Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Ich weiß, ich hab gesagt

Ich bin heute am Start

Aber ich komm nicht klar und da

Wo ich schon tausend Mal war

Will ich heute nicht hin

Weil da immer die gleichen Leute sind

Und weil ich müde bin

Я знаю , я сказал ,

Что сегодня приду,

Но я не смогу и не пойду туда,

Где уже тысячу раз был.

Не хочу сегодня идти туда,

Потому что там всегда одни и те же люди,

И потому что я устал.

– AnnenMayKantereit,  Ich geh heut nicht mehr tanzen

Берлин в феврале совершенно несчастен.

Небо висит низко, серое, полное от не прошедшего дождя и выхлопных газов над покрытыми инеем улицами. Люди в мрачном расположении духа и мрачной одежде шагают по тротуарам, посыпанным хрустящей солью, как злобные ракеты. Фасады многовековых зданий рушатся от запущенности под слоями граффити.

Берлин в феврале совершенно несчастен. Или дело в Сириусе.

Онемевшими пальцами он нажимает на сияющую зеленую кнопку, чтобы открыть дверь вагона, и быстро отступает вбок, выпуская тонкую струйку сердитых пассажиров наружу. Кажется, будто каждый из них заглядывает Сириусу прямо в глаза, говоря «ты пустое место». Он вежливо улыбается, не смотря ни на кого определенного, и позволяет утащить себя в зияющую пасть поезда, словно маленький пузырь в потоке мыльной воды, утекающий в слив кухонной раковины.

Все сидячие места заняты, и Сириус быстро проходит в конец вагона, становясь у противоположных дверей — одно из его любимых мест в здешних поездах. Это было роскошной возможностью избежать великолепной перспективы провести поездку, уткнувшись кому-то в подмышку, а еще тут есть ручка, за которую можно ухватиться, и выход ближе. Как и все хорошие вещи, это требовало риска: например, быть раздавленным упертым велосипедистом с его металлическим спутником. Они повсюду, буквально повсюду. Сириус ненавидит велосипедистов.

Двери закрываются со звуком, от которого звенит в ушах, и поезд отправляется, прокладывая себе путь над улицами города. Сириус опирается головой на обитую пластиком стену и смотрит сквозь запотевшее от конденсата окно. Утренняя темнота медленно рассеивается, сменяясь депрессивной серостью — так будет в течение всего дня, и никто не сможет сказать который час, не взглянув на часы. Восемь утра? Три после полудня? Никто не знает. Сириус уверен, что Берлин — просто симуляция, время здесь нереально, это просто пылесос для душ, который высасывает из тебя всю радость, до тех пор, пока ты не станешь пустой оболочкой. Еще пару месяцев, и Сириус присоединится к остальной толпе, купит черную куртку от North Face и будет кидать убийственные взгляды на любого, кто осмелится посмотреть ему в глаза.

Ладно, возможно, Сириус немного драматизирует.

Раздраженная женщина с детской коляской для двух детей, которая почти впечатывает его в стену, вырывает Сириуса из мыслей. На ее лице взгляд, который спрашивает: «и что ты будешь с этим делать?». Два малыша в коляске выглядят такими же недовольными, как и их мама.

Сириус с трудом выбирается из её ловушки и лихорадочно оглядывается в поисках другого места, где он мог бы остановиться, пока ему не придется выходить. Поезд теперь более пустой, они только что проехали остановку, на которой многие люди вышли, чтобы пересесть на другой поезд. С невероятным облегчением Сириус замечает свободное место в конце вагона и спешит занять его.

Это секция с четырьмя посадочными местами по два друг напротив друга, и она почти свободна, за исключением одного места. Сириус опускается на сидение по диагонали от другого пассажира — это не озвученное, но, тем не менее, жизненно необходимое правило в общественном транспорте Берлина. В первую очередь занимают место у окна, то, с которого ты будешь смотреть в сторону машиниста, потом место наискосок, чтобы оставить как можно больше свободного пространства, затем второе место, с которого видно машиниста, и наконец, последний несчастный пассажир должен будет протиснуться через всю секцию ко второму месту у окна. Вот так здесь делается, и люди будут осуждать тебя, если ты не соблюдаешь порядок.

Сириус вздыхает и осторожно смотрит на своего попутчика, чтобы не произвести впечатление человека, который пялится на незнакомцев. Но все его благие намерения испаряются, как только он видит парня.

До этого Сириус никогда не видел в Берлине чего-то подобного. Или в любом другом месте, если подумать. Он выбивается из окружавшей их тьмы, как будто умный режиссер подсветил парня с правильного ракурса. Он выглядит совершенно неуместным.

Он беззаботно развалился на сиденье, согнув длинную ногу так, что лодыжка упирается в колено, и смотрит в телефон. Светлые, почти белокурые кудри рассыпались вокруг наушников, будто нимб, спадая ему на глаза. На нем очки, намеренно большего размера, чем нужно, в золотой оправе, отражающие половину экрана так, что Сириус видит: он что-то читает, книгу или, может быть, статью, при этом активно и без стеснения беззвучно подпевая тому, что играет у него в наушниках.

Вещь, которая привлекает внимание Сириуса даже больше, чем общий вид парня, это его куртка. Кажется, она из какого-то пушистого флиса, сверкает разными, яркими цветами — один рукав розовый, другой голубой, высокий воротник и перед ярко-желтые, внизу лиловый. Как будто на него выплеснули упаковку школьных текстовыделителей. Куртка абсолютно, возмутительно нелепая, и Сириус не может сдержать искренней улыбки.

Парень отрывается от своего телефона и смотрит на экран за плечом Сириуса, возможно, чтобы убедиться, что он не пропустил свою остановку. Его глаза за огромными очками такие же живые: зеленые, с ярко-золотым ободком вокруг зрачков, обрамленные удивительно темными ресницами. Он опускает взгляд и по пути его глаза задевают Сириуса. С вопросительным взглядом он снова отрывается от телефона и смотрит Сириусу прямо в глаза, ловя его на том, что он пялится.

Сириус пару раз моргает, а затем быстро отворачивается, униженный. Как стыдно. Он снова делал это, пялился на незнакомца, как полнейший чудак. Не важно, как хорошо кто-то выглядит, или насколько уморителен его выбор одежды, это просто невежливо. Слегка колеблясь, Сириус снова быстро смотрит на парня, чтобы убедиться, что момент прошел. Он все еще внимательно смотрит на Сириуса, кривая насмешливая улыбка играет на его губах.

— Извини, я не хотел… — говорит Сириус, чувствуя, как горят его щеки.

Парень поднимает брови и оттягивает один наушник в сторону. Ну, конечно, он ничего не слышал.

— Я сказал, мне нравится твоя куртка, — произносит Сириус и вежливо улыбается.

Парень улыбается шире и полностью снимает наушники, позволяя им повиснуть на шее.

— Спасибо, твоя мне тоже нравится, — говорит он и смотрит Сириусу на грудь.

Голос моментально очаровывает Сириуса — удивительно глубокий для того, как парень выглядит, с очаровательным легким акцентом. Не таким ярко выраженным, как у других немцев: хоть молодое поколение и говорит на английском практически идеально, но акцент все еще заметен.

С некоторым смущением Сириус опускает взгляд вниз, не в состоянии вспомнить, в чем он сегодня. Оу, это его любимая кожаная куртка — небольшое восстание против Берлина и его погоды, которая неизбежно наградит тебя простудой, но иногда это тот риск, на который стоит пойти, чтобы остаться самим собой.

— Эм… Спасибо, — отвечает Сириус и вновь поднимает взгляд.

Парень наклоняет голову и ухмыляется.

— Хочешь, обменяемся?

Сириус на некоторое время зависает, не совсем уверенный, что ему предлагают — это своего рода языковой барьер? Но затем парень встает, снимает свою нелепую куртку и передает ее Сириусу. Просто вот так. Под курткой у него идеально белый худи без каких-либо логотипов.

Полностью сбитый с толку Сириус смотрит на протянутый предмет одежды. Этот парень в своем уме? Он правда хочет поменяться куртками с полным незнакомцем в поезде? Сириус все еще в шоке, но он чувствует, как двигается на автомате, снимая свою куртку. Парень все еще ухмыляется, когда Сириус передает ему куртку, а затем с легкостью берет ее, накидывая на плечи.

Сириус в ответ забирает чужую куртку — тяжелую и сохранившую тепло тела — но, прежде чем он успевает сказать или сделать что-нибудь еще, парень снова смотрит на экран, когда поезд останавливается на следующей станции.

— Пока! — говорит он, вот так, оставляя озадаченного Сириуса одного, унося с собой его самую любимую кожаную куртку.

Сириусу требуется всего секунда, чтобы осознать, что произошло, и он быстро прислоняется к окну, чтобы поймать взглядом  копну золотых кудрей, спускающихся по ступенькам платформы. С любимой кожаной курткой Сириуса. Он никогда ее больше не увидит. Возможно, это самая абсурдная вещь, которая случалась с Сириусом за всю жизнь.

Может быть, это все не реально, и он действительно подхватил простуду, и теперь это все мерещится ему в горячечном бреду?

За неимением других вариантов Сириус нехотя просовывает руки в рукава куртки и застегивает ее. Кажется, они носят один и тот же размер, потому что куртка садится идеально, возможно, рукава чуть длиннее. Она невероятно уютная и пахнет… Сириус поднимает высокий воротник, чувствуя себя абсолютно безумным, и нюхает ткань. Пахнет хорошо. Ничего конкретного, точно не одеколон или спрей для тела, но запах очень четкий.

Со странным чувством в животе, Сириус опускает воротник и утыкается невидящим взглядом в окно. Он только что обменялся куртками с симпатичным загадочным незнакомцем в общественном транспорте в Берлине, и он только что нюхал аромат его тела. И ему понравилось. Какого, блять, хуя?

В куртке есть огромные карманы, и Сириус машинально засовывает в них замерзшие руки, но быстро вытаскивает их. В карманах что-то есть.

Из одного кармана Сириус с отстраненным интересом достает салфетку и пачку жевательной резинки. И бумажник из другого.

Парень отдал Сириусу свою куртку, не вытащив из нее бумажник.

— Савиньи-плац, — объявляет бездушный голос поезда, и Сириус поднимается, чтобы успеть выйти до того, как двери снова закроются. Может, у него только что и было самое странное взаимодействие в его жизни, но на работе надо быть вовремя.

Странный парень со своей курткой может подождать.

***

 Компания, в которой работает Сириус, платит абсолютно копеечную зарплату, ожидает безбожно долгие рабочие часы, и на самом деле ничего не производит или не несет пользы в мир. Но, хэй, у них есть смузи-бар.

Среди его коллег нет немцев, и у Сириуса сложилось четкое впечатление, что его наняли только потому, что у них пока не было сотрудника-британца. Казалось, будто основатели больше волновались о том, как бы указать как можно больше стран на вкладке «наша команда» их веб-сайта, чем действительно старались делать свою работу качественно. Сириус быстро понял, что это было тревожно распространенным явлением на берлинской бирже труда.

 Это идеально подходило Сириусу. Он не искал исчерпывающей цели в жизни или завидной карьеры. Он хотел выбраться. Так он сказал на собеседовании. Именно так.

— Почему вы хотите работать в нашей компании? — спросил главный исполнительный директор, настаивающий на том, чтобы к нему обращались «просто Пит», закинув ноги на стол, создавая впечатление преувеличенной небрежности.

— Хочу выбраться из Англии, — сказал Сириус.

Просто Пит рассмеялся так сильно, будто это было хорошей шуткой.

— И почему вы думаете, что мы должны нанять вас? — спросил он затем.

— Потому что я самый лучший маркетинговый директор, которого вы когда-либо увидите, — ответил Сириус.

Это было очевидным преувеличением. Он знал это. Просто Пит знал это. Тем не менее, мужчина одобряюще кивнул.

— Один вопрос напоследок, — произнес он с опасным блеском в глазах. — Представьте, что вы работаете здесь, и вы открываете холодильник на общей кухне. Там йогурт с истекшим сроком годности, наступившим вчера. Что вы сделаете? Вариант А: выбросите. Вариант Б: съедите. Вариант В: спросите, не хочет ли его кто-нибудь.

Сириус просто посмотрел на него, чувствуя себя мертвым изнутри.

— У меня непереносимость лактозы, — ответил он.

— Мы свяжемся с вами до конца недели, — сказал Пит.

И вот так, спустя недели бумажной волокиты и поисков квартиры (Сириус даже не знал, что хуже), он прибыл в Берлин для своего первого рабочего дня. Это действительно ощущалось, как новое начало — новый год, новый город, новая работа. Впереди так много возможностей. Он действительно надеется, что все изменится, появится перспектива, в которой он так отчаянно нуждался, возможность изменить свою жизнь.

И, как оказалось, ты можешь убежать от своей страны, семьи, друзей, бывших, но ты не можешь убежать от себя.

Сириус надеялся на новое начало, свежий старт, более счастливую жизнь. А получил сезонную (хотелось надеяться, что только такую) депрессию, невероятное количество стресса из-за переезда в другую страну и обустройства на новом рабочем месте, и никого, абсолютно никого, чтобы поговорить.

В этом была суть Берлина. Всем на тебя плевать, полностью. Никому до тебя нет никакого дела, даже поверхностно. Никто не будет спрашивать, как у тебя дела, в магазине; никто не будет поддерживать неловкие разговоры в очереди к доктору из вежливости; никто не будет предпринимать попытки узнать тебя.

Сириус никогда не чувствовал себя настолько одиноким, будучи окруженным тремя с половиной миллионами людей каждый день. Парадокс больших городов, вкупе с немецким безразличием и берлинской отличительной грубостью. Сириус не считал забавным, когда на него огрызались, пока он заказывал еду, совершал покупки или просто оказывался не в том месте не в то время, неважно, насколько сильно люди пытались романтизировать берлинский характер.

Сириус был совершенно несчастен в Берлине.

***

Он выходит с работы, когда на улице уже темно. Чем ближе весна, тем дни становятся длиннее, но Сириус еще не заметил каких-то улучшений, пока он работает. В плохие дни его мозг плавится, у него такое ощущение, будто все дни он проводит либо в темноте, либо под неоновыми лампами.

Возможно, у него нехватка витамина D. Возможно, ему стоит купить какие-нибудь пищевые добавки или что-то в этом роде.

Сегодня особенно плохой день, потому что Сириус даже не чувствует, что был продуктивным. Он провел весь день, думая о том парне в поезде.

Он правда был глотком свежего воздуха. Сириус был слишком ошеломлен и смущен, чтобы понять это сразу, но, возвращаясь назад, он уверен, что причина, почему его сразу же потянуло к парню, кроется в том, что у него был этот вайб… Дело было даже не в его стиле одежды, хоть это и было слегка необычным для утренней городской толпы — в Берлине Сириус видел людей одетых по-всякому. Куртка этого парня была слишком яркой в море темных дождевых плащей и спортивной одежды, которую немцы так любили носить в повседневной жизни, но она и рядом не стояла с самыми причудливыми нарядами, которые можно было увидеть на улицах Берлина каждый день.

Он просто был другим. Сириус даже не мог сказать, почему. Он просто знал. У этого парня над головой табличка, гласящая «главный герой» жирным шрифтом. А Сириус был просто везучим статистом, удостоенным кратковременного внимания. Весь этот трюк с обменом куртками, возможно, был тщательно спланированным развитием персонажа для парня, и не имел ничего общего с самим Сириусом.

Было ли грустно осознавать себя второстепенным персонажем собственной жизни? Или это просто здоровая самооценка?

