Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

 — У меня для тебя кое-что есть. Хаширама протянул что-то другому, сложив лодочкой ладони.

— Что это?

— Одно из воспоминаний, которое я нашёл. Оно… завораживающее.

— Подожди. — Мадара сделал знак рукой и немного отстранился. — А где ты его нашёл?

— Под мостом. Вчера, когда шёл дождь, а ты остался в доме, чтобы найти свой зонт.

 — И ты ничего не сказал мне? — Мадара изогнул бровь.

— Ты был почти весь сухой и очень довольный, когда наконец присоединился ко мне, должен же я был оставить ненадолго это воспоминание только для себя, не находишь?

 — Чем оно такое завораживающее?

— Смотри.

Хаширама коснулся руки Мадары, передавая воспоминание. Ладонью чувствовалось спокойное тепло. Тепло, внушающее доверие.

Мадара прижал ладонь к сердцу и закрыл глаза, погружаясь в воспоминание.

 Над руинами подземного города светило солнце. Светило тускло, угасая, и едва заметно гудело. Они замерли — путешественники на склоне возвышавшейся над городом горы, чудом выжившие, измождённые, и всё же завороженные картиной у них под ногами.

Умирающее солнце над мёртвым городом, поющее колыбельную тем, кто никогда её не услышит.

Воспоминание передало укол в сердце: возможно, они тоже не выберутся отсюда. Присоединятся к тем, кто некогда жил здесь. Солнце поприветствует их в объятьях своих лучей, и будет петь им, когда они войдут в город. Когда покинут его, вознесясь в иной мир. Будет петь, пока само не умрёт, и во мраке подземелий никто не будет знать ни о судьбе путешественников, ни о судьбе искусственного солнца.

— Где может быть это место?

Ладонь у Мадары была горячей, когда он вынырнул из воспоминания. Значит, хозяин воспоминания, кем бы он ни был, сумел выбраться на поверхность.

— Не знаю.

— Я хочу, чтобы это были мы, — ни с того ни с сего брякнул Мадара. — Хочу отправиться и найти руины заброшенного города, когда вырасту.

Chapter Text

— А это воспоминание я украл.

— Чего? — Мадара посмотрел на него так, будто тот рехнулся.

— Папа всегда хранил его в своей шкатулке, а шкатулку — в комоде. Всегда под замком. Но вчера я случайно нашёл ключ. Он выпал из кармана его халата.

— Ты серьёзно хочешь посмотреть, что за воспоминание он так прятал?

Хаширама прокрался в папину комнату. Он не боялся, когда шёл сюда, но, оказавшись в торжественной тишине отцовских покоев, почувствовал тревогу.

Но отступать он, конечно, не собирался.

Прошмыгнул к комоду, вставил маленький ключик в замочную скважину, провернул его два раза. Потянул за ручку.

Шкатулка была единственным предметом в большом ящике. Она горделиво и одиноко покоилась на ткани тёмного шёлка, была украшена инкрустациями: переплетение золотых и серебряных линий на чёрном дереве.

Хаширама воровато протянул к ней руку и открыл. Воспоминание почти вибрировало и пульсировало ярким светом внутри своей маленькой сокровищницы. Блики заплясали у Хаширамы на лице, забегали-затанцевали по стенам комнаты. Мальчик схватил воспоминание, пряча его яркий свет в кулаке. Оно было горячим, жгло руку.

Он закрыл шкатулку и ящик комода, ключ предусмотрительно вернул в карман отцовского халата, а после — бросился бежать прочь.

Он украл папино воспоминание. Если отец узнает, то изобъёт его так, что мало не покажется.

Chapter Text

Мадара складывал оригами: бумажное солнце за бумажным солнцем. Он очень скучал по брату, а Изуна обожал возиться с оригами.

Его порой так не хватало. Уехал учиться в другую страну, строить карьеру, и Мадара радовался за него (нет, правда радовался), но вместе с тем опустевшая комната по соседству навевала тоску.

— Когда у тебя каникулы? Когда ты приедешь?

— Если честно, то не думаю, что в этом году у меня получится. Я… кое-кого встретил здесь.

У Мадары почему-то упало сердце.

 — Чего? И как давно? И ничего не сказал, даже словом не обмолвился? — он не обвинял, просто… было странно на душе. Раньше Изуна делился с ним всем-всем. Раньше: до учёбы, работы и взрослой жизни.

