит ему Осаму и лижет шею Шоё. — Прекрасный был ужин. Приходи к нам еще.

Шоё, наверное, больше никогда не сможет пошевелиться. Его тело превратилось в желе. Он растекается по телу Осаму и закрывает глаза, улавливает, проваливаясь в полудрему, что его слегка поднимают, что член выскальзывает из него, его гладят по голове, говорят что-то непонятное, но, судя по ласковой интонации, очень приятное. Шоё снова отдается этим рукам, в надежде, что те не дадут ему упасть.

***

Шоё открывает глаза и видит звездное небо. Он подскакивает и морщится: болит задница, болят мышцы ног, болит горло, и даже руки, поцарапанные колючками кустарников, немного болят. Шоё краснеет и прячет лицо в руках. Нет, на сон или последствия тренировки это явно не списать.

Он поднимается с травы и осматривает себя: одежда, пускай и слегка помятая, на месте, телефон на месте, сам он, чистый и сонный, на поляне где-то неподалеку от дороги, которая приведет его в город. У одного из деревьев стоит брошенный на целый день его велосипед. Шоё морщится, когда представляет, как будет на нем ехать, но автобусы сейчас вряд ли ходят.

Он ужасно вымотан и расслаблен, даже несмотря на боль, будто получил массаж каждой клеточки тела. Шоё непривычно чувствовать такую слабость, обычно он всегда полон энергии. Хочется просто лечь на мягкую траву и уснуть по стрекот сверчков, но завтра с утра на учебу. Хината достает телефон. Кенма должен быть онлайн — он вечно не спит ночами и рубится в игрушки. А еще он умный. Да, идеальный вариант.

Шоё идет к велосипеду и пишет Кенме.

Вы:

привет!!!

у меня вопрос!

Кенма:
?

Вы:

у нас в городе есть легенда про кицунэ

если пойдешь в проклятый лес

и встретишь одну лисицу

быть беде

встретишь двух

отдашь то что больше не вернуть

знаешь такую?

Кенма:

нет

у нас своих баек хватает

Вы:

ну ладно!

а как ты думаешь, она про смерть?

типа встретишь двух лис и умрешь??

Кенма:

может, но не обязательно

похоже на типичную загадку из квеста

это может быть что угодно

любимая игрушка у ребенка,
другая важная вещь

или что-то нематериальное

например время

Зачитавшись, Шоё прикусывает губу и вздрагивает от боли. Щеки снова горят от постыдно приятных воспоминаний. Он делает глубокий вдох, отвязывает велосипед от дерева и бредет с ним к дороге. Ему предстоит долгий путь.

Кенма:

а почему ты спрашиваешь?

не говори мне что ты пошел в этот ваш лес

один

Шоё.

Вы:

никуда я не ходил!!

и ничего не делал!!

спасибо Кенма спокойной ночи!!!

Шоё дрожащими руками убирает телефон в карман штанов и радуется, что в округе ни души — никто не видит его красное от стыда лицо.

И пускай из него будто высосали через трубочку все силы, как холодную газировку жарким днем, главное, что он прошел проверку на храбрость. Может, даже наберется смелости вернуться в этот лес еще… А подробности семпаям знать не обязательно.