К тому же, парень еще и был симпатичным, не в привычном смысле этого слова, хотя и это тоже. Казалось, у него не было рамок — выражение лица было открытым, дружелюбным, не таким, как у многих людей, которые выглядят зажатыми в общественных местах.

А его поведение? Кто вообще делает спонтанно что-то подобное?

Эта загадка не отпускала Сириуса весь день. Куртка, висящая на спинке стула, притягивала к себе его взгляд каждый раз, когда он вставал со своего места; её мягкий воротник почти ободряюще прижимался к спине Сириуса, пока он пытался сконцентрироваться на работе.

Когда Сириус возвращается домой, он первым делом включает яркий свет и выворачивает содержимое карманов.

Жевательная резинка. Салфетка. Бумажник.

Сириусу кажется, будто он дешевая версия Шерлока Холмса, и он чувствует себя необъяснимо довольным, поднимая упаковку жвачки и исследуя ее со всех сторон. Просто обычная жвачка, мятная, несколько пластинок в пачке отсутствуют. Жевал ли ее парень, когда был в поезде? Сириус не может вспомнить, но это не кажется достаточно важным, поэтому он двигается дальше.

Салфетка оказывается мерчем какой-то компании, о которой Сириус не слышал. Она чистая, если не считать завернутого уголка, как будто она соприкоснулась с чем-то влажным. Логотип внизу отпечатан зелеными чернилами — контур волка, воющего на луну, которая больше похожа на диско-шар. Может, бар? Или клуб? Тот парень определенно создает впечатление человека, шляющегося по клубам.

Сириус представляет его без больших наушников, голова закинута назад, и кудри подсвечиваются разными цветами в бит какой-то техно-музыки, широкая дразнящая улыбка и счастье на лице. Возможно, в следующий раз он бы надел куртку Сириуса — она действительно хорошо на нем смотрелась, возможно, даже лучше, чем на самом Сириусе. Или нет, кто вообще танцует в куртке? Что касается таких вещей, Сириус был уже не в теме.

Он оставил бумажник напоследок, хотя, возможно, именно эта вещь скрывала в себе больше всего ответов. Бумажник тонкий, легкий, едва ли больше чем кредитка, из какого-то странного воскообразного материала. Точно не кожа.

Сириус с любопытством раскрывает бумажник и разглядывает стройный ряд карт. На другой стороне маленький карман с застежкой на магните для мелочи, полностью пустой, с длинной стороны открывается отделение для купюр.

— Немцы и их любовь к наличке, — бормочет Сириус себе под нос, по большей части довольный.

Парень оставил Сириусу свой бумажник почти что с сотней евро внутри. Кто носит с собой так много денег? Или он просто беззаботный богатенький ребенок?

Сириус фыркает. Он должен быть последним, кто осуждает людей из-за их финансового положения — не с его аристократической семьей, хорошим образованием и историей со сверх оплачиваемой работой.

Сгорая от любопытства, Сириус вытаскивает карточки и раскладывает их на обеденном столе предельно внимательно, чтобы не забыть правильный порядок — он бы не хотел, чтобы тот парень знал, что Сириус рылся в его вещах, если он вернет ему бумажник. А ему определенно придется. Сотня евро! Если догадка Сириуса не верна, и этот парень не какой-то там состоятельный мерзавец, то это, должно быть, половина его месячного бюджета на еду.

Первая карточка — его удостоверение личности. Джекпот!

— Ремус Джон Люпин, — зачитывает Сириус вслух, пробуя имя на языке. Интересное имя. Определенно не немецкое, но в таком городе, как Берлин, это не удивительно. Конечно, у него был акцент, но Сириус не знает, немецкий ли он, парень мог быть родом откуда угодно. Или его родители были такими же больными, как у Сириуса.

— Двадцать семь! — громко вскрикивает Сириус в пустую квартиру.

Ремус точно не выглядел на двадцать семь. Едва больше двадцати, если на то пошло. Сириусу самому двадцать восемь, всего на пару месяцев старше, но он чувствует себя стариком, по сравнению с этим парнем. Ремус выглядит как кто-то, кто приносит свою грязную одежду родителям, чтобы ее постирать. Сириус открыл частный пенсионный счет и раскошелился на новую эргономичную подушку.

Сириус очень внимательно изучает его фотографию. На ней он выглядит точно так же, как и этим утром, возможно, волосы чуть короче. Это даже не плохая фотография — Сириусу всегда успокаивал себя тем, что все выглядели ужасно на своих удостоверениях, но, очевидно, не Ремус. Сириус проверяет обратную сторону, чтобы увидеть, когда удостоверение было выдано, и фыркает от смеха — пять лет назад. Этот парень не стареет, не так ли?

Даже его подпись выглядит круто. Как-то элегантно, но в непринужденном я-хорош-во-всем-что-делаю-и-мне-плевать смысле. Скорее всего, у него красивый почерк.

Он, на самом деле, был немцем. Родился в Берлине. Так что, определенно чокнутые родители со страстью к необычным именам. Сириусу это было знакомо.

Цвет глаз указан зеленый, но Сириус уже это знал. Рост, как оказывается, 187 сантиметров, что по меркам Сириуса было пиздецки большой цифрой — у него не было времени оценить рост Ремуса в поезде. Сам Сириус едва достигал 180 сантиметров, и это его бесило разве что совсем немножко.

И теперь Сириус знает его адрес, что немного странно. Со стороны Ремуса было невероятно глупым отдать ему куртку, не проверив перед этим карманы. Теперь полнейший незнакомец знает о нем очень личную информацию. Не то чтобы Сириус сделал что-то плохое, но ведь он мог! Очень безответственно.

Но чего ты ожидаешь от парня, который спонтанно предлагает обменяться с кем-нибудь куртками, просто потому что кто-то сделал ей комплимент?

Сириус убирает удостоверение обратно в бумажник и переходит к другим карточкам. Одна – это медицинская страховка, что является первой ответственной вещью, которую он наблюдает у Ремуса, — по крайней мере, он носит с собой страховку на случай, если что-то произойдет. Другая — годовой проездной. Сириус быстро проверяет, но нет, водительских прав там нет. Значит, Ремус, скорее всего, машину не водит и каждый день пользуется общественным транспортом. Хорошее наблюдение, Шерлок, в любом случае это распространенное явление среди жителей Берлина.

Две другие — банковские карты, дебетовая и кредитная. Сириус закатывает глаза и действительно надеется, что Ремус быстро заметил отсутствие бумажника и заблокировал карты — если бы Сириус был кем-то другим, он уже с легкостью мог бы потратить все деньги.

Он не станет, но мог бы.

По какой-то причине Сириус чувствует легкую злость. Тупой парень, почему он такой беспечный? Как он вообще прожил так долго с таким отношением?

«Может быть, потому что он не думает, что внешний мир его враг», — предлагает голос в голове Сириуса.

«Ну, очень наивно с его стороны», — мысленно парирует Сириус.

— Отлично, теперь я разговариваю сам с собой, — бормочет он. Потом он замечает, что только что сделал, и трясет головой. Он медленно сходит с ума.

Сириус убирает все карты на место и изучает бумажник во второй раз, теперь более внимательно. И действительно, он находит другое отделение с засунутыми в него бумажками.

С одобрительным хмыканьем Сириус вытаскивает  карточку донора. Похоже, Ремус Люпин готов к любой ситуации. Славно.

Второй листок выглядит как страница из книги, или, может быть, бумага для принтера. Она довольно старая, потрепанная по углам, свернутая, чтобы уместиться в кармашек и вместе с тем показать текст на ней. Сириус быстро пробегает глазами по строчкам, а затем перечитывает их еще раз, более вдумчиво. Написано на немецком, и Сириусу приходится потрудиться, чтобы собрать слова в цельную мысль. Взяв телефон, Сириус идет на крайний шаг — перевод короткой заметки.

Ваша задача - не искать любви,

а искать и находить

внутри себя барьеры,

которые вы построили против нее.

— Оу, — медленно выдыхает Сириус, пока смысл так же медленно доходит до него. Это ощущается как удар под дых, самым странным подбадривающим образом. Если бы Сириус не был атеистом, он бы подумал, что вселенная пытается сказать ему что-то.  — Кто же ты, блять, такой, Ремус Люпин?

***

Это определенно было глупой идеей, думает про себя Сириус, пока отмораживает свою задницу, стоя в очереди на входе в клуб.

После изучения бумажника Ремуса, как будто Сириус какой-то псих, он стал задумываться над тем, как вернуть бумажник владельцу. Наверное, он мог бы передать бумажник в бюро находок, но он не был уверен, что Ремус будет так утруждаться, чтобы найти его. Может быть, он мог бы передать бумажник полиции, и она смогла бы связаться с владельцем.

Но все это было очень… безликим. А Сириуса не отпускало ощущение, будто между ними что-то произошло. Может быть, то, что они встретились вот так, не было совпадением. Может быть, это действительно что-то значило. Сириус не знает, чем бы это могло быть, но ему невероятно любопытно.

Так же, он действительно хотел встретиться с Ремусом еще раз. Почему, он пока сказать не мог. Было что-то такое в парне, что его заинтересовало, и, возможно, так у них мог бы завязаться настоящий разговор. Они могли бы посмеяться над абсурдностью ситуации, например. Это было бы уместным, не так ли?

Благодаря его удостоверению Сириус знал теперь адрес Ремуса. Но не было бы это странным, если бы он вдруг просто объявился у него на пороге? Это определенно было бы жутко. Он мог бы отправить бумажник по почте, разумеется, но тогда это лишило бы его возможности поговорить с Ремусом.

Другой единственной подсказкой была салфетка, и быстрый поиск в интернете подсказал ему, что логотип действительно принадлежал ночному клубу в Берлине под названием «Волчий Аконит», что объясняло волка. Кстати, не слишком далеко от дома Сириуса, что было приятным совпадением. И вот так Сириус, в морозный пятничный вечер, оказался в очереди рядом с угрюмыми студентами в узких брюках и пьяными участницами девичника.

Конечно, это был выстрел вслепую. Ремус мог быть в этом клубе всего лишь раз и никогда не появляться там снова. Кто-то мог дать ему эту салфетку, и сам он никогда здесь не был. Вероятность того, что он так же будет тут сегодня, была практически нулевой.

Сириус был уверен, что все это было пустой тратой времени — он устал после долгой рабочей недели, и, честно говоря, он был уже слишком старым, чтобы шляться по клубам без ясной причины. Особенно в одиночку. Он не делал этого целую вечность, и на то были причины.

Когда подошла его очередь, он понадеялся, что вышибалы на входе развернут его так же, как и пару людей перед ним. Сириус определенно не выглядит так, будто вписывается в толпу, и не чувствует себя так, словно его должны впустить. Но, на удивление, вышибала удостаивает его лишь одним взглядом и мрачно кивает, отступая в сторону, чтобы пропустить его. Сириус почти спрашивает, уверен ли тот в своем решении, но затем собирается с духом и заходит внутрь.

Маленький вестибюль освещен тусклым фиолетовым светом, стены буквально дрожат от музыки за ними, а девушка за стойкой ухмыляется ему, когда он подходит, чтобы заплатить и сдать куртку.  Она непристойно подмигивает, ставя ему на руку печать с тем же логотипом, что Сириус видел на салфетке Ремуса, и отмахивается от него, чтобы заняться другими людьми в очереди.

Клуб забит под завязку, и Сириус осматривается с возвышенности на входе — пару шагов отделяют его от самого танцпола. Он не слишком большой и привлекательный, напротив,  прямоугольный танцпол достаточно маленький, по мнению Сириуса. В углу есть крошечная сцена, где сейчас расположилась диджейская стойка, но место выглядит так, будто там могла бы играть живая музыка. Люди увлеченно танцуют, сверху выглядя как дружная масса, подсвечиваемая разноцветным светом, пульсирующим в такт музыке.

По крайней мере, это не техно, думает Сириус. Что, на самом деле, в Берлине является подвигом. Звучит больше как тщательно продуманный микс из популярной поп-музыки, и Сириус понимает, почему его впустили внутрь. Ни один настоящий крутой Берлинский чувак не позволил бы себе показаться в подобном месте, и благодаря этому настроение Сириуса повышается на пару ступенек.

Как он ожидал найти здесь Ремуса, в том невероятном случае, что он действительно здесь сегодня, сейчас за пределами понимания Сириуса. Это было плохой идеей. Ему нужно выпить.

Все еще чувствуя себя немного не в своей тарелке, Сириус следует за группой парней в сторону от танцпола, где большой арочный проход открывает вид на вторую половину клуба. Там так же громко, но не так многолюдно. Вдоль стены стоят маленькие столики с удобными стульями и диванчиками, по другую сторону находится длинная барная стойка, где большинство людей ждет свои напитки.

Сириус замечает пустой барный стул и неуверенно подходит к нему. Не нарушает ли он какое-то условное правило берлинских клубов, просто так занимая свободное место? Но никто не обращает на него внимания, а какая-то девушка, мило улыбаясь, и вовсе отходит в сторону, чтобы пропустить его.

Он садится и поднимает взгляд на меню над баром, решая, что он закажет. Прошло какое-то время с тех пор, как он выходил куда-то, чтобы выпить. Что люди вообще пьют в клубах? Шоты? Нет, Сириус не будет заказывать шоты в одиночку. Это стремно.

Громкий смех, слышимый даже сквозь музыку, привлекает его внимание, и он оглядывается на другой конец бара, чтобы понять, из-за чего такой переполох. Сразу же его желудок опускается на дно, а сердце одновременно подскакивает к горлу.

Там, за кассой, наклонившись вперед, чтобы передать гостям их напитки, находится знакомая копна кудрей.

Возможно, на самом деле, это было замечательной идеей, исправляет себя Сириус и не может сдержать удовлетворенной ухмылки.

Ремус Люпин и правда сегодня снова в этом клубе. Потому что Ремус Люпин работает здесь. Что за чертово совпадение!

Наблюдать работу Ремуса за барной стойкой — самое большое развлечение, которое было у Сириуса за последние месяцы. Он выглядит абсолютно в своей стихии, подпевая музыке с ослепительной улыбкой, двигаясь в ритм под бит, будто это какое-то отрепетированное представление. На нем черная узкая футболка и черно-белые штаны, в стиле шахматной доски. Он выглядит хорошо.

Толпа любит его. Гости хлопают и ликуют, когда он подбрасывает и ловит бутылки, или балансирует шейкеры на руках, или наливает несколько шотов сразу. Все, что он делает, выглядит таким плавным и непринужденным, что Сириус чувствует себя прикованным к его движениям, как мотылек, тянущийся к пламени.

Пик наступает, когда компания девушек заказывает напитки, восхищенно переговариваясь между собой. Сириус смотрит, как Ремус наклоняется к ним, голова опущена, чтобы лучше слышать, и улыбка начинает расцветать на его губах. Он кивает и, подмигивая, показывает им преувеличенными знаками «окей».

Ремус быстро, настолько быстро, что почти и не заметно, выстраивает башню из пустых стаканов с рюмками на вершине и наливает ликер с содовой, акцентируя внимание на том, что он делает это плавно и под бит. Затем он знаками показывает компании, чтобы они сделали шаг назад, и хрустит костяшками для зрелищности, перед тем как разлить полоску ликера от последнего стакана прямо на деревянную столешницу.