«Давай в этом году поедем в горы», — фраза так не сорвалась с губ.

— Ну… — на том конце провода голос брата замялся. — Довольно давно. Всё было как-то сложно, вот и не хотел ничего говорить, понимаешь?

При слове «сложно» Мадара нахмурился ещё сильнее. Нет, он не понимал.

— Это она? Он?

— Это он. — И тишина.

— Хочешь рассказать поподробнее? — Мадара бросил это резче, чем сам того хотел. — Поговорить?

— Нет, нии-сан. Пока не хочу.

— Понятно.

Разговор не клеился, и через минуту они сухо попрощались друг с другом.

Мадара смял бумажное солнце и бросил своё творение на пол. Потом вышел из комнаты младшего брата, хлопнув дверью так сильно, что затряслись стены.

Комок бумаги печально и одиноко остался лежать под кроватью.

Chapter Text

Хаширама нашёл котёнка. Тщедушного, слабого, с заплывшими глазками, из которых открытым был только один. Котёнок был бы снежно-белым, если бы не уличная грязь. Он сидел под кустом, и Хаширама ни за что бы его не заметил, если бы тот не мяукнул жалобно и слабо.

— Ну и что мне с тобой делать?

Хаширама не мог пройти мимо. Присел на корточки, протянул руку. Котёнок продолжал быть уставшим напряжённым комочком, зыркнул на человечью руку с опаской, съёжился.

Хаширама тоже съёжился — где-то внутри, под сердцем.

Нужно будет раздобыть ему поесть.

— Папа ой как разозлится, если мы с тобой пойдём домой, — понуро сказал Хаширама, уже выстраивая в мыслях маршрут до приюта животных. Погладить больше не пытался.

Сильнее всего на свете ему хотелось забрать детёныша домой.

Вечером того дня Хаширама не верил своему счастью. Котёнок, обсохший после купания и накормленный, лежал на циновке у них в квартире.

У него — вернее, у неё, — теперь был дом. И пока ещё не было имени.

Хаширама задумчиво гладил её и гладил, пока отец не видел; всё не мог отойти от благодарно мурлыкающего и очень довольного комочка, чтобы самому улечься спать. Он всё думал: то есть ему ни котят, ни щенков — никого — было иметь нельзя, а когда животное принёс домой Тобирама, то всё стало можно.

Как-то совсем-совсем обидно.

Chapter Text

Кладбище никогда не пугало его, потому что тут была похоронена мама. Мадара очень, очень любил её, хоть и помнил смутно. Но он помнил, каким был папа рядом с ней. Как всё тогда было по-другому. Он скучал смутной тоской и по маме, и по иным, более счастливым, временам.

К месту её упокоения он всегда относился с трепетом. Ухаживал за могилой, приносил цветы. Подолгу сидел рядом с надгробным камнем. Ох, Мадара, он даже не представляет, что через пять лет тут окажутся и его отец, и младший брат, похороненные подле жены для одного и матери — для другого.

Мадара пока ещё не раздавлен горем и считает Хашираму своим врагом. Его он планирует похоронить на другом кладбище. Или не похоронить вовсе, а сбросить тело в пропасть или сжечь. Мадара пока что не уверен.

Мадара не знает, что именно Хаширама будет спасать его умирающего брата, когда придёт время.

Chapter Text

Жара стояла адская, и никакие прохладительные напитки не спасали. Кондиционер был сломан, а починить его должны были не раньше следующей недели.

Мадара безуспешно пытался сконцентрироваться на книге, чтение которой ему нужно было закончить. Мысли жужжали в голове и плавились выброшенным на раскалённый асфальт мороженым, предложения наслаивались друг на друга, как вечерняя музыка и смех на туристических улицах города.

Телефон завибрировал, выдавая на экране фотографию с улыбающимся лицом Хаширамы.

— Да? — рассеянно ответил Мадара. Он сам будто бы плавился из-за жары.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Я занят. Я правда сейчас занят, Хаширама.

У него действительно было много дел.

Это был неверный ответ.

Мадара простонал от удовольствия в чужой кровати, прикусывая кожу на внутренней стороне ладони, чтобы не быть слишком громким. У Хаширамы в комнате работал кондиционер и было спасительно прохладно, но внутри Мадары всполохи суматошного, горячечного пожара охватывали каждую клеточку его тела.

Хаширама никогда не понимал значение слова «занят».

Chapter Text

Выдерживать такое на протяжении целого месяца всегда было тяжело.

Этот праздник — явление традиционное для их культуры, но это не мешало Мадаре его ненавидеть.

Праздник Обмена снов.

Он не участвовал в нём более десяти лет. Он думал, что никогда больше не сделает ничего подобного. Он ревностно охранял свои сны, так же, как и свои воспоминания, конечно же. Это — это всё только его.

Сны — это личное. Порой даже слишком.

Мадаре до сих пор жгуче стыдно перед отцом. Тот узнал о тайне Мадары — о них с Хаширамой — даже до того, кажется, как Мадара сам успел всё осознать. А какие сны у него были в тот месяц (именно в тот самый месяц, р а з у м е е т с я), ох…

Сны, конечно же, возвращались обратно их владельцам, когда праздник заканчивался. Постепенно, по один-два за ночь. Неторопливо и методично разрывая душу Мадары на куски. Заставляя того мечтать провалиться сквозь землю. Вдалбливая его в пол тяжестью неловкости. Сначала неловкости из-за того, что творилось в обрывках сновидений, потом — от осознания, что отец всё это видел. Какой кошмар. Как невообразимо, бесконечно стыдно.

Мадара ненавидел праздник Обмена снов. Мадара не участвовал в нём более десяти лет. Мадара думал, что никогда больше не передаст доступ к своим снам другому человеку, но вот он здесь, восседает на подушках, скрестив под собой ноги, и касается подушечками пальцев чужих висков. Доверяет свою сумбурность. Своё бессознательное.

Хаширама довольно улыбается ему и перехватывает ладонь Мадары, чтобы запечатлеть на её внутренней стороне нежный поцелуй.

Chapter Text

Проведение работ происходило не столь гладко, как Хаширама надеялся. Он иногда поражался, как то, что может сделать город благополучнее, а их жителей — счастливее, может встречать у них такое сопротивление.

Конечно, модернизация дорог может ощущаться неудобной, особенно когда путь от дома до рабочего офиса увеличивается на полчаса или час, но ведь не обязательно кричать об этом в каждой газете и из каждого видеоролика на YouTube? Не обязательно же?

Это так утомляло.

— Тебе нужно развеяться.

Хаширама отнял ладони от лица. Он не осознавал, что просидел так чёрт знает сколько времени. Десять минут? Двадцать? Полчаса?

Разумеется, будучи мэром города, он слышал такие советы болезненно чаще, чем ему того хотелось, и привык пропускать подобное мимо ушей. Между прочим, советы были уместными, учитывая, какой в последнее время осунувшийся вид он имел: мешки под глазами, усталый взгляд, ссутулившиеся плечи.

— Изуна, — он вымученно улыбнулся вошедшему в кабинет, — какими судьбами?

— Я недавно вернулся в город, а ещё я знаю, что ты обычно сидишь, закопавшись в работу, допоздна. — Допоздна в час ночи — это ещё мягко сказано. — Поэтому у меня есть предложение, которое не подразумевает, что ты можешь отказаться.

Хаширама не отказался бы от здорового сна в мягкой кровати длительностью часов в восемь, а лучше в шестнадцать, но что-то в словосочетании «ночной клуб» заставило его согласиться.

Последний раз он был здесь года три назад — с Мадарой. Что-то кольнуло в сердце: они недавно повздорили и не говорили друг с другом уже пару месяцев. Ничего нового, но к усталости от работы примешивалась усталость душевная, разъедающая сердце и дробящая кости. Тяжесть в груди, которая не уходила, сколько ни хорони себя в работе.

[Позволь мне помочь тебе], — летит смс на номер Мадары от вдребезги пьяного Хаширамы. [Я тебя люблю]. Потом телефон выскальзывает из его пальцев, а очередной опрокинутый в него шот текилы наконец-то щёлкает заветным переключателем: теперь становится легко.