Девушки, возможно, уже зная, что он собирается сделать, подпрыгивают от предвкушения и пищат, когда он вынимает зажигалку из заднего кармана. В этот же момент его глаза встречаются с взглядом Сириуса, и на секунду он замирает, удивленный, после чего его улыбка становится шире. Теперь он точно улыбается Сириусу. Не разрывая зрительного контакта, он щелкает зажигалкой и проводит рукой над барной стойкой.

Сразу же вспыхивает ревущая стена пламени, пожирая дорожку из ликера и подбираясь все ближе и ближе к напиткам, пока они в конечном счете тоже не загораются. Ремус улыбается ликующей толпе и, совершенно не беспокоясь, смахивает полотенцем языки пламенем с барной стойки, туша их. Затем, с невероятной точностью он опрокидывает горящие шоты, один за другим, в большие стаканы в нижней части башни.

Другой бармен смеется и аплодирует его представлению. Девушки в восторге. Внезапно Сириусу кажется, будто в этом помещении недостаточно кислорода.

С другой стороны, возможно, это была плохая идея. Очень плохая. Очень, очень плохая.

Chapter Text

Wir leben immer schneller, feiern zu hart

Wir treffen die Freunde und vergessen unsern Tag

Wollen kein‘ Stress, kein‘ Druck

Nehm ’n Zug, noch ‘n Schluck

Vom Gin Tonic, guck in diesen Himmel wie aus Hollywood

Rot knallt in das Blau, vergoldet deine Stadt

Und über uns ziehen lila Wolken in die Nacht

Мы живём всё быстрее, празднуем всё жестче,

Мы встречаем друзей, забываем свой день,

Не желаем ни стресса, ни давления,

Садимся в поезд, очередной глоток Джин Тоника,

Пялимся в небо: как из Голливуда!

Красное появляется на синем, золотит твой город,

И над нами ночью проплывают фиолетовые облака!

– Marteria, Lila Wolken

***

Сириус все еще не оправился от того, насколько умопомрачительно горяч Ремус Люпин, играющий с огнем (какая случайная ирония), когда причина его паники подходит к нему и наклоняется через стойку с ожидающе поднятыми бровями, маленькая улыбка все еще играет на его губах.

— Эм… — брови Ремуса поднимаются еще выше при этом красноречии. — Водку с Рэд Буллом, — произносит Сириус быстро и добавляет, — пожалуйста.

Ремус кивает и подкидывает салфетку в воздух, закручивая ее так, что она опускается прямо перед Сириусом — такая же, как та, что он нашел в кармане Ремуса на этой неделе. Ремус быстро зачерпывает щедрую порцию льда в стакан и ставит его перед Сириусом. Смотря ему прямо в глаза, Ремус подкидывает открытую бутылку водки в воздух, ни капли жидкости не выливается, пока он не наливает шот. Сириус не уверен, делает ли тот так всегда, или просто выпендривается, но он, в любом случае, впечатлен.

С игривым выражением, уголки рта ползут вверх, он хватает банку Рэд Булла и, вместо того, чтобы просто открыть ее, прокручивает нижнюю часть бутылки на раскрытой ладони перед тем, как отпустить. Банка замирает, будто приклеенная на его раскрытой ладони, словно бросая вызов гравитации. Сириус чувствует, как горят его щеки, пока Ремус открывает банку и наливает содовую в напиток Сириуса, все еще не разрывая зрительный контакт и необъяснимым образом удерживая банку на ладони.

Конечно же, Сириус выкладывает излишне огромную сумму в качестве чаевых, на что Ремус, вероятнее всего, и рассчитывал. С такими барными трюками, он, должно быть, собирал много налички.

Было слишком громко и многолюдно, чтобы завести какой-то разговор, поэтому Сириус просто неловко ему кивает. Ремус улыбается, его взгляд яркий и ясный за огромными очками, и Сириус замечает, что у него две ямочки на щеках. Это такая маленькая деталь, у многих людей ямочки, когда они улыбаются. Черт, даже у Сириуса есть ямочка, когда он улыбается. Но по какой-то причине на лице Ремуса это выглядит особенно очаровательно. Но по какой-то причине это делает Ремуса ещё более очаровательным. Как будто бы Сириус и так недостаточно страдает…

Ради всего, блять, святого.

Сириус наблюдает за тем, как работает Ремус, еще некоторое время, потягивая свой напиток в одиночестве. Он выглядит таким счастливым, таким беззаботным, таким уверенным. Он флиртует с гостями, позволяет уболтать себя на пару шотов с группой тусовщиков, разрешает девушке снять на видео, как он подбрасывает полный шейкер в воздух и ловит его у себя за головой.

Сириуса разрывает: он не может решить, думает ли он, что этот парень крутой или просто выпендривается. Ремус выглядит как душа любой вечеринки, его любят все. Но, возможно, это просто его работа, многие люди надевают маску, когда они на работе. Сириусу с этим хорошо знаком.

Он раздумывает над тем, как поступить дальше. Ремус не сказал ничего, чтобы дать понять, что он узнал в Сириусе того, кому он отдал куртку, но он выглядел удивленным, увидев Сириуса здесь сегодня вечером. Возможно, Сириусу стоит просто передать Ремусу его бумажник, принимая тот факт, что разговор, которого он по какой-то причине ждал с нетерпением, никогда не состоится в подобном месте.

Он так и не решил, что делать, когда заметил знакомые лица, подходящие к стойке через танцпол. С нездоровой долей любопытства Сириус наблюдает, как группа девчонок, которых он видел на огненном представлении ранее, возвращается снова, целенаправленно пробираются к бару. У одной на лице решительный взгляд той, кто выпила достаточно, чтобы поверить в то, что она может завоевать мир, а другая просто выглядит смущенной.

Ремус подходит к ним, перекидывая полотенце через плечо, и первая девушка тут же начинает говорить, при этом указывая жестами на свою подругу, чье лицо становится красным, и это видно даже при тусклом освещении в клубе. Улыбка Ремуса застывает, а его брови сдвигаются в замешательстве, возможно потому, что он не может хорошо их расслышать. Легким движением он опирается на барную стойку, чтобы наклониться к ним поближе, его ноги болтаются в воздухе.

Сириус взглядом оценивает его трицепсы и делает большой глоток, разочарованно пережевывая кусок льда. Почему, и сам не знает.

Ремус внезапно смеется и спрыгивает вниз, наклоняя голову и поднимая обе руки в извиняющемся жесте. Теперь обе девушки пытаются что-то ему сказать, активно жестикулируя, но он лишь ухмыляется и качает головой. Чего именно хотели девушки, становится ясным, когда одна из них, смущенная, хватает салфетку и записывает на ней что-то, что должно быть ее номером телефона, перед тем как настойчиво передать ее Ремусу.

Он смотрит на девушек с долю секунды, снова смеется и наклоняется вперед, чтобы выхватить салфетку из ее руки, побежденно пожимая плечами. Сириус фыркает от смеха. Он просто прикидывался недоступным? Сколько человек флиртуют с ним в течение вечера? Возможно, десятки.

Размышления Сириуса прерываются тем, что Ремус незаметно выбрасывает салфетку в мусорное ведро под барной стойкой, принимая очередной заказ, когда девушки снова исчезают из виду.

Оу. Ему действительно был не нужен номер, он просто принял его из вежливости. Сириус даже не знал, что немцы делают что-то подобное. Ну, может, она была не в его вкусе, хотя, по мнению Сириуса, она выглядела довольно симпатичной. Может быть, у него уже есть девушка.

Как раз в тот момент, когда Сириус почти смирился с тем фактом, что то, что вообразил его лишенный сна мозг, никогда не произойдет, и он должен просто смириться с мыслью, что Ремус Люпин навсегда останется для него загадкой, Ремус оглядывает толпу и настойчиво машет кому-то рукой. Минуту спустя появляется девушка с ярко-фиолетовыми волосами и заползает за барную стойку, игриво шлепая Ремуса по заднице.

Он улыбается ей и что-то быстро говорит. Она кивает со снисходительной улыбкой на лице и подходит к следующему гостю, чтобы принять заказ.

Оу, Ремус уходит? Сириус чувствует укол разочарования. Он опускает взгляд на часы и бледнеет— три часа ночи. Он правда провел больше двух часов, наблюдая за Ремусом за барной стойкой? Если он не считал Сириуса чудиком до этого момента, то теперь он определенно так думает.

Но, к удивлению Сириуса, Ремус намеренно ловит его взгляд и слегка улыбается, вытаскивая пачку сигарет из кармана и потрясывая ей в качестве приглашения. Сириус слегка колеблется, но на самом деле истолковать это по-другому невозможно, поэтому он кивает.

Ремус просто распахивает створку бара, придерживая ее, чтобы Сириус мог пройти под ней, и ведет его через непримечательную, выкрашенную в черный дверь за стойкой. Сириус идет за ним по узкому коридору; он тускло освещен красными лампочками, черные стены вибрируют от приглушенного бита музыки.

Большая металлическая дверь в конце коридора ведет к выходу из клуба, возможно, к заднему двору, и Сириус неосознанно вздрагивает, когда резкий порыв ветра сдувает волосы с его разгоряченного лба.

После того, как звуконепроницаемая дверь с грохотом закрывается, оглушающую тишину двора разрывает щелчок зажигалки Ремуса.

— Хэй, — говорит он с сигаретой в зубах и улыбается Сириусу, предлагая ему пачку.

— Привет, — отвечает Сириус и качает головой. — Нет, спасибо.

Ремус пожимает плечами и прячет сигареты обратно в карман. Во дворе по большей части темно, свет исходит только от небольшой лампочки, висящей над дверью, через которую они только что прошли, и дым, выдыхаемый Ремусом, тянется к нему как ледяной туман. Сириус с тоской наблюдает за ним, внезапно не зная, что сказать.

— Ты тот парень с курткой, — довольно заявляет Ремус.

Сириус тут же вспоминает, для чего он изначально сюда пришел.

— О, да! — он засовывает руку в карман джинсов и вытаскивает бумажник Ремуса. — Хотел вернуть его тебе.

— Спасибо, — говорит Ремус с легкой улыбкой и принимает бумажник так, словно это сущий пустяк. Он даже не проверяет, все ли на месте, перед тем, как убрать его в карман. — Как ты нашел меня? У нас есть общие друзья?

 Сириусу так не кажется, но это Берлин, поэтому откуда ему знать. Возможно, в этом нет ничего необычного, если ты прожил здесь достаточно долго, и у тебя много знакомых. Однако, это не относится к Сириусу.

— Нет, я так не думаю, — говорит Сириус. — У тебя в кармане была салфетка из этого клуба. Я решил испытать удачу.

Рука Ремуса замирает на полпути к губам, и он смотрит на Сириуса большими глазами, улыбка медленно появляется на его лице. Затем он смеется, громко и звонко, этот звук раздается эхом по пустынному двору.

— Вау, — выдавливает он. — Круто! Это то, что я бы сделал!

— Правда? — Сириус неуверенно улыбается ему.

— Ага, — соглашается Ремус. — Абсолютно. Ты был без понятия, работаю я здесь, или нет, но все равно пришел. Я бы подумал «пожалуйста, вселенная, если этому суждено случиться, пусть он будет здесь сегодня».

Если этому суждено случиться. Сириус сухо сглатывает, не уверенный, как это интерпретировать. Суждено случиться в смысле «суждено отдать ему бумажник» или здесь есть романтический подтекст?

— Думаю, в конце концов так и должно было произойти, — смело произносит Сириус и улыбается тому, как Ремус энергично кивает и ухмыляется с сигаретой во рту.

— Люблю, когда так происходит, — говорит Ремус счастливо.

— Ты часто разговариваешь со вселенной? — спрашивает Сириус весело.

— О, все время, — заявляет Ремус серьезно. — Тебе нужно попробовать. Иногда она даже отвечает.

Если у вселенной и был способ говорить с людьми, то это было бы определенно через кого-то вроде Ремуса, думает Сириус. Заметка, которую Ремус носит в бумажнике, снова всплывает в его сознании. Теперь он готов поверить, что этот парень — какой-то современный Иисус в стоптанных вэнсах и эпатажной куртке.

 — А вселенная не сказала тебе заблокировать банковские карты? — спрашивает Сириус с издевкой.

— Нет. Зачем мне это? — фыркает Ремус

О, Господи. Сириус подозревал, что он окажется таким.

— Потому что я мог с легкостью тебя ограбить, — объясняет Сириус так, словно Ремус ребенок.

— Не-а, — говорит Ремус пренебрежительно и взмахивает рукой. — Ты бы так не поступил.

Это совершенно безумно. Ремус не знает о Сириусе буквально ничего. Ничего, что оправдало бы такое количество доверия в любом случае. Однажды он станет жертвой ужасной аферы, Сириус уверен в этом.

— А если бы я не нашел тебя здесь? — спрашивает Сириус слегка обиженно. Почему это вообще так его волнует? Его это не касается.

Ремус наклоняет голову и ухмыляется.

— Я рассчитывал, что ты придешь в мою квартиру. У тебя был мой адрес, и всё такое.

— Ты рассчитывал? — спрашивает Сириус, его брови взлетели вверх сами по себе.

— Естественно, — говорит Ремус, пожимая плечами. — Или скорее надеялся на это. Иначе как я получил бы шанс поговорить с тобой еще раз?

Сириус не уверен, звенит ли в ушах от громкой музыки внутри клуба, или так его мозг пытается сказать, что на сегодня он отключается.

— Стой, стой, стой — выплёвывает он. — Ты отдал мне куртку, зная, что твой бумажник внутри? Потому что ты хотел поговорить со мной?

Ремус смеется и кивает.

— Да! И это сработало!

По какой-то причине Сириус чувствует вину за то, что он своим поведением поддерживает иллюзии Ремуса и поощряет подобные действия.

— Кто вообще так делает?! — восклицает Сириус, полностью возмущенный.

Ремус лишь снова смеется, сверкая ямочками.

— Я! Уже никто не просит номер телефона в общественном транспорте, это странно. Это было единственным способом.

Он вконец ненормальный.

— Ты ненормальный, — серьезно говорит Сириус. — Попросить у кого-то в поезде номер телефона  — не прокатит, но вот отдать ему бумажник, в надежде, что он будет тебя искать, —  это нормально?

Ремус все еще улыбается ему, совершенно не обеспокоенный тем, что он только что спровоцировал маленький жизненный кризис.

— Ты бы дал мне номер, если бы я попросил?

— Скорее всего, нет, — признает Сириус.

Ремус цокает и кивает.

— Видишь, это был единственный способ.

Некоторое время они стоят в тишине, Ремус с наслаждением курит, а Сириус пытается осознать, какого хуя вообще происходит. Ремус хотел поболтать с ним еще раз. Вот, блять…

— Я даже не знаю, как реагировать, — медленно говорит Сириус. — Теперь у меня твоя куртка. Стоило оно того?

Ремус издает нетерпеливый звук, как будто Сириус напомнил ему о чем-то.

— О, да, насчет куртки, — он смущенно улыбается. — Можно я заберу ее? Это был подарок моей сестры.

Сириус в неверии смотрит на него, раздумывая над тем, стоит ли ему отказать, просто чтобы преподать Ремусу урок, что он не может делать что-то такое и ожидать, что всё сойдет ему с рук. Мир так не работает. Он должен был знать об этом!

— Да, —  сдается он наконец. — Но сегодня я не в ней.

Кажется, Ремус радуется этой фразе и усмехается:

— Оу. Как грустно. Теперь нам придется встретиться еще раз.

Сириус растерянно качает головой и не может сдержать улыбки.

— Думаю, теперь я должен попросить твой номер.

Вместо номера Ремус просто расплывается в своей нахальной ухмылке.

— Попроси, — с вызовом.

Ремус очень медленно, очень внимательно осматривает его с ног до головы и поджимает губы. Сириус не уверен, нравится ему это, или бесит. Определенно это заставляет его что-то почувствовать.

— Дашь мне свой номер?

— Я не знаю, — тянет он. — Я даже имени твоего не знаю. Номер это что-то очень личное.

— Ты отдал мне удостоверение личности! Банковские карточки! Страховку! — взрывается Сириус, взмахивая руками от возмущения. Затем он делает вдох, съеживаясь под веселым взглядом Ремуса, и снова успокаивается. — Сириус. Сириус Блэк.

— Клевое имя, — замечает Ремус и беспечно кидает бычок в темноту. — Давай сюда телефон.

Сириус достает телефон замерзшими пальцами, передавая его парню, и Ремус быстро вбивает свой контакт. Сириус не видит его глаза, из-за отражения экрана на стёклах очков, но его лицо выглядит как-то жутко в резком свете. Когда он возвращает телефон, их пальцы слегка соприкасаются и Сириус чуть ли не роняет телефон на бетон от удивления. Пальцы Ремуса невероятно теплые для того, кто стоял зимним вечером на улице в одной футболке.

Пока Сириус прячет телефон в карман, их взгляды встречаются, и Ремус улыбается.

— Знаешь, ты можешь просто сделать это.

— Что?

Ремус слегка наклоняет голову.

— Ты можешь поцеловать меня.

Сириус делает дрожащий вдох и немного отшатывается назад.

— С чего ты взял, что я хочу поцеловать тебя?

— М-м-м, — Ремус прищуривается. — Ты всегда избегаешь того, что тебе хочется?

— С чего ты взял, что я хочу? — повторяет Сириус, злость закипает в его груди от такой дерзости.

— И как твои успехи, а? — спрашивает Ремус, его голос легкий и дружелюбный. — Так тебе кажется, что у тебя больше контроля?

Сириус даже не знает, что сказать на это. Такое чувство, будто кто-то ударил его в живот. Все, что он может сделать, это пялиться с открытым ртом на спокойное лицо Ремуса и пытаться вспомнить, как дышать.

Поизучав его еще какое-то время, Ремус кивает, словно он пришел к какому-то выводу, и идет обратно к двери, ведущей в клуб. Сириус все еще не может двигаться, когда он бросает через плечо:

— Wer nicht wagt, der nicht gewinnt.

Немецкий Сириуса все еще недостаточно хорош, чтобы понять фразу, и это, по какой-то причине, выводит его из оцепенения. Он направляется к двери, но она уже закрыта за Ремусом. Она не поддается, когда он наваливается на нее. Он запер Сириуса снаружи.

— Иди нахуй, Ремус Люпин, — рычит Сириус и бьет по металлу в отчаянии. — Иди нахуй!

***

По пути домой Сириус проходит через пять стадий принятия в ускоренном формате, и все из-за Ремуса Люпина. Ему пришлось обойти все здание, чтобы попасть внутрь и забрать куртку. На секунду он подумал о том, чтобы подойти к бару и… Что именно он бы сделал, Сириус на самом деле не знает. Сказал бы Ремусу, что он мудак? Ударил бы его в лицо? Поцеловал бы его? Или все вместе, именно в этом порядке?

Но он не пошел. Он решил пойти домой пешком вместо того, чтобы воспользоваться общественным транспортом, в надежде, что это поможет ему остыть.

Слова Ремуса все еще эхом отзываются у него в голове. Ты можешь просто сделать это.

Сириус раздраженно выдыхает. Получается тонкая и туманная струйка в морозном февральском воздухе, и это напоминает ему о Ремусе, курящем рядом с ним в том дворе.

Сириус не хочет целовать Ремуса. С чего бы ему хотеть? Они даже не знают друг друга. Он даже не выглядит настолько хорошо. У Сириуса даже нет времени на это. Сириус даже не гей.

Кем он себя возомнил? Врывается в жизнь Сириуса, выкидывает абсолютно сумасшедшие фокусы, а затем с помощью всего лишь пары слов заставляет Сириуса чувствовать себя маленьким и жалким. А еще его тупые очки, его тупая одежда и его тупые ямочки на щеках… Кто дал ему право выдвигать подобные предположения? А затем обвинять Сириуса в том, что он какой-то… скованный, помешанный на контроле фрик.

Может, Сириусу стоит забыть обо всем. Забыть о Ремусе Люпине и его возмутительных манерах, удалить его номер телефона, отправить ему по почте смешную куртку, и делать огромный крюк мимо этого клуба до конца своей жизни. Тогда Сириус мог бы забыть о случившемся и притвориться, будто и нет никакого Ремуса Люпина, существующего где-то в этом же городе.

Но что это изменит?

Сириус пинает случайную крышку от бутылки и смотрит, как она выкатывается на дорогу и сминается проезжающей мимо машиной.

Ты всегда избегаешь того, что тебе хочется?

Суть в том, что Ремус не был не прав, и это как раз таки было причиной того, что Сириус так эмоционально отреагировал. Он был совершенно несчастен, его дни состояли из подъемов, размышлений, стоило ли это все того, выполнения своих обязанностей на работе, поедания ужина быстрого приготовления и надежд, что сон придет поскорее. Выйти сегодня вечером было первой вещью, которую Сириус сделал для себя за много месяцев.

Так тебе кажется, что у тебя больше контроля?

Сириус не думает, что у него вообще есть контроль над своей жизнью. Это и было причиной, почему он переехал — чтобы стать хозяином своей жизни. Узнать, кем он был на самом деле. Но в итоге он тщательно избегал любой возможности, что это произойдет, будто боясь увидеть то, что он о себе узнает.

Ты всегда избегаешь того, что тебе хочется?

Нет. Да. Возможно.

Он вытаскивает телефон и снимает блокировку. На экране отображается последний сохраненный контакт.

— Ну и уебок, — бормочет Сириус и смеется.

Он сохранил свой номер, написав только имя, возможно, справедливо предположив, что он будет единственным Ремусом в жизни Сириуса, и добавил после него эмодзи. Смайлик с ангельским нимбом.

Возможно, Сириус все-таки хочет его поцеловать.

«Тогда я тоже хочу свою куртку назад», печатает Сириус в диалоге.

Он не ожидает получить ответ так скоро, но, когда он открывает свою переднюю дверь, его телефон жужжит.

(4:07) Нет

(4:07) Она мне нравится

(4:08) Я в ней прямо сейчас:))

Ладно, Сириус определенно хочет его поцеловать.

***

Сириус прислоняется к холодному металлу перил моста и смотрит вниз на железнодорожные пути. Воскресенье близится к вечеру, и солнце уже садится. Горизонт Берлина выглядит как картина, нарисованная импрессионистами, на фоне медленно тускнеющих облаков.

Еще даже не так поздно, и все магазины закрыты по воскресеньям, но жизнь на Варшавском мосту кипит. Это местная тусовочная точка, и самые разные люди собираются здесь, чтобы начать бессонную ночь. Возле входа на железнодорожный вокзал играют начинающие уличные музыканты, группы студентов слоняются без дела, люди смеются и громко разговаривают — тусовщики с легкостью смешиваются с «нормальной» толпой.

Сириус смотрит вниз на железнодорожные платформы и пытается игнорировать этот хаос. В своей голове, по большей части, но также и на улице.

— Красиво, правда? — голос Ремуса звучит позади него.

Сириус отрывает взгляд от путей и смотрит на небо. Облака сегодня действительно выглядят невероятно, по какой-то причине нарушая идеальную двухнедельную полосу грязно-серого цвета, переливаясь всеми оттенками желтого, красного и оранжевого в лучах заходящего солнца.

— Наверное, — бормочет Сириус и оборачивается.

Ремус не смотрит на небо. Он смотрит прямо на Сириуса с легкой улыбкой. Ее недостаточно, чтобы показать ямочки, и Сириус думает, что, возможно, он одержим, потому что он тут же пытается придумать, что такого сказать, что вызвало бы их возращение.

Сегодня на Ремусе другая толстовка — красная, с желтыми строчками на рукавах и горловине, она выглядит плотной и уютной. Сириус хмурится и спешит передать ему куртку, причину их встречи.

— Ты пришел без куртки? — спрашивает Сириус, все еще хмурясь. — На улице +5!

Ремус пожимает плечами и берет ее.

— В поезде было тепло. И теперь у меня есть моя куртка, — он застегивает ее и улыбается. — Спасибо.

Сириус кивает, он растерян и не знает, что сказать. Технически, свою часть он выполнил — Ремус вернул себе бумажник и куртку. Теперь они могут разойтись своими путями.

Но, если быть честным, Сириус не хочет. Что он может сделать, чтобы как-то продлить их знакомство?

— Пошли, — говорит Ремус беспечно, упрощая ему задачу. — Я хочу тебе кое-что показать.

Он хватает Сириуса за запястье и тянет его за собой, с легкостью прокладывая путь сквозь толпу, сворачивая на улицу перед мостом. Сириус просто пытается не отставать, слегка расстроенный тем, как Ремус с ним обращается, словно они в каком-то плохо прописанном ромкоме, и в то же время он благодарен, потому что иначе они бы точно друг друга потеряли.

— Подожди немного, — говорит Ремус, останавливаясь перед Шпети. — Сейчас вернусь.

Он отпускает руку Сириуса, заходит внутрь и машет парню за кассой, еще даже не войдя в магазин, будто они знают друг друга вечность. Возможно, так и есть. Если Ремус приходит сюда часто, то он вполне может быть постоянным покупателем. Сириус нигде не был постоянным покупателем, за исключением ближайшего продуктового, и он сомневается, что это как-то связано с тем, что он провел в Берлине не так много времени.

Спустя несколько минут Ремус выходит с двумя бутылками пива в руках и, почему-то, с чупа-чупсом. Таким, который окрашивает твой язык, когда ты ешь его. Сколько ему? Пять? Сириус поднимает брови, но ничего не говорит.

— Сюда, — говорит Ремус и на этот раз не берет его за руку, что определенно не расстраивает Сириуса.

Они возвращаются в том же направлении, откуда пришли, но теперь Ремус сворачивает на маленькую, почти незаметную лестницу, которая, кажется, ведет к железнодорожной станции под мостом. Сириус слегка озадачен тем, куда они идут, но вся его концентрация направлена на то, чтобы не поскользнуться на металлических ступенях. Ремус с легкостью перепрыгивает их, будто ни секунды в своей жизни он не беспокоился о том, что может упасть и раскроить череп.

Возможно, он и не переживал, если так подумать.

Лестница действительно ведет вниз на один уровень с путями, но не на платформу. Они оказываются напротив нее, стоя на узком клочке грязи под мостовой аркой. Ремус ухмыляется на его вопросительный взгляд и целеустремленно направляется к кустам, прежде чем исчезнуть за ветками.

Что за нахуй? Сейчас Сириуса убьют под каким-нибудь кустом?

Он спешит догнать Ремуса, чуть не выколов себе глаз строптивой веткой, и следует за ним на другую сторону.

— Ого, — говорит Сириус удивленно.

За кустами не какой-то спрятанный рай — просто длинный, узкий выступ из белого камня, свисающий рядом с железнодорожными путями на грязном и поросшем травой склоне. Ремус подмигивает Сириусу и уже садится, свешивая ноги и ставя пиво рядом с собой.

— Это вообще разрешено? — спрашивает Сириус неуверенно. Кажется, что они слишком близко к рельсам, что если проедет поезд? Это не опасно?

— Это Берлин, Сириус, — отвечает Ремус со смешком и со знанием дела открывает бутылку пива об угол выступа. — Если ты не причиняешь никому вреда, то это разрешено.

 Он предлагает бутылку Сириусу и улыбается, когда он со вздохом садится вниз. Это что-то, что Сириус понял после двух месяцев в Берлине — полнейшее пренебрежение правилами было для него реальным культурным шоком, особенно потому, что он не ожидал этого от немцев. Это просто шло вразрез со всеми стереотипами.

— Берлин, — забавляется Сириус. — Законы — это лишь предложения.

Ремус смеется совершенно беззаботно и стукает дном своей бутылки по бутылке Сириуса.

— Prost.

Сириус оглядывается, пока потягивает свой напиток. С одной стороны небо с желтого и оранжевого меняет свой цвет на глубокий розовый, по краям уже мерцая фиолетовым с началом ночи. Он может увидеть все маленькие вспышки света в окнах небоскребов напротив, а телебашня пронзает облака, словно огромное копье. С другой стороны, над ними, музыка и болтовня слабо доносятся с моста. Когда ветер дует в их сторону, то звук чуть громче.

— Откуда ты? — спрашивает Ремус.

— Лондон.

— Ага, — кивает Ремус. — Красные автобусы. Биг Бен. Букингемский дворец.

То, как Ремус своим очаровательным акцентом уничтожает «Букингемский дворец», заставляет Сириуса рассмеяться.

— Да, — он возвращает ухмылку Ремусу. — Был там?

— Однажды в качестве школьной поездки, — говорит Ремус задумчиво. — Но это было десять лет назад. Я мало что помню. Помню только, что мы были заинтересованы лишь в том, как сбежать от учителей и напиться.

Сириус фыркает от смеха и салютует ему своей бутылкой.

— Может, ты поэтому и не помнишь?

Ремус лишь смеется, соглашаясь.

— Что ты делаешь в Берлине, лондонский мальчик?

Услышав, как он говорит «лондонский мальчик»,  Сириус прерывисто вдыхает, и его желудок делает кульбит.

— То же, что и другие делают в Берлине, я полагаю. Ищу свою удачу.

— И как успехи? — спрашивает Ремус с любопытством.

— Пока никак, — признается Сириус, брови сходятся вместе, нахмуриваясь.

— Может быть, ты не там ищешь? — спокойно предлагает Ремус.

— Возможно, — мрачно говорит Сириус.

Ремус хмыкает и занимает себя распаковкой леденца. Сириус с удивлением наблюдает за ним.

— И как тебе Берлин? — Ремус засовывает конфету себе в рот, щека смешно надувается, и он улыбается. — Нравится?

— Не знаю… — вздыхает Сириус. — Я здесь всего два месяца. Наверное, слишком рано говорить.

Ремус кивает.

— Берлин такой. Ты либо любишь его, либо ненавидишь, — говорит он, слова немного нечеткие из-за леденца. — Дай ему немного времени.

Сириус улыбается его тону.

— А ты любишь его или ненавидишь?

— Это, — говорит Ремус серьезно и раскрывает руки так широко, словно пытается обнять весь город перед ними, — мой дом. Это все, что у меня есть.

На самом деле это не ответ на вопрос Сириуса. Лондон был ему домом всю жизнь, и он не может представить места хуже, но он не допытывает дальше. Вместо этого он с нездоровым восторгом наблюдает за тем, как Ремус вынимает конфету изо рта, чтобы глотнуть пива.

— Разве это на вкус не как дерьмо? — спрашивает Сириус, шокированный таким сочетанием.

Ремус заканчивает глоток и морщится, кивая.

— Это отвратительно, — соглашается он и смеется, засовывая конфету обратно в рот. Сириус ловит взглядом кусочек его неестественно красного языка, уже окрашенного леденцом.

— Тогда зачем ты делаешь это? — Сириус качает головой. — Зачем вообще купил?

— Почему нет? — спрашивает Ремус в ответ и наклоняет голову с улыбкой. Затем он снова вытаскивает леденец и протягивает его Сириусу. — Хочешь попробовать?

Сириус морщит нос.

— Нет, фу, это мерзко.