Кружится голова, но сейчас у Хаширамы нет ни забот, ни волнений — этой ночью можно, должно же быть можно хоть когда-нибудь? И он делает очередное пьяное па на глазах у всех посетителей, а где-то в голове тонет в болотном алкогольном мареве мысль о том, что, мол, мэр города не должен танцевать на барной стойке самого популярного клуба префектуры. Действительно — не должен.

Но сейчас мэру плевать.

Chapter Text

В детстве они часто покупали билеты в кино, ходили туда все вчетвером. Ели солёный сырный попкорн, с раскрытыми ртами следили за картинами на экране, нацепив 3D-очки, порой шумели так, что другие зрители недовольно цыкали на них, призывая к тишине. После сеансов вместе ехали кататься в парк аттракционов.

В том парке Хаширама и Мадара впервые поцеловались.

 Этот сеанс спустя двадцать лет стал для Мадары экспериментальным: Изуну он похоронил так давно, что хотел бы перестать считать годы (прошло уже семнадцать лет), Хашираму — два года назад. Что стало с братом мужа, он не знал да и, если честно, не хотел знать.

Лёгкие у него съёжились, когда он переступил порог просторного зала — слишком маленького и одинокого теперь. Он не хотел смотреть фильм, но всё равно пришёл, поддаваясь несуразному, тоскливому порыву. Он смотрел на экран, но сознание не воспринимало происходящее, мелькавшее белым шумом перед внутренним взором.

Хашираме бы понравилось. Понравилось бы сидеть в первом ряду, и этот фильм он бы оценил. А ещё Хаширама был бы рад, что Мадара выбрался куда-то отдохнуть впервые за долгое время, хотя отдыхом такое было называть сомнительно.

Когда Мадара вышел из кинотеатра и заметил задумчиво курящего Тобирамy неподалёку, он почему-то совсем не удивился.

Chapter Text

После знакомства Изуны с Тобирамой спокойной жизни их старших братьев пришёл конец.

Младшим было по десять лет, и они сразу же не поладили: с полувзгляда, с полуслова. Скалились друг на друга, перебрасывались ругательствами, соревнуясь в том, кто кого перещеголяет, и, конечно же, дрались.

Не поддавались никаким уговорам, мол, давайте жить дружно. Так они не хотели. Они хотели пакостить друг другу, и очень быстро это переросло в дело принципа: кто придумает гадость повеселее, поизощрённее. Кто будет оригинальнее в своей невообразимой жажде сделать жизнь другого посложнее.

Тобирама понял, что задел Изуну на не на шутку, когда тот подкараулил его в темноте ночи. Получив промеж рёбер, Тобирама всё-таки не смог сдержать истерического хохота, глядя на бандану на голове у своего противника.

Изуне будет очень непросто вновь отрастить свои роскошные волосы.

Chapter Text

Мадара не просил об этом. Он абсолютно этого не хотел.

Машина времени будто сама нашла его,

и сейчас висела на шее цепью, грозящей удушить его, переломить хребет, утянуть его на дно. Цепочка была совсем лёгкой, но он чувствовал, сколько она на самом деле весит — тонны.

Отец выхаживал Изуну, своего любимого сына. Изуна слаб, но жить будет. Они проводят много времени вместе, только вот улыбнуться никто из них не может. Мадара — тот не может тоже.

Жить будет. В этом и был весь смысл, верно?

Похороны Мадары были тихими. Члены клана говорили мало. Огромная толпа, где громче всех и больше всех говорила тишина.

Он, который вернулся в прошлое, тоже должен был умереть, нет? Но вместо этого стоял поодаль, затаившись, наблюдая, как хоронят другого Мадару. Молодого Мадару, не того, кто вмешался, чтобы спасти Изуну от смерти. Мадару, который должен был жить и никогда не терять младшего брата. Мадару, который должен был быть счастливым.

Мадару, который не был в этом виноват.

Chapter Text

После убийства Мадары жизнь для Хаширамы потеряла свои краски. Что-то надломилось в нём, погибло вместе с Мадарой. Оно, мёртвое, сидело внутри, за решёткой рёбер в грудной клетке, скребло виной и отчаянием по костям и не давало никакой возможности от себя избавиться.

Хаширама засыпал и просыпался с этой дырой в груди. Играл в бесконечную игру в прятки с тем, от чего нельзя спрятаться.