Ремус ухмыляется.

— Потому что это было у меня во рту, или потому что это сладкое?

— Потому что я взрослый мужчина, — едко говорит Сириус и все еще с подозрением смотрит на его вытянутую руку. Слюна Ремуса на всем леденце — наименее отвратная часть.

— Кто тебе сказал, что взрослые мужчины не могут веселиться? — спрашивает Ремус заговорщическим тоном.

— Это твоя концепция веселья?

Ремус закидывает голову назад и смеется. Так он выглядит совершенно потрясающим. Его кудри практически светятся в красном сиянии заходящего солнца, а его белые зубы влажно блестят. Сириус наблюдает за ним, не в состоянии отвернуться от его резкого профиля и кадыка.

— Все это!

Сириус поднимает бровь.

— Что?

— Все, — объясняет Ремус и посмеивается. — Все, что я делаю. Это весело.

Ничего еще не было таким незнакомым явлением для Сириуса, как делать что-то забавы ради. Но он тут же верит Ремусу. Он правда производит впечатление того, кто полностью на своей волне, наслаждается каждым моментом своей жизни по полной, творит безумные поступки по прихоти только потому, что ему это нравится

Как бы подтверждая его заявление, по рельсам прокатывается грохот, и из-под моста выглядывает поезд, прямо на том пути, который ближе всего к месту, где они сидят. Ремус смотрит на него с огромной улыбкой на лице и быстро засовывает леденец в рот перед тем, как схватить Сириуса за руку, как раз вовремя, потому что поезд проносится мимо них.

Честно говоря, это ощущается ужасно — они даже не в метре от вагонов, и поток ветра резко дует Сириусу в лицо, когда поезд проезжает на полной скорости. Его сердце замирает и заходится галопом, звук собственной крови, пульсирующей в ушах, не отличается от грохота рельсов. Сириус берет Ремуса за руку и смотрит на него.

Он снова смеется, глаза широко раскрыты и смотрят на небо. Его волосы бешено развеваются вокруг лица, и он поднимает руки, одной из которых тянет за собой Сириуса, словно они мчатся вниз на американских горках.

Поезд проносится мимо, снова погружая их в оглушающую тишину, и Ремус смотрит на Сириуса. Его глаза ярко блестят за стеклами очков, и он дышит так же тяжело и быстро, как и Сириус.

— Так весело! — говорит он и снова смеется, его рука все еще крепко держит руку Сириуса.

Оглядываясь назад, Сириус решит без тени сомнения, что это был тот самый момент, когда он перестал существовать и снова начал жить.

Chapter Text

Sonnenbrille an

Fahr durch meine Stadt

Ich geb kein’ Fick, 200 km/h

Für alles, was ich sag

Alles, was ich mach

Kann ich später mal nicht bar bezahlen

Надень солнцезащитные очки,

проедь по моему городу

Мне похуй, 200 км/ч

За все, что я говорю, все,

что я делаю

Я не могу заплатить наличными позже

– Apache 207,  200 km/ h

Когда-то Сириус был счастливым ребенком. Не благодаря, а вопреки обстоятельствам.

На первый взгляд, все было замечательно. Полная семья — мать, отец, все еще в браке, младший брат. Прекрасный дом, прямо в центре Лондона. Финансовая стабильность, о которой многие люди могли только мечтать. Няня, экономка, повар — все там с тех пор, как он себя помнит.

Он получал все, что хотел. Одежда, игрушки, безделушки; все, на что он мог положить глаз, тут же оказывалось в его ожидающих руках. Затем Сириус стал достаточно взрослым, чтобы пойти в начальную школу, и начал общаться с другими детьми. И тогда он постепенно понял, чего не хватало.

Просто любви.

Когда других детей привозили и забирали родители, улыбаясь и обнимая их, спрашивали, как прошел их день и как они себя чувствовали, Сириуса и Регулуса встречал личный шофер.

Когда другие дети рассказывали классу, как они провели лето, Сириус сидел в конце кабинета и молился, чтобы его не вызвали. Потому что не было веселых вечеринок по случаю дня рождения, или отпусков с семьей, или просто счастливых воспоминаний. Лишь большой, пустой, холодный особняк, наполненный смотреть-но-не-трогать-вещами, и родители, чья забота о детях не выходила за рамки требования приличного внешнего вида на званых ужинах.

Когда другие дети мечтали о том, чтобы стать ветеринарами, или астронавтами, или строителями, предел свободы Сириуса и Регулуса в принятии решений сводился к докторам или юристам.

После начальной школы родители при первой возможности отправили их в пансионат: с глаз долой — из сердца вон на девять месяцев из двенадцати в году. Это, на удивление, было к лучшему, потому что там Сириус нашел настоящих друзей. Не важно, кем были твои родители, или сколько у них денег (все там были обеспеченными), почти ни у кого не было дома хорошей жизни, и это было нормально.

Большую часть времени Сириус мог забыть о натянутых отношениях с родителями, но с годами они становились все хуже и хуже. Он все сильнее и сильнее чувствовал отсутствие их любви, а родители все меньше и меньше понимали его подростковые тревоги.

У Регулуса куда лучше получалось соответствовать их ожиданиям и подчиняться их режиму. Раньше Сириус думал, что он был трусом, маменькиным сынком, жополизом. Теперь он знает, что Регулус просто был умнее — он быстро усвоил правила и играл по ним, занимаясь своими делами, пока никто не смотрел.

Сириус состоял из больших жестов и безрассудной бравады. Регулус же из фальшивых улыбок и тяжелого взгляда.

Завершение обучения в школе обещало ему выход. Наконец Сириус был достаточно взрослым, чтобы принимать свои собственные решения. Он сказал бы родителям, чтобы они отъебались от него, он бы изучал искусство, он бы женился на своей школьной любви, и все было бы замечательно.

Теперь, десять лет спустя, Сириус оглядывается и не может поверить, каким наивным он был. Как будто он был совсем другим человеком. Если бы прямо сейчас Сириус встретил себя восемнадцатилетнего, он, наверное, рассмеялся бы ему в лицо. Как он недооценил, насколько сильным было родительское влияние?

Теперь, десять лет спустя, Сириус действительно был достаточно взрослым, чтобы принимать свои собственные решения, но это было ношей, а не свободой. Он и в правду сказал родителям отъебаться, но это просто не помогло: все-таки, танго танцуют двое. Он изучал финансы и маркетинг — самый большой компромисс, на который пошли его родители. Он расстался со своей школьной любовью. А потом с университетской любовью. Потом еще с какой-то. Все ощущалось неправильным. Все девушки были замечательными, дело было не в них, а в Сириусе.

Теперь, десять лет спустя, ничего не было замечательным.

Вся его жизнь была цепочкой решений, которые кто-то принял за него, а он был идиотом, позволившим сделать это. Его личная жизнь была тошнотворным путешествием от одной девушки к другой в поисках любви, которой он никогда не получал, будучи ребенком, и все напрасно. Его друзья из школы медленно отдалились от него — даже не со злым умыслом, а просто потому, что такова жизнь. Его друзья из университета стали такими же скучными, безжизненными и преждевременно стареющими, как и он сам.

Сириусу исполнилось двадцать восемь в ноябре.

В тот день он проснулся, посмотрел на девушку, с которой он встречался в течение последнего года, и не почувствовал аб-со-лют-но ничего. Она была милой, она была умной, она любила кататься на лыжах и готовила самую лучшую паэлью, которую Сириус когда-либо пробовал. У нее был план на пять лет, и она даже была готова страпонить его время от времени.

Он лежал там, только что встретив своё двадцативосьмилетие, вроде бы по уши влюбленный, на пути к созданию своей собственной семьи, и, хоть убей, он не мог вспомнить ее фамилию.

Нужно было что-то менять.

Затем он съел праздничный завтрак, который она приготовила ему, счастливо и беззаботно танцуя у плиты в одной из его офисных рубашек, возможно, в уме уже выбирая свадебное платье. А потом он получил спам рассылку от какой-то туристической компании, замаскированную под новостное письмо.

Давайте мы покажем вам мир! Лондон, Берлин, Париж, Милан всего за 199£!

И лишь одному богу известно, что наконец щелкнуло в его затуманенном разуме.

Да, подумал Сириус, именно в таком порядке.

Неделю спустя он уволился со своей хорошо оплачиваемой работы, разорвал внешне идеальные отношения и отправил резюме в первую компанию из списка, который он нашел в интернете. Ему даже было все равно, что это было. До тех пор, пока это был Берлин. А затем, может быть, Париж. А потом Милан. Пока он, наконец, не узнает, какого черта он должен делать на этой богом забытой земле.

***

(12:45) Привет, когда ты заканчиваешь с работой?

(12:56) Привет, Ремус. Думаю, около шести. А что?

(12:57) Окей :) Пришлю локацию

(13:01) Зачем?

(14:39) …Ладно

(18:09) Эй, серость, мы за тряпками!

***

Сириусу приходится буквально прикусить губу, чтобы не показать назойливую улыбку, которая приклеилась к нему с обеда. Сегодня четверг, прошло почти четыре дня с момента, как он видел Ремуса в последний раз и провел морозный, но, тем не менее, очаровательный вечер с ним на железнодорожных путях.

Они разошлись, когда небо стало совсем темным. Ремус заразительно смеялся все то время, пока Сириус пытался не умереть от падения со скользких ступенек в полной темноте. Он лишь еще раз поблагодарил за куртку и послал Сириусу ослепительную улыбку, прежде чем запрыгнуть в поезд и исчезнуть.

Следующие дни Сириус провел за тщательным разбором их взаимодействия. Он даже не знал, что искал, это просто казалось важным. Ремус Люпин был для него загадкой.

Он был спонтанным и безбашенным. Он был веселым и беззаботным. Он был наблюдательным и до грубости прямолинейным. Он был уверенным и расслабленным.

Как такой человек вообще мог существовать?

Что… Как… А? Мозг Сириуса просто отказывался понимать его. Как будто каждый раз, когда Ремус открывал рот, он говорил последнюю вещь, которую ты ожидал услышать. Он функционировал вообще на другой волне.

Сириус не мог выкинуть его из головы.

С чем-то сродни искреннему восторгу Сириус выходит из офисного здания и оглядывается. Громкий гудок заставляет его немного вздрогнуть, и он с сомнением подходит к машине. Может быть, сигналили не ему?

Затем его сомнения исчезают, потому что это машина из известного сервиса каршэринга в Берлине. И это кабриолет. Сириус в недоумении пялится на него, пока крыша медленно опускается и сворачивается, показывая копну светлых кудрей и огромные, абсолютно, возмутительно смешные солнечные очки. У них толстая белая пластиковая оправа в стиле кошачьего глаза, и они выглядят как что-то с детской костюмированной вечеринки. Ремус шевелит бровями и машет рукой, явно наслаждаясь своим драматичным появлением.

— Карета подана!

Сириус подходит ближе и качает головой. К несчастью, из-за всего этого представления с машиной, он полностью забыл проконтролировать выражение своего лица и теперь щеголял с самой большой ухмылкой в своей жизни.

— Что это, блять, такое? — спрашивает Сириус, потому что он не знает, что еще сказать.

Ремус лишь смеется и еще дважды сигналит, заставляя нескольких людей на улице уставиться на него.

— Перестань задавать так много вопросов! — кричит Ремус и шутливо машет рукой шокированным пешеходам, совершенно не обеспокоенный.

Сириус внутренне вздыхает, чувствуя, словно последние остатки здравомыслия покинули его на сегодня, и забирается в смешную машину, игнорируя дверь. Ремус наклоняет голову вперед и опускает свои глупые очки на нос, чтобы окинуть Сириуса оценивающим взглядом поверх них, удивленная улыбка расцветает на его губах.

— Ты только что запрыгнул внутрь? — спрашивает он восхищенно.

— Я тоже могу эффектно появиться, — парирует Сириус. — В чем смысл кабриолета, если ты не запрыгиваешь в него, как в каком-то фильме?

Ремус со смехом откидывает голову назад и заводит машину.

— Mein Gott! — восклицает он по-немецки. — Он, наконец, понял!

— Кстати, это была цитата из Дрянных Девчонок? — спрашивает Сириус, когда Ремус выезжает с парковочного места. Почему-то этот вопрос важнее, чем то, куда они направляются.

— Чёрт, да, пиздец как люблю Линдси Лохан, — говорит Ремус с энтузиазмом.

Сириус фыркает.

— Кто любит Линдси Лохан?

— Фууу, коза! — снова цитирует Ремус и хохочет.

— Перестань! — Сириус пытается спрятать свой смех в ладонях. — Ты ненормальный, совершенно ненормальный. Куда мы едем?

Ремус театрально вздыхает.

— А зачем? А что это? А куда мы едем? — шутливо пародирует он Сириуса. — Тебе надо расслабиться хотя бы раз. Мы едем за покупками.

Сириус усмехается, оскорбленный тем, что его снова назвали помешанным. Как он смеет?

— Зачем тебе машина для шоппинга? — спрашивает Сириус. Потому что для этого, буквально, нет причин — общественный транспорт в Берлине замечательный, а когда дело доходит до парковки, то целый город становится сущим кошмаром, и ехать до торгового центра на машине не стоит такой нервотрепки.

— Заметь, я не сказал, что мы будем закупаться в Берлине, — беспечно упоминает Ремус, будто у него развито шестое чувство на мысли Сириуса.

Сириус пялится на него и пару раз моргает.

— Ремус, какого хуя?!

Он лишь смеется, удовлетворенный реакцией Сириуса.

— О, да ладно тебе. Не будь таким, — говорит он. — Это недалеко. Я хотел съездить в этот магазин, он прям за городом.

Сириус раздраженно откидывается на сиденье и качает головой. Этот парень… когда-нибудь он его прикончит.

— Это моя куртка? — спрашивает Сириус спустя время, когда они неизбежно попадают в пробку из-за  часа пик. Крыша машины все еще опущена, и ранний мартовский ветер недобро дует им в лица. Кто арендует кабриолет в ебаном марте в Берлине?

— Нет, — отвечает Ремус ехидно. — Она моя.

Сириус смотрит на него, но он может почувствовать, как уголки губ бесконтрольно ползут вверх. Ремус действительно надел любимую кожанку Сириуса, и он мог бы поспорить, что это не было совпадением. Все же он выглядит в ней хорошо, черная кожа резко контрастирует с его светлыми волосами и ярко-оранжевой толстовкой.

— Не беспокойся, — добавляет он. — Поэтому мы и едем за покупками. Я куплю тебе новую куртку.

Сириусу не нужна новая куртка. У него есть куртка. Его самая любимая кожанка. Или была, раньше. Теперь она в заложниках у этого смешного парня, и Сириус не может собрать достаточно раздражения, чтобы действительно сделать с этим хоть что-то.

— Ладно, — смягчается он. — Ты хотел поехать за покупками, чтобы купить мне новую куртку?

— Ага, — с легкостью подтверждает Ремус и улыбается. — И, может быть, что-нибудь еще. У тебя отвратительный вкус в одежде.

— Отъебись! — отчаянно кричит Сириус и взмахивает руками в безмолвной мольбе. — У меня отвратительный вкус? Твой гардероб состоит из вещей, вызывающих рак глаз, и из краденого добра!

Ремус щелкает языком и кивает, как будто Сириус только что сделал ему комплимент. Тот еще уебок.

— У тебя вообще есть водительское удостоверение? —  спрашивает Сириус с недоверием. В конце концов, когда он изучал бумажник Ремуса, прав там не было.

Ремус ухмыляется и умело маневрирует по заполненной дороге, очевидно, выпендриваясь.

— Не-а, — говорит он довольно.

Сириус смотрит на него в полном изумлении. Он серьезно? Потому что по стилю его вождения  так не скажешь, но это вообще ничего не значит. С этого момента он не будет ничего предполагать о Ремусе.

— Шутка, — наконец говорит Ремус и смеется. — Вау, видел бы ты свое лицо. Ты мне не доверяешь?

— Вообще нет, — бормотание Сириуса сопровождается довольным смехом Ремуса. — Ты точно больной. Я боюсь за свою жизнь.

— Не переживай, — серьезно говорит Ремус, его смех резко затихает. — Я очень надежный человек.

Ага, с сарказмом думает Сириус, именно так бы и сказал надежный человек.

Около часа у них уходит на то, чтобы выбраться из города, и Сириус в какой-то момент во время этой поездки смирился с вихрем, которым является Ремус Люпин. Казалось, он был в хорошем настроении, возможно, как и всегда, и вел себя как полнейший дурак, слушая музыку на запредельной громкости,  бесстыдно подпевая ей. И потому, что крыша машины все еще была опущена, вся ебаная улица стала частью этой неловкости.

— Я ненавижу тебя, — стонет Сириус, когда они остановились на красный сигнал светофора, и люди из машины возле них буквально опустили стекла, чтобы поглазеть на них.

Ремус лишь стреляет в недовольного водителя из воображаемого пистолета, пластиковые солнцезащитные очки сейчас украшают его голову (Сириус настоял на том, чтобы Ремус снял их на время поездки, потому что  на улице уже было темно), и ухмыляется Сириусу.

— Нет, это не так, — говорит он очень самоуверенно.

Сириус и правда так не думал. Но какая-то часть него внезапно захотела возненавидеть Ремуса, просто, чтобы доказать тому, что он не прав.

Пробка становится сносной, когда они добираются до автобана. Холодный ветер сносным не становится. Кто едет по автобану с опущенной крышей?

Как оказалось, Ремус Люпин. Потому что он крепко держится двумя руками за руль и посылает Сириусу самую обворожительную улыбку, белозубую и с нахальными ямочками.

— Уже весело? — перекрикивает он музыку и ветер.

Сириус пытается одарить его самым убийственно-смертельным взглядом, который у него только получается, несмотря на слезящиеся глаза, что Ремус счел за одобрение. Потому что он смеется, перестраивается на самую скоростную, левую полосу, и со всей силы давит на газ.

Машина ревет как раненый лев и устремляется вперед, вдавливая Сириуса в сиденье так сильно, что ему кажется, будто он почувствовал, как что-то хрустнуло в спине. Он хватается за ручку двери и закашливается, сердце подскакивает к горлу, и ветер дует в ухо с отвратительным свистом.

Рядом с ним смеется Ремус, абсолютно бешеный, глаза направлены на пустую полосу перед ними. Когда Сириус осмеливается взглянуть на спидометр, он показывает 210 км/ч.

— А теперь? — кричит Ремус, но, слава богу, не оборачивается. Что явно было бы смертным приговором для них обоих. Немцы и отсутствие скоростного режима на автобанах, они все там чокнутые.

— Ремус! — кричит Сириус в ответ. — Если мы умрем, то я убью тебя!

— Сначала повеселись!

Сириус, вопреки обстоятельствам, разражается смехом. Он может почувствовать, как слезятся его глаза, и он не знает, от ветра ли это, или он действительно плачет. Как будто что-то в его мозгу сломалось, как старая скрипучая ветка, и закрутилось в облако пыли. Он чувствует, как его грудь переполняют эмоции, настолько сильные, что он почти удивляется, происходит ли это из-за переполняющего его адреналина, или все люди чувствуют так эмоции на самом деле.

Чувства появляются, как короткие вспышки, и уносятся прочь резким, холодным ветром, дующим ему в лицо. Страх, скорбь, злость, принятие, восторг, веселье. Веселье!

— Ремус, мне страшно сказать, что мне весело! — кричит Сириус и смеется над самим собой. — Я не хочу умирать!

Ремус вопит, громко и долго, и снова смеется.

— Отлично! — кричит он. — Отлично, Сириус!

Сириус не знает, что он на самом деле подразумевает под этим, но Ремус медленно отпускает газ, снижаясь до комфортной скорости. Трясущимися руками Сириус вытирает щеки и усаживается поудобнее. Стук сердца замедляется вместе с машиной до более безопасного ритма для его здоровья.

— Пиздец, — выдыхает Сириус, его слова тонут в музыке и ветре. — Что ты со мной делаешь…

***

Они возвращаются в Берлин поздно ночью, огни города сильно и ярко мерцают перед ними. Сириус наклоняет голову, прислонив ее к оконному стеклу, и смотрит на море машин вокруг них. Он словно парит, и если бы крыша машины не была поднята, он мог бы вознестись в темное небо, как гелиевый шарик.

Ремус действительно отвел его в тот магазин. Он был построен как маленькая деревушка, нежели как торговый центр, такие милые маленькие домики и старые уличные фонари. Когда они приехали, Сириус чувствовал себя одновременно полностью вымотанным и невероятно восхищенным: раскрасневшиеся, горящие от ветра щеки, маниакально блестящие глаза. Когда он поймал свое отражение в одной из витрин, то почти не узнал себя.

Он выглядел живым.

Он также чувствовал себя более живым.

Ремус просто был таким же, как и всегда — легким на подъем и радостным. Он таскал Сириуса из магазина в магазин, впихивая ему шмотки, как какая-то извращенная версия личного стилиста. Сириус был настолько ошеломлен, что даже не спорил и просто плыл по течению, примеряя выбранную Ремусом одежду и заходя настолько далеко, что он даже купил что-то.

Они и правда купили Сириусу новую куртку. Она была теплой и удобной. Ремус, конечно же, голосовал за желтый вариант. Сириус купил черную, потому что, хоть это было и весело, но он отказывался расхаживать как желтый текстовыделитель, к огромному неудовольствию Ремуса.

— Мой рай! — воскликнул Ремус, распахивая двойную дверь, ведущую в Линдт, и заходя внутрь широкими шагами. Сириус шел позади него, безумная улыбка растягивалась на губах при виде Ремуса, сходящего с ума, словно ребенок в кондитерской. На самом деле, он и был ребенком в кондитерской. Это было мило.  

— Если бы ты сейчас мог съесть что угодно, — спросил Ремус спустя некоторое время с озорством в глазах, — то, что бы это было?

Сириус замешкался и судорожно попытался найти в своей голове хоть что-то, что-нибудь.

— Я не знаю? — сказал он, чувствуя себя потерянным.

Ремус окинул его Взглядом.

— Когда ты хотел есть в последний раз?

— Я нормально ем, — раздраженно пробормотал Сириус. Он не был каким-то там ребенком, о котором надо заботиться.

— Нет, я не об этом спрашиваю, — Ремус покачал головой и поднял брови. — Когда был последний раз, когда ты ел для удовольствия, а не для насыщения?

Сириус раздраженно хмыкнул.

— Ты хочешь конкретную дату или что?

— Нет, а ты бы смог назвать? — Ремус улыбнулся.

— Нет, — признал Сириус, внезапно чувствуя себя пристыженным. — Какая тебе разница?

— Тебе должна быть разница, — настоял Ремус и ухмыльнулся. — Знаешь, чего я хочу? Пиццы. С ней никогда не прогадаешь. Пицца — королева пищевой цепи!

Сириус покачал головой и не смог не улыбнуться в ответ.

— Пищевая цепь так не работает, — заметил он. — Ага, пицца звучит заманчиво.

В итоге они взяли пиццу. Ремус наслаждался. Сириус тоже получал удовольствие, однако, не так охотно. Улыбка на лице Ремуса, когда он закончил есть, почти стоила того.

— Сириус?

— А? — он отрывает взгляд от окна и смотрит на Ремуса. — Извини, я не услышал тебя.

— Кем ты работаешь? — спрашивает он, как оказалось, не в первый раз.

Сириус фыркает от смеха.

— Я маркетинговый директор в сфере стартапов.

Ремус улыбается, оглядывая Сириуса.

— Это так по-берлински, — тянет он высоким голосом, очевидно, пародируя кого-то. Возможно, это отсылка, которую Сириус не понимает.

— Так и есть, не так ли? — соглашается Сириус и качает головой. — Я ходячий стереотип.

— Это стартап в сфере технологий? — спрашивает Ремус радостно.

— Типа того, — говорит Сириус и кривится. — Это как облачное хранилище для административных процессов других компаний.

— Ты не звучишь таким уж уверенным, — подмечает Ремус и ухмыляется. — Разве ты не должен быть их самым большим фанатом, раз ты маркетинговый директор?

Сириус закатывает глаза.

— Они должны быть благодарны, что я вообще появляюсь. С моим образованием и прошлым опытом работы мне катастрофически недоплачивают.

— Тогда зачем вообще на них работать? — спрашивает Ремус с любопытством. — Разве ты не переехал сюда из-за этой работы?

— Не совсем, — признается Сириус. — Это было лишь средством достижения цели. Мне действительно было плевать, на кого работать. Я просто хотел побыстрее выбраться из Лондона.

Ремус задумчиво хмыкает.

— И каково это: сбежать от дерьмового прошлого и в итоге провести половину жизни, работая на компанию, на которую ты не хотел работать?

— Ты пытаешься вывести меня из себя? — Сириус посмеивается и смотрит на его спокойный профиль.

— Не понял? — спрашивает Ремус, поднимая брови.

— Ты хочешь разозлить меня? — перефразирует Сириус.

— Оу, — Ремус улыбается. — Вовсе нет. Я хочу понять тебя. Я тебя вообще не понимаю.

— Извини? — Сириус буквально смеется над абсурдностью этого заявления. — Это я тебя не понимаю! Я задаюсь вопросом,  настоящий ли ты, или я тебя придумал.

— У тебя часто бывают трудности с осознанием того, что существуют люди с другим типом мышления? — вежливо спрашивает Ремус.

— Нет, — резко возражает Сириус, — только с тем, что существует кто-то вроде тебя.

— Это очень просто, — отвечает Ремус, ничуть не обиженный. — Мы с тобой не такие уж и разные. Тебе не хватает всего одной вещи, которая есть у меня.

— И чего же?

— Честности, — с улыбкой заявляет Ремус. — Если ты перестанешь врать самому себе, то будешь чувствовать себя лучше.

Сириус, уже не в первый раз с момента встречи с Ремусом, чувствует, как будто из легких вышибли весь воздух. Он не знает, как так всегда получается —кажущаяся невинной беседа ни о чем превращается в разговор, выворачивающий душу наизнанку, когда Ремус рядом.

Сириус отчаянно желает повернуть время вспять и убедиться, что этого разговора не существовало, или хотя бы замять эту тему и поболтать о чем-нибудь другом. Погода, новое обновление инстаграма, вечернее кулинарное шоу, по которому все сейчас сходят с ума. Что угодно, буквально, что угодно.

Ремус, кажется, чувствует его борьбу и не предпринимает ничего, чтобы облегчить ее. Очевидно, его совсем не беспокоит перспектива провести остаток поездки в тишине. Потому что Сириус чувствует, что он должен ответить что-то серьезное на его наблюдение, что он абсолютно точно не сможет сделать прямо сейчас. Но и притвориться, как будто ничего не произошло, тоже не кажется правильным.

Когда сквозь лобовое стекло он видит знакомые здания, он с облегчением выдыхает и указывает на дом.

— А вот и я.

Ремус в замешательстве смотрит на него.

— А?

Сириус хмыкает.

— А, это… Вот тут я живу. Вот и я.

— Нет, это не ты, — скептически говорит Ремус.

Сириус не может сдержать маленький смешок.

— Это… фигуральное выражение. Оно значит, что это мой дом.

Ремус издает странный горловой звук и подъезжает к дому Сириуса.

— Нет, я понял, — произносит он. — То, как мы говорим — важно, ты же знаешь? — его невероятно яркие глаза останавливаются на Сириусе. — Это не ты, это — просто квартира. Место, где ты работаешь, — просто место. Не ты. Если ты продолжишь ассоциировать свою личность со своим домом или работой, то она медленно сведется к ним.

Сириус чувствует, как слова Ремуса приковывают его к сидению. Они задевают какую-то струну в нем, глубоко внутри. Он не знает, какую, не может сразу же понять. Но это важно, он чувствует.

— Все же, это часть меня, — возражает он. — Почти все свое время я провожу или на работе, или дома. Это и есть я.

Ремус смотрит на него со странным выражением лица, ни следа привычной ухмылки на нем.

— Ты — это твоя работа и твой дом, потому что ты проводишь там все свое время, или ты проводишь там все свое время, потому что ты думаешь, что это все, чем ты являешься?

Сириус в изумлении открывает рот, полностью безмолвный.

Этот парень… невероятный. Как будто он посмотрел на Сириуса всего раз и ткнул толстым пальцем прямо в центр его болящего, кровоточащего, ноющего, маленького личностного кризиса. Что за магия здесь творилась?

— Кто ты такой, Ремус Люпин? — выдыхает он.

Ремус медленно ухмыляется.

— Кто ты такой, Сириус Блэк?

Что-то необъяснимое проскакивает между ними, почти ощутимая искра, и на секунду у Сириуса возникает чувство, будто Ремус поцелует его. Он даже чувствует, как приоткрываются его губы, кровь гудит в ушах, как водопад.

Но Ремус лишь ведет бровью и откидывается обратно на свое сиденье.

— Увидимся, Сириус.

На всем пути из машины до здания, вверх по лестнице до своей квартиры Сириус слышит глубокий голос Ремуса, раздающийся у него в голове.

— Кто ты такой, — повторяет он оцепенело, когда дверь закрывается позади него.

Он оглядывает свою квартиру, будто видит ее впервые. Она не выглядит так, словно в ней кто-то живет.

По меркам Берлина она достаточно просторная, хоть и студия. В приличном районе, хоть Сириус вряд ли смог бы назвать, почему это хорошее место. Все, что он знает, так это продуктовый, который находится на две улице ниже, и станцию, с которой он добирается до работы. 

Его аккуратно заправленная кровать втиснута в угол возле окна. Напротив нее стоит диван, полностью пустой. Сириус заказал его в каком-то причудливом онлайн-магазине по совету коллеги, но он затрудняется вспомнить, когда в последний раз сидел на нем. Со стороны входа — шкаф, полный рубашек и брюк. С другой стороны, возле двери на кухню, — обеденный стол среднего размера с четырьмя стульями. А для кого — Сириус не знает.

Кухня маленькая, но удобная — она уже была здесь, что было одним из плюсов этой квартиры. Укомплектованная только самым необходимым. Другая дверь в коридоре ведет в ванную, недавно отремонтированную, с туалетом и отдельным душем. Единственное, что указывает на то, что ванную кто-то использует, — это одинокая зубная щетка и пара баночек с шампунем и гелем для душа.

Квартира выглядит как гостиничный номер.

Если Сириус и правда был своей работой и квартирой, то тогда он был очень пустым человеком.

Кто ты такой, Сириус Блэк?

— Я не знаю, — говорит он, и почему-то его голос звучит незнакомо.

Тогда узнай.

Chapter Text

Falls ich mal kein Geld mehr hab', was ich mir gut vorstellen kann

Fang ich an beim Ordnungsamt, hinter euch am Porsche fahren

Mein Portemonnaie lässt die Korken knallen

Los, mach es leer und schmeiß es in den Dreck!