Забавно. Он всегда думал, будто Коноха — это вершина его стремлений. На самом деле ему, как и другим, просто хотелось мирного неба над головой и любимого человека рядом. Всеобщее и личное счастье — вместе.

У Хаширамы нет ни первого, ни второго.

Он открывает глаза по утрам и из года в год идёт работать, сверх всякой меры. Топит себя в делах и задачах, трудится на благо деревни, ради которой принёс в жертву своё сердце. Будто он не человек, а механизм, не знающий износа.

Его дом — место, где не осталось ничего домашнего. Он возвращается туда ради того, чтобы привести себя в порядок и урвать несколько часов сна.  Дом — это место, где пусто и тихо.  Слишком одинокая пустота и слишком гнетущая тишина, чтобы он сумел их выдержать.

Однажды Хаширама отваживается попробовать исцеление, вернуться к целительным медитациям. Он попробует успокоить дух и залечить раны. Так он думает.

В детстве их долго обучали этому искусству, но, когда Хаширама стал взрослым, ему стало совсем, совсем не до этого.

Он закрывает глаза и сосредотачивается на своём дыхании. В доме пыльно — он давно ничего не приводил в порядок.  Голова и тело вибрируют — но главный целитель Конохи не обращает внимания на признаки хронической усталости.

Сначала в мыслях пусто, а потом он чувствует кожей траурные капли дождя, холодные, проникающие в самое нутро.

Потому что в тот день шёл дождь.

Хаширама вскрикивает и пытается отшатнуться от самого себя, широко распахивая глаза.

От себя не убежишь. Почти никогда.

Как хорошо, что в Конохагакуре всегда, всегда слишком много работы.

Chapter Text

Хаширама сошёл с рейса. Его самолёт опоздал, и в толпе встречающих Мадары не было. Видимо, решил не ждать лишние полтора часа и поехал домой. В такси он набрал его номер, но никто не ответил.

«Мы только въехали сюда», — сообщили Хашираме незнакомые люди, когда он позвонил в квартиру. Дверь закрылась у него под носом, оставив его растерянно крутить в пальцах телефон.

[Мне нужно было уехать. Извини. Мне правда жаль.] — пришло сообщение спустя час.

Их ждали месяц отпуска, пляж, коктейли, изголодавшиеся поцелуи. Долгожданный отдых. Долгожданные часы и дни, которые они могли разделить на двоих. Ну, Хаширама думал, что ждали.

У него должна была быть причина. Хаширама понимал, что его поспешному отъезду есть объяснение, оно всегда было, просто опять что-то случилось. Так бывает. Мадаре это очень важно, раз он уехал. Важнее, чем Хаширама, видимо. Хашираму никто не заставлял жениться на таком человеке, как Мадара, но сердце всё равно кровоточило, когда он покупал билеты обратно в свой город.

Chapter Text

Хаширама и Мадара хмуро посмотрели друг на друга из разных концов комнаты, фыркнули и отвернулись, не забыв, разумеется, показать друг другу неприличные жесты. Их отцы обменялись печальными взглядами и вздохнули.

Расчёт был на то, что мало-помалу их сыновья привыкнут друг к другу, однако спустя пять лет таких стараний принудительно подружить их родителям пришлось сдаться.

В тот день Буцума и Таджима посещали дворец даймё: нужно было обсудить вопросы финансирования деревни на случай военных действий: обстановка между деревнями их разных стран в последнее время была нестабильной. Хаширама и Мадара пошли с ними как будущие наследники кланов. Они сцепились друг с другом прямо во время церемонии чаепития, вдребезги разбили дорогой китайский фарфор и умудрились пролить на дорогое полуофициальное кимоно даймё горячий чай. Не встреча, а катастрофа.

Финансирование Конохагакуре в тот день так и не получила.

***

— Я запрещаю тебе с ним драться! Драться, видеться, да что угодно, больше чтоб духу твоего рядом с сыном Таджимы не было! — кричал на Хашираму его отец тем вечером. Кажется, на голове у того прибавилось несколько седых волос. — С меня хватит твоих выходок!

— Ты больше не будешь видеться с этим Сенджу. Надеюсь, ты доволен, — Таджима с прохладным прищуром посмотрел в глаза Мадаре.

— Я понял, отец.

«Да, отец» и «Я понял, отец», — Мадара всегда и во всём был послушный, за исключением Хаширамы. Ни уговоры, ни наказания, ничего не могло поменять . Ребёнок покорно говорил «Да», но, стоило ему оказаться рядом с Хаширамой, это превращалось в «Нет». И Таджима, сколько бы ни бился, не мог этого изменить.

Спустя несколько дней Хаширама и Мадара встретились у реки и неловко помялись с ноги на ногу друг перед другом, не зная, куда себя деть.

— Я подумал, нам нужно поговорить, — наконец начал Мадара.

— Да, я тоже хотел, — ответили ему. — Тебе тоже запретили со мной видеться?

— Ага. Папа был очень злой.

— Как и мой, — кивнул Хаширама. — Мой был просто вне себя.

Они помолчали недолго, а потом Хаширама, присмотревшись к Мадаре внимательнее, выпалил:

— Я предлагаю, что теперь мы будем дружить, раз уж нам это запретили, что думаешь?

Мадара удивлённо приподнял брови, но в глазах его заплясали заговорщические огоньки. Он кивнул.

Chapter Text

Расшитое золотом кимоно. Тяжёлые заколки в волосах, сложная причёска — Мадара ненавидел такие, но сегодня так было нужно. Всевозможные блюда, приготовленные по традиционным рецептам клана, саке, подношения в честь праздника — но атмосфера торжества была лишь на словах.

Мадара мечтал, чтобы сегодняшний день закончился, а время назло ползло непозволительно медленно. Плелось от часа к часу. Когда ему сделали знак, что пора, желудок невольно сделал кульбит.

Рот искривился перед тем, как раскрыться, чтобы произнести клятву нового главы кланы. Ещё полгода назад Учиха Мадара почёл бы за величайшую честь принять бразды правления в свои руки, но с тех пор многое изменилось. Теперь из него будто выкачали весь воздух.

У него в глазах — клеймо. Клеймо лживых шёпотков «братоубийца», клеймо могущественной силы, клеймо потери. Он стоял перед теми, лидером кого его воспитывали всё эти годы, а на душе было лишь чувство запятнанности. И злоба.

Люди, предавшие его, были недостойны его защиты, и всё же над ним тяготела обязанность крови. Всю жизнь он готовился к этому моменту. Люди, не поверившие ему.

Мадара закончил говорить. Он постарался растянуть инаугурационную речь, но получилось не так красноречиво, как он планировал. «Я отдам жизнь служению клану», — эти слова надо было сказать тоже, речь всегда заканчивалась именно так, но…

Мадара их не произнёс.

Chapter Text

Падение предотвратить было невозможно, и Хаширама отчаянно, болюче рухнул на землю, так что искры из глаз полетели. Он коротко взвыл от боли и остался лежать в почти бессознательном состоянии от болевого шока. Мир исчез, он только знал, что может дышать, он упал и ему очень больно. Впрочем, спустя минуты две он оправился настолько, чтобы пошевелиться, ударить кулаком по земле и с трудом встать. Хаширама вскинул подбородок. Контролировать чакру было намного сложнее, чем он предполагал, но это ведь только начало.

Отец испытывал его. Перед Хаширамой стояла лестница без ступенек, как окрестил её Буцума. Будто издевалась, дразнила. Два широких бревна, вбитые в землю, а на самом верху их соединяло бревно поменьше. По этой конструкции нужно было взобраться, используя чакру. Сложно. Хаширама падал и падал, сбивал колени и локти в кровь: удержать концентрацию было слишком трудно. Мысли в голове не задерживались там надолго, а чакра следовала за хаосом в сознании и так упорно не хотела подчиняться, сколь упорно Хаширама пытался взять её под контроль.

Спустя полгода с деревьями и стенами стало полегче, но вот водная поверхность была непреодолимым испытанием. Он часто уходил тренироваться к реке, где Мадара, контролирующий чакру идеально, хохотал, наблюдая, как мокрый и злой Хаширама плывёт обратно к берегу.

— Ты не так это делаешь, — сказал ему Мадара. — Ты слишком сильно пытаешься сосредоточиться. Они сидели на берегу реки. — Чего? — Смотри. Сядь рядом со мной и закрой глаза.