Das Geld mus weg

Das ganze Geld muss weg

Если у меня больше не будет денег, что я вполне могу себе представить,

Я начну с административного управления, помешав тебе сесть за руль Порше.

Мой кошелек празднует.

Давай, опустоши его и брось в грязь!

Деньги должны исчезнуть!

Все деньги должны исчезнуть!

– Marteria, Das Geld muss weg

В течение следующих нескольких дней Сириус проводит много времени за размышлениями. Как будто все его тщательно выстроенные стены испарились, как только Ремус вступил в его жизнь, оглядываясь, ухмыляясь своей улыбкой с ямочками и говоря «что если я разрушу тебя?».

Потому что это именно то, что он сделал с Сириусом.

По отношению к Ремусу Сириус чувствует огромное количество негодования, даже не смотря на то, что Ремус запустил тот процесс, к которому стремился Сириус, переезжая из страны в страну. Он просто не ожидал, что это будет так больно.

Ремус был прав насчет множества вещей. Сириус действительно регулярно врал самому себе.

О выборе карьеры, о своем отношении к происходящему, о своем свободном времени, о своей личной жизни.

Сириус был законопослушным, респектабельным гражданином с престижным Оксфордским образованием. Сириус был успешным маркетинговым профессионалом. Сириус был надежным, внушающим доверие, организованным. Сириус занимался тем, чем всегда хотел. У Сириуса была насыщенная личная жизнь. Сириус был натуралом, да, определенно натуралом. Или нет?

Потому что он никогда не чувствовал себя более живым, чем сидя на железнодорожных путях, в месте, где его однозначно не должно было быть. Потому что он ненавидел свою профессию, работу и все, что к этому вело. Потому что Сириус едва функционировал, будучи пустой оболочкой человека, совершающей какие-то движения, чтобы оставаться живой. Почти всегда на грани нервного срыва, потому что у Сириуса не было друзей, любовников, связей с семьей. Потому что он думал, что, возможно, Ремус Люпин был самым горячим человеком из тех, кого он встречал. Не в том плане, что он идеальная модель нижнего белья, а больше в «сначала я выебу твои мозги, а потом тебя» плане.

Вся его жизнь была сплошной ебаной ложью.

И Ремус увидел его, возможно, еще в самую первую их встречу и тут же признал в нем самозванца. И… Что?

Решил, что он очень сильно хотел бы узнать его получше?

Сириус даже не был уверен, что было в нем что узнавать.

Практически разрешил Сириусу поцеловать себя?

Сириус даже не был уверен, нравились ли ему парни в таком ключе. До этого он никогда не был с парнем. Ну, кроме того минета от Зака Хэзера в университетской раздевалке команды по лакроссу.

Подумал, что на вечер не найдется занятия получше, чем выпить пива с кислым Сириусом?

Сириус даже не был уверен, что вынудило его поступить так. Ремус был таким энергичным, таким полным жизни, таким безбашенным и весёлым. Что он делал, проводя время с кем-то вроде Сириуса? Что для него крылось в этом?

Решил, что, если он украл куртку Сириуса, то должен удостовериться, что у него появится новая?

Сириус даже не был уверен, что это было причиной для их импровизированного шоппинга. Что бы Ремус не делал, это не имело никакого смысла для Сириуса. Он был словно природная сила, невероятно опасный и совершенно бесцельный.

Или здесь бесцельным был Сириус?

Из утомляющих мыслей его вырывает какой-то стук в окно.

Сириус выглядывает из-за чайной кружки и щурится от темноты за ней. Там ничего нет, только темное облачное небо. Может, птица обронила что-то?

Бдыщ. 

И вот опять. Сириус хмурится и встает со своего места, чтобы выглянуть на улицу. Когда Сириус открывает окно, то слегка вздрагивает от влажного воздуха  — всю неделю шел дождь, что было вполне в духе Берлина. В некотором смысле, тут было даже хуже, чем в Лондоне.

— Привет!

Сириус подавляет желание протереть глаза. Потому что там, под его окном, на тротуаре стоит Ремус и подбрасывает маленький камушек в своей руке. На нем снова та смешная цветная куртка в сочетании с поношенными джинсами, лицо светится от его фирменной улыбки.

Сириус не видел его больше недели с того дня, когда Ремус забрал его с работы на своей возмутительной арендованной машине.

— Ремус? — Сириус качает головой и хмурится. — Какого хуя?

— Выходи, поиграем! — счастливо кричит Ремус. Он притворяется, будто хочет бросить в Сириуса камушек, но в итоге роняет его со смехом. Как будто десятилетка, а не двадцатисемилетний мужчина.

— Ты серьезно бросал камни в мое окно? — спрашивает Сириус, не до конца веря в это. — У меня есть звонок. У меня есть телефон!

Ремус очаровательно чешет нос.

— Скучно, — хнычет он. — Так гораздо веселее! И мне хотелось узнать, смогу ли я так далеко закинуть.

— Ты установил, что можешь, — заявляет Сириус и взмахивает рукой, не в силах спрятать улыбку.

— Да-а-а, — говорит Ремус и победоносно трясет кулаком. — Успех! А теперь заткнись и спускайся.

— Нелепо, — бормочет Сириус самому себе, пока закрывает окно и идет в коридор, чтобы надеть новую куртку и ботинки. — Абсолютно нелепо. Ебаный анекдот, а не человек!

Как оказалось, сердце его так не считает. Оно бьется быстрее и сладко сжимается при мысли о том, что сам Ремус Люпин заявился к его дому и бросал камушки в его окно, как в каком-то американском подростковом фильме, чтобы снова затащить его Бог знает куда.

— Анекдот здесь я, — с сарказмом бормочет Сириус, спускаясь по лестнице. — Абсолютно смехотворный.

Когда Сириус выходит из здания, Ремус все еще стоит на месте. Он ярко улыбается Сириусу.

— Время предпросмотров, — объявляет он.

Сириус поднимает бровь.

— Время чего?

— Предпросмотров, — повторят Ремус и разворачивается в направлении железнодорожной станции. — Пойдем, а то опоздаем!

Сириусу требуется всего секунда, чтобы поравняться с Ремусом. Так будет до конца их дней. Ремус будет нестись вперед по жизни, как будто у него горит задница, а Сириус, полностью обескураженный, будет пытаться догнать его. Может, будет лучше, если он перестанет задавать вопросы и просто позволит вести себя.

— Что такое предпросмотры? — спрашивает Сириус

Ремус радостно хмыкает.

— Это мероприятие в кинотеатре, — объясняет он. — Раз в неделю они показывают новый фильм, который еще не вышел в прокат, но ты не знаешь, что это будет за фильм.

— Зачем мне смотреть фильм, о котором я ничего не знаю? — удивленно спрашивает Сириус. На самом деле, это так в духе Ремуса.

Ремус нажимает кнопку на дверях вагона и пропускает Сириуса первым. Поезд гудит от нервной энергии, распространяющейся по вечерам в Берлине на выходных. Все еще слишком рано для тусовщиков, но в воздухе царит определенное предвкушение, которое может почувствовать даже Сириус.

—  Это весело, — предсказуемо говорит Ремус. — Никто не видел этот фильм, это сюрприз. Что не так?

— А что, если это плохой фильм? — прощупывает почву Сириус. Не потому, что он не хочет идти, а просто потому, что ему любопытно узнать, как работает мозг Ремуса.

— В этом и риск, — с легкостью соглашается Ремус и ухмыляется. Он прислоняется к стеклянной перегородке между входом и вагоном и свысока смотрит на Сириуса.

— Wer nicht wagt, der nicht gewinnt.

Это то же, что он сказал Сириусу тогда в клубе!

— Что это значит? — спрашивает Сириус, чувствуя себя так, будто он вот-вот найдет недостающую деталь паззла, которую он все время упускал. Ремус смеется.

— Это значит, если ты ни на что не решаешься, то ты ничего не получаешь.

— Оу, — Сириусу хочется хлопнуть себя по лбу. Ну, конечно. — Не рискнул — ничего не получил?

— Наверное? — Ремус слегка пожимает плечами. — Это… как ты сказал? Фигуральное выражение?

— Поговорка, — исправляет его Сириус и ухмыляется. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского?

Затем Ремус смотрит на него, глаза полны радости.

— Да! — восклицает он. — Так мне даже больше нравится!

Конечно, нравится ему, восторженно думает Сириус. Должно быть, это жизненное кредо Ремуса. Оно идеально ему подходит.

— И как далеко ты бы зашел ради веселья? — Сириус с вызовом поднимает брови, внезапно увлеченный шутливостью их взаимодействия.

На секунду это оказывает на Ремуса абсолютно редкий эффект — ему нечего сказать. Что-то из разряда невозможного, как раньше думал Сириус. Он оставил Ремуса Люпина без слов. Какой чудесный день.

Он медленно улыбается и в одобрении показывает большие пальцы.

— Наконец! Ты задаешь правильные вопросы, — счастливо говорит он. — Забудь это дерьмо по типу «что это?», «где мы?», «это разрешено?». Вот это другое дело!

Сириус поднимает бровь.

— И все-таки?

Ремус поджимает губы, раздумывая.

— До тех пор, пока это не причиняет никому вреда, я в деле, — наконец говорит он. И это слишком в духе Ремуса. Сириус искренне ему улыбается.

— Так и думал.

— Что насчет тебя, Сириус, — спрашивает он ободряюще. — Чем бы ты рискнул ради веселья?

Сириус вздыхает и ненадолго прикрывает глаза. Боже, блять, праведный, он ничему не учится, не так ли? Он должен был предугадать ответный вопрос.

— Думаю, мы узнаем, — говорит он наконец, и когда Сириус открывает глаза, Ремус мягко ему улыбается.

— Думаю да, — с легкостью соглашается он. 

***

 —  Ты всегда ходишь на предпросмотры? — спрашивает Сириус, когда они занимают место в очереди, чтобы купить билеты.

Очередь не такая уж и длинная, хотя это кинотеатр одной популярной сети и сейчас самое популярное время — восемь вечера. Холл огромный, с несколькими замысловатыми светильниками, свисающими с потолка. Очень сильно пахнет попкорном и немного сахарной ватой — запах прямиком из детства Сириуса. Как будто не важно, из какой ты страны, — кинотеатры везде одинаковые.

— Иногда, — отвечает Ремус. — Когда у меня есть время. Обычно я работаю по выходным. Чаевые лучше.

Сириус понимающе кивает. Он уже догадался, что Ремус работает по выходным. Даже если ночная жизнь в Берлине кипела каждый день, с пятницы по воскресенье люди тусовались чаще всего. Образ Ремуса в своей стихии за барной стойкой возникает в его голове, и Сириус улыбается сам себе.

Подошла их очередь, и Ремус заводит разговор с девушкой за кассой, пока Сириус изучает расписание на экране над ее головой. Предпросмотр на самом деле на английском с субтитрами, и он не знает, всегда ли так, совпадение ли это или внимательность Ремуса к деталям. В любом случае, это приятное дополнение.

Когда Сириус пытается достать свой бумажник, чтобы заплатить, Ремус категорично отмахивается от него.

— Я могу заплатить за себя, — ворчит Сириус, когда они забирают билеты и идут ко входу.

— Разумеется, — соглашается Ремус. — Но тут это традиция, не знал? Именинник платит.

Сириус буквально останавливается посреди пути и поворачивается на ухмыляющегося Ремуса. Конечно, да, сегодня десятое марта! Он совсем забыл, что это день рождения Ремуса.

— Бля-я-я, — стонет Сириус. — Когда ты собирался сказать мне?

Ремус смеется.

— Пустяки, — беспечно говорит он. — Но я приму праздничные пожелания.

Сириус вздыхает и проводит ладонью по волосам, прежде чем улыбнуться Ремусу.

— С днем рождения, Ремус, — говорит он серьезно. — Желаю тебе в этом году больше веселья, чем ты сможешь вынести.

Он щелкает языком и кивает.

— Хорошее пожелание, спасибо, — говорит он довольно. — Я также приму твою оплату за еду.

— Все, что пожелает именинник, — шутливо говорит Сириус и ухмыляется, когда Ремус радостно закатывает глаза. — Твое желание для меня закон.

Ремус фыркает и ведет их к бару.

— Мне нравится, как это звучит! — объявляет он. — А теперь скажи мне, Сириус, и это очень важно для меня. Будь честным.

Его поведение меняется внезапно, и Сириус с подозрением смотрит на него, уже испугавшись того, что такого он скажет следующим, что это перевернет его жизнь с ног на голову.

— Попкорн, — говорит он серьезно. — Сладкий или соленый?

Сириус практически фыркает, удивленный невинностью вопроса.

— Что за вопрос? — презрительно отвечает он. — Соленый, очевидно.  

Ремус театрально вздыхает и хватается за сердце.

— Союз, заключенный на небесах, — тянет он, заставляя Сириуса искренне расхохотаться. — Мужчина с утонченным вкусом. Мне нравится, нравится.

— Кто ест сладкий попкорн? — спрашивает Сириус шокировано.

— Сириус, ты мне не поверишь, — говорит Ремус с разочарованием в глазах. — Вся Германия, Богом клянусь, это ужасно. Посмотри на взгляд этой женщины, когда мы сделаем заказ.

Сириус действительно внимательно смотрит, ища хоть один признак отвращения на лице женщины за стойкой, пока Ремус с ней разговаривает. На её лице ничего, кроме безразличия.

— Ты видел? — заговорщически шепчет Ремус после этого. — Она так сильно осуждала.

— Да, и правда, — Сириус соглашается, просто, чтобы повеселить его. Его плохая попытка не остается незамеченной, поэтому Ремус одаривает его веселым взглядом и улыбается. — Я клянусь! Думаю, я видел, как она плюнула в попкорн перед тем, как отдать нам его!

Ремус запрокидывает голову назад и громко смеется, затем быстро подносит ладонь к лицу, чтобы успокоить себя, когда люди оборачиваются на него, чтобы поглазеть. Он закрывает глаза, плечи трясутся от беззвучного смеха

— Süß, — наконец выдавливает он.

Сириус говорит по-немецки плохо, но он знает достаточно, чтобы понять, что только что ебаный Ремус Люпин назвал его «милым». Воплощение смешного выбора в одежде, очаровательных улыбок и ямочек на щеках. Сириус даже не знает, как это переварить.

Сам зал достаточно большой, возможно, не намного меньше премьерного зала, и он полон людей.

Ремус был прав, они слегка опоздали — по крайней мере, по немецким стандартам. Непрерывный поток рекламы перед самим фильмом еще даже не начался.

Ремус выбрал места в первой половине зала, возможно потому, что остальные уже были заняты, и Сириусу нужно сползти вниз по сиденью, чтобы не задирать голову к экрану все время. На самом деле, так он больше расслабится и, может быть, лучше вникнет. А возможно, Ремус выбрал эти места специально, это было в его стиле.

— Подожди-ка, — шепчет Сириус, внезапно осененный догадкой. — Сегодня твой день рождения. И ты захотел провести его со мной?! У тебя нет других друзей?

Ремус оборачивается на него и закидывает в рот огромную горсть попкорна. Сириусу приходится подавить смешок от того, насколько нелепо он выглядит.

— У меня есть другие друзья, — подтверждает Ремус после того, как проглатывает попкорн, подбирает одно зернышко и швыряет его Сириусу в лицо с ухмылкой. — Но я подумал, что ты бы захотел провести мой день рождения со мной.