Chapter Text

Между ними стоял кувшин с саке. Мадара чувствовал себя так по-дурацки, но жгучие азарт с любопытством в чужих глазах завораживали и не позволяли отвернуться. Мадара никогда раньше не пил саке. И не видел Хашираму пьяным. Хаширама, очень хотевший устроить соревнование кто-кого-перепьёт, всё же сказал себе, что в другой раз. — Такой… странный вкус, — он в удивлении распахнул глаза. Хаширама с открытым ртом ловил каждую его эмоцию. — Странный. Яне понимаю его.

Ситуация: пьяный-пьяный Хаширама льнёт к Мадаре, голова на плече, несуразные слова любви заплетаются на языке, а Мадара с упавшим сердцем слушает его и не понимает также, как не понимал вкус саке. Его напившийся лучший друг признаётся ему в любви, а он, хоть и думал об этом моменте непозволительно много, представлял, воображал, всё не понимает, что делать и как себя вести.

Chapter Text

Нарисуй мне звезду. Нарисуй мне семь пятниц на неделе. Нарисуй мне шута. Нарисуй мне нищего.

Тобирама заинтригованно ждал каждое письмо. Он позволял себе наслаждаться перепиской с незнакомым человеком. Он не хотел знать, кто это, откуда ему пишут, зачем. Письмо, попавшее к нему случайно, положило начало переписке длиною в месяцы. Рисовал он нетвёрдой рукой — у его товарища по переписке это получалось намного лучше. Они обменивались письмами, в которых писали о прочитанных книгах, игре на музыкальных инструментах, даже немного писали друг другу стихи. Тобирама однажды вкратце рассказал о своих экспериментах — без подробностей, разумеется, хотя в какой-то момент поймал себя на мысли, что это уже не незнакомый человек для него, а уже… друг. Мощное, пугающее слово, «друг».

Каждый твой рисунок — это я.

Нет, ну совсем нет. Рисунки у Тобирама были корявые, прямолинейные. У него плохо получалось рисовать людей. Лучше — предметы и природу. Он верил, что, кем бы его собеседник ни был, он выглядел намного лучше, чем россыпь корявых штрихов на бумаге.

Когда Изуна кашлял кровью у него под ногами, Тобирама с замиранием сердцем заметил у того на ободранном запястье татуировку, подозрительно напомнившую ему его собственный рисунок.

Chapter Text

Ноябрь превратил воду в реке в стылую от утренних заморозков, но Хаширама, успевший искупаться, со смехом шлёпал по воде, поднимая кучу брызг. Кимоно всё вымокло и теперь облепляло взрослеющее нескладное тело. От одного взгляда на текущие с Хаширамы ручьи воды становилось холодно.

Мадара, сидя в позе лотоса на берегу, наблюдал за ним. Он уже оставил свои попытки сосредоточиться на медитации: Хаширама, который отвлёкся первым, теперь отвлекал его. Однако было в этом что-то родное до бесконечности: эта его привычная взбалмошность, бьющая ключом активность, непоседливость в сочетании с азартным любопытством.

— И долго ты там будешь сидеть, иди сюда! — Хаширама повернулся в его сторону и призвано махнул рукой. У него начинали стучать зубы от холода. Мадара поймал себя на том, что широко улыбается.

Chapter Text

Мадара не запоминает сны.

Может, ему и снится что-нибудь, но наутро он может вспомнить лишь то, как прошлым вечером ложился в постель, укутывался в одеяло и тонул в заглядывавшем через окно спальни кусочке неба, нашёптывающем ему колыбельные.

На самом деле ему много чего приходит во снах — и обычных сновидений, и того, чего, если честно, ему сниться совсем не должно, потому что видения те не принадлежат миру грёз. Но это уже запретное.

У Мадары частенько болит голова, и время от времени ему кажется, что то или иное событие уже происходило с ним однажды. Очень странное, некомфортное чувство, о котором он никому не говорит и вряд ли когда-либо осмелится заикнуться. Оно просто есть, оно — часть его, и вряд ли в мире найдётся человек, который его поймёт.

Однажды отец после тренировки наконец позволяет ему дотронуться до Гунбая, и Мадара чувствует странное тепло под пальцами, когда касается боевого веера, что-то разгоняет кровь по жилам,

что-то,

что он помнит и одновременно не помнит;

поверхность Гунбая такая знакомая, как будто он уже дотрагивался до него, — но, конечно же, это невозможно, потому что отец никогда не позволял ему. Этот веер висел в покоях папы, куда сыну входить не позволялось, и Мадара никогда не пытался; папе достаточно было лишь наложить запрет своим тихим голосом, чтобы он неукоснительно выполнялся.

После Гунбая были ещё тренировки, чтение, чаепитие, офуро, и папа был в настолько хорошем настроении, что обнимал Мадару на ночь даже больше обычного, и он с любовью поцеловал его в висок перед сном, и Мадара ложился спать счастливым и умиротворённым.

А потом он пошёл к реке.

Это было где-то под утро, и на вымощенные камнем улочки Конохи наплыл туман, и граница между мирами размылась совсем, и тогда невыспавшийся мальчишка с мешками под глазами прибрёл к его берегу.

Мадара пытался запустить блинчик. Камень тонул за камнем, а пущенные чужой рукой допрыгивали по водной глади до противоположного берега. Его звали Хаширамой, он заразительно улыбался и слишком много зевал.

Мадара встречает своё наваждение — по-настоящему встречает — несколько позже,

и когда тот называет ему своё имя, у Мадары сбивается дыхание, хотя тот вновь бессилен понять причину.

Его имя — как лунное затмение, как прогулка ночью по неведомым тропам, оно отдаёт утренней росой, прохладой, растекается на языке предрассветными сумерками и сумерками вечерними, тяжестью небесных созвездий, огненным жаром и стылым морозом одновременно.

Сложное, многогранное, неподвластное — Ха-ши-ра-ма; четыре слога, разгоняющие горячечную кровь по венам.
Хаширама, который не помнил их встречи во снах.

Chapter Text

Легенды гласят, что сила духа человека даёт жизнь некой субстанции, называемой чакрой. Чакра циркулирует по каналам, схожим с кровеносными, пронизывающими всё тело. Истратишь всю чакру — умрёшь, как умрёшь, потеряв слишком много крови.

Некоторые люди очень заинтересованы в этих легендах. Они не считают их байками или небылицами, они исследуют человеческую природу и… Эти люди страшные.

Они находят странников, могущих без гипноза заставить увидеть странное, и тех, кто умеет залечивать раны, не прибегая к лекарствам.

Мито рано узнаёт, что такое целительная чакра, но не раньше, чем ей рассказывают легенды о Демонах.

Демоны — это духи девятихвостых лисов и лисиц.

Это миф, и одновременно — ужасная реальность.

Не очень-то верится в мифическую составляющую, когда дух одного из демонов — мёртвый дух — вживляют прямо в тебя.

Лаборатория полнится светом, попискиванием приборов и ровными голосами исследователей, пока жизнь медленно утекает прочь из тела.

Они приходят за тобой и говорят тебе, что ты — потомок шиноби. Легендарных шиноби, чьё существование так и не было доказано, между прочим.

Они говорят, что всё будет хорошо. Интересные, лживые слова, которым хочется верить.

Мито цепляется за них, когда уже не понимает, что причиняет такую режущую боль — лезвия или собственное дыхание, спёртый воздух, который обрастает иголками в лёгких.

Всё будет хорошо.

Мито называют лисёнком. Она жалеет, что в ней мало от настоящей лисы, иначе она выцарапала бы им всем глаза. И убежала бы в нору.

Демон должен воскреснуть, когда его чакра смешается с чакрой его джинчуурики.

Нужно всего лишь высвободить последнюю из упрямого тела. Как? Очевидно, любыми способами, кроме тех, которые потенциально могут убить человека. Правильно же? Нужно, наверное, разрабатывать определённый комплекс упражнений, долго медитировать, ведь если чакра — это сила духа, то нужно эту силу поддерживать, развивать, бережно культивировать, раз уж вы ищете нечто настолько ценное и настолько редкое, верно?

Они придумали куда проще.

Кто-то просто предложил почти-убивать, поскольку смерть является великолепным триггером.

У Мито действительно была чакра, а ещё у неё были шрамы, разбросанные по всему телу, и почти полностью разрушенная система чакры после месяцев, проведённых в занесённых песками лабораториях, и мёртвый демонический дух по-прежнему оставался мёртвым — вывернутая наизнанку терапия не давала результатов.

Вкус крови во рту — это почти обыденность.