Сириус посылает ему не впечатленный взгляд и кидает зернышко обратно в Ремуса. Разумеется, он промазал, почти попав в женщину позади Ремуса, и теперь Сириусу хочется провалиться под землю, когда она оборачивается и взглядом обещает убить его, как только выключат свет. Ремусу приходится прикрыть рот двумя руками, чтобы заглушить свой истеричный смех.

— Ты подумал, что я захочу провести твой день рождения с тобой? — повторяет Сириус просто чтобы убедиться, что здесь нет недопонимания.

Ремус просто кивает, все еще слегка посмеиваясь.

— Ты хочешь сказать, что не хотел бы провести мой день рождения со мной? — а затем он поджимает губы. Поджимает губы. Ребенок в теле мужчины.

Сириуса никогда не впечатляли эти маленькие трюки, которые обычно проворачивали девчонки, — хлопанье ресницами, наматывание волос на палец, разговоры детским голосом, щенячьи глазки. Но ему хватает одного взгляда на то, как театрально куксится Ремус, и он чувствует себя так, будто кто-то уколол его в самое сердце. Это очаровательно. Как он смеет.

— Я действительно хочу провести его с тобой, — медленно говорит он, а затем щурится при виде невинно-выглядящего Ремуса. — Ты пытаешься съехать с вопроса?

Он ухмыляется.

— С…что? Прости, не знаю такого слова, упс, — свет в зале выключается, и тяжелый занавес открывается, чтобы показать экран. — Смотри, фильм начинается! Лучше замолчать.

Маленький говнюк. Сириус то ли хмыкает, то ли смеется, качая головой. Что ж, отсутствие ответа — тоже ответ. Ремус определенно хотел провести свой день рождения именно с Сириусом. Вопрос — почему? 

***

 — Ну, так себе, — говорит Ремус и потирает глаза, когда они выходят из кинотеатра.

Сириус смотрит на него с улыбкой.

— Было не так уж плохо…

Ремус закашливается и выкидывает остатки попкорна в ближайшую мусорку.

— Этот фильм был о девушке, которая хотела стать бегуном на Олимпийских играх, — говорит он скептично. — А затем… она им и становится. Так скучно.

Сириус прыскает, и ему приходится крепко схватить Ремуса за руку от того, насколько сильно он смеется. Ремус смотрит на него со смесью удивления и веселья и тоже смеется, уверенно сжимая локоть Сириуса.

— Что?

— Это была эпичная история об американской мечте, из грязи в князи, о сложностях профессионального спорта и расизме среди атлетов, — выдавливает Сириус и приоткрывает глаза. — И тебе было скучно? Что же тогда интересно?

Ремус отмахивается от него и ведет вниз по улице возле кинотеатра. Они в своего рода финансовом районе Берлина, и, согласно берлинской моде, сияющие офисные высотки приправлены многолюдными барами и пестрящими ресторанами на нижних этажах.

— Хм-м, — задумчиво хмыкает Ремус. — Представь, как она хочет стать атлетом, а потом внезапно понимает, что это глупо, и в итоге… Не знаю. Открывает центр присмотра за собаками. Вот это сюжетный поворот, который мне бы понравился.

Сириус качает головой и смеется, голова кружится от теплого бормотания людей вокруг них, сияния огней города и едва касающегося плеча Ремуса, пока они идут.

— Разумеется. Зачем я вообще спросил? Ты бы именно так и сделал.

С широкой ухмылкой Ремус подходит к какому-то бару и открывает дверь для Сириуса.

— Да! Все еще раздумываю, а не стоило ли мне просто заняться выгулом собак?

Сириус заходит в бар и оглядывается, перед этим закатив глаза в преувеличенной манере. Бар выглядит на удивление маленьким и уютным для района, в котором они находятся. Потолок отделан медными трубами, а стены совсем пустые, обнажают голый кирпич — очень индустриально. Большинство светильников сделаны из перевернутых горшков, с некоторых даже свисают листы папоротника. Ремус замечает маленький столик у окна и тут же занимает его, расстегивая цветастую куртку и плюхаясь на стул. Сириус с улыбкой садится напротив него.

— Все еще голоден?

Ремус кривится и хлопает себя по животу.

— Бля, не, — говорит он несчастно, а потом ухмыляется. — Но я хочу пить. Давай возьмем выпить!

Прошло достаточно времени с тех пор, как Сириус выпил больше, чем один коктейль или пиво, и все они каким-то образом прямо из рук Ремуса, но как он мог отказать «имениннику»? Он пожимает плечами и берет деревянную дощечку, которая выполняет роль меню с напитками. У всех коктейлей абсолютно смешные названия, ни одно из которых Сириус не узнает, и это тоже так по-берлински.

— Что хочешь?

Ремус зловеще улыбается, глаза сверкают.

— Похоже на вечер текилы.

Сириус окидывает его неверящим взглядом.

— Черт возьми, нет.

— Черт возьми, да! — восклицает Ремус и восторженно барабанит указательными пальцами по краю стола. — Текила — это весело.

С многострадальным звуком Сириус кладет продуманное меню на стол и ловит взгляд официантки с другого конца комнаты. Она кивает и направляется к ним.

— Отлично. Значит, текила.

Ремус откидывает голову назад и испускает притворный смех, как будто он какой-то диснеевский злодей. Сириус очень сильно старается подавить глупый смех, который все же пробивается. Этот парень… полный псих.

— Текила! — заказывает Ремус драматично, когда официантка подходит к ним.

Она снисходительно улыбается и достает ручку.

— Сколько?

Он сурово смотрит на нее сквозь огромные линзы.

— Всю, — говорит он. — Дайте нам всю текилу.

Оказывается, Сириус не единственный, кому сложно угнаться за ходом мыслей Ремуса, потому что официантка замирает, паническая улыбка приклеивается к ее лицу, она таращится на Ремуса. Сириус фыркает.

— Просто принесите нам… — он критично оглядывает Ремуса, — три шота каждому.

Ремус шевелит бровями.

— Для начала.

— Для начала, — соглашается Сириус и обменивается с официанткой веселым взглядом. Она благодарно ему кивает и быстро удаляется, возможно, испугавшись того, что ей придется выдержать еще хоть один разговор с Ремусом Люпином. Сириус не может винить ее.

— А теперь скажи мне, — начинает Ремус, — кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Сириус фыркает.

— Я уже вырос.

Он совсем не удивляется вопросу. На самом деле, он даже немного ждал его после того, как они поговорили о фильме. Может быть, Сириус начинает принимать вопросы, которые Ремус в случайном порядке задаёт ему. Возможно, однажды они больше не будут сбивать его с толку.

— Ты серьезно? — спрашивает Ремус удивленно. — Когда кто-то становится взрослым?

— Я знаю, что ты не стал, — говорит Сириус, окидывая его напряженным взглядом. Ремус лишь счастливо ухмыляется.

— Нет, я не стал, — соглашается он и скрещивает пальцы для зрелищности. — Может быть, однажды!

— Удачи, — с сарказмом говорит Сириус, не уверенный, что это вообще возможно.

Более того, это было бы потерей. Люди, подобные Ремусу, никогда не должны становиться скучными и безразличными как Сириус, они должны гореть, сиять и ослеплять, как падающая звезда. И возможно, какому-то дурачку повезет встретить их и загадать желание.

Если они знают, чего желать…

— Так кем? — напирает Ремус.

Сириус закатывает глаза.

— Возможно, я открою центр присмотра за собаками, ты просто подожди.

Ремус смеется.

— Я в деле. Просто скажи мне, где и когда. Ты занимаешься скучной организационной частью, я приношу собак.

— Центр присмотра за собаками так не работает, — тщетно упоминает Сириус. — Кроме того, почему ты так уверен? Откуда ты вообще возьмешь собак?

Ремус приподнимает бровь, выражение лица серьезное.

— Не задавай вопросы, ответы на которые ты знать не хочешь, Сириус.

— Понял, — бормочет Сириус, округляя глаза и поднимая руки в защитном жесте. — Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Он смеется, как будто уже пьяный.

— Ах, не знаю… Может быть, ветеринаром, или астронавтом. Или! Не знаю, как называется эта работа, но я действительно хочу управлять одним из кранов на стройке.

— Ремус, тебе двадцать восемь, ты больше не можешь стать астронавтом.

Ремус наклоняет голову и дразняще ухмыляется.

— Кто сказал? Смотри, как я поступлю на программу аэронавтики и астронавтики, и поговори со мной через десять или двадцать лет, — рукой он изображает телефон и подносит его к уху. — Привет? Сириус? Прости, не могу говорить, я ищу новые формы жизни на Марсе! Пока!

Когда уже другая официантка приносит им напитки, Сириус все еще смеется. Либо это совпадение, или Ремус действительно спугнул первую девочку, — оба варианта подходят. Шоты подаются с искусно сервированной тарелкой с нарезанным лаймом и маленьким блюдцем с розовой Гималайской солью. Очень необычно.

— Ты знаешь, как пить текилу? — спрашивает Ремус и облизывает пространство между большим и указательным пальцем, чтобы нанести туда соль.

— Да, Ремус, может я и не бармен, но я пил текилу раньше, — ворчит Сириус, повторяя за ним. Ему интересно, нужно было ли помыть руки перед тем, как облизывать их, но, оу… Кто-то вроде Ремуса не парится о таких вещах, так почему он должен?

— Нет, нет, нет! — останавливает его Ремус до того, как Сириус успевает выпить свой первый шот. — Давай я покажу тебе!

Он берет Сириуса за руку и оборачивает ее вокруг своей так, что теперь их руки переплетены, лица слишком близко друг к другу над маленьким столом. Сириус уже чувствует себя немного пьяным, а он даже ни глотка еще не сделал. Может быть, это было плохой идеей…

— Давай выпьем за то, чтобы никто и никогда не говорил нам, что делать, — предлагает Ремус с блеском в глазах. И просто вот так он умудряется сказать что-то такое, что пронизывает Сириуса до глубины души, опять.

— Да, — бормочет он. — Хороший тост.

Текила обжигает Сириусу горло, и он корчится от вкуса, быстро хватая дольку лайма. Эта комбинация настолько знакомая, что навевает множество воспоминаний со времён его студенчества, когда у него все еще были друзья, с которыми можно было напиться.

— Почему текила? — спрашивает Сириус с любопытством.

Ремус берет другой кусочек лайма и, так как он, оказывается, псих, смачно вгрызается в него, даже не морщась.

— Весело, — отвечает он, пожимая плечами. — И никто еще не принял ни одного плохого решения под действием текилы.

Сириус ухмыляется.

— Оу, невинная ты душа, — тянет он. — Я уверен на все сто, что любое плохое решение было принято под влиянием текилы.

Ремус смеется над его плохой шуткой и играет бровями.

— Тебе нужно увидеть преимущество в этом, — советует он. — Если ты принял действительно плохое решение, ты можешь выпить еще и забыть о том, что это было.

— Это как вопрос, действительно ли дерево в лесу упало, если никто этого не слышал? — спрашивает Сириус удивленно. — Потому что да, оно упало.

Ремус наклоняет голову, внезапно теряя весь свой игривый настрой.

— Ты всегда избегаешь принятия решений на случай, если оно окажется плохим?

Сириус вздыхает и потирает бровь.

— Есть решения, а есть Решения, — говорит он, делая акцент на последнем слове. — Да, я боюсь принять неправильное Решение.

— Знаешь, — говорит Ремус, беря следующий шот, — иногда отложенное Решение хуже неправильного решения, — он ухмыляется и поднимает руку с текилой. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— Под лежачий камень вода не течёт, — выдавливает Сириус сквозь смех, а Ремус почти давится своим напитком.

Сириус не знает, чем он здесь рискует, но если Ремус продолжит улыбаться ему вот так, то воды будет действительно много.

***

Если бы кто-нибудь спросил, Сириус бы никогда не признал, он бы яростно отрицал, но фильм, который он смотрел вместе с Ремусом, возможно, совсем чуть-чуть вдохновил его.

Прошло достаточно много времени, но каким-то образом он раздумывает над тем, стоит ли ему снова заняться бегом. Когда он учился в школе и в университете, он много занимался спортом. Сначала он играл в футбол, потом попал в команду по лакроссу. И чтобы оставаться в форме, он каждый день перед занятиями ходил на пробежку. Все прекратилось, когда он выпустился и вступил в респектабельную взрослую жизнь. Конечно, как любой уважающий себя взрослый, он все еще был членом фитнес-клуба, но это никогда не приносило ему такого же удовольствия, как пробежки.

Сириус уже почти совершил заказ в каком-то онлайн-магазине, где выбрал необходимое снаряжение для спорта, когда он остановил себя перед самой оплатой.

Ремус бы так не сделал, думает он. Ремус бы не заказывал шмотки в онлайне из удобной кровати. Он бы с горящими глазами с головой окунулся в какой-нибудь спортивный магазин, определенно поболтал бы с консультантом и выбрал бы какие-нибудь кричащие кроссовки со светящимися в темноте шнурками или что-то вроде этого.

Поэтому Сириус выключает браузер, потом закрывает ноутбук и делает именно так.

За исключением выбора обуви, очевидно. Может быть, он не спеша работает над своей  причудливостью, если поход по магазинам в реальной жизни можно так назвать. Но он не зашел так далеко, чтобы делать из себя посмешище путем покупки одежды в стиле восьмидесятых для занятий спортом.

Ближайший к его дому торговый район гудит от толпы людей, только закончивших работать, и Сириус необъяснимым образом чувствует себя окрыленным из-за всего этого потока, а раньше он бы чувствовал себя до ужаса раздраженным. По дороге в магазин он замечает трех собак и хмыкает себе под нос, вспоминая причудливый разговор с Ремусом о краже собак для присмотра. Потому что именно это он и имел в виду, конечно. Вот безумец.

По крайней мере, он бы, возможно, захотел их погладить. Сириус наблюдает за довольным лабрадором в поезде и улыбается. На самом деле, этого и он бы погладил. Затем он смотрит на вечно хмурое лицо хозяина и отворачивается. Ладно, может, не этого. Но однажды он наберется достаточно смелости, чтобы подойти к угрюмому немцу с милой собакой и попросить на ломаном немецком разрешения погладить его собаку. Да, вот цель, к которой он стремится.  

Магазин огромный, и Сириус чувствует себя слегка потерянным, пока парень в скалолазном обмундировании не подходит к нему и не спрашивает, нужна ли помощь. Вау, возможно, в Берлине на самом деле есть подобие клиентского обслуживания. Вот это сюрприз.

— Вы новичок? — спрашивает парень, ведя Сириуса через магазин к беговой секции. Его английский хорош, как и у любого немца младше тридцати пяти, даже если немного прерывистый.

— Типа того, — говорит Сириус с сардонической ухмылкой. — У меня нет снаряжения.

Парень серьезно кивает.

— У нас есть все, — уверенно произносит он и указывает  на различные стеллажи. — Обувь, одежда, куртки, аксессуары, — затем он указывает на стеклянный экран возле кассы. — У нас есть хорошие наушники для бега. Не выпадают. Влагостойкие. Очень хорошие.

Сириус думает об этом около секунды, а потом кивает. Бегать без музыки, наверное, было бы в тягость, даже если он не может вспомнить, когда у него в последний раз вообще были наушники. Ему никогда не приходило в голову, что он тоже может быть одним из многих людей, которые ходят по улицам с музыкой в ушах, вместо гудения и шума города.

— Звучит отлично, — решает он.

Парень показывает ему два больших пальца.

— Давайте измерим вашу ногу, — его тон не оставляет возможности для возражений, и он указывает на низкую лавку возле обувного стеллажа. — Присаживайтесь. Расслабьтесь. Я позабочусь.

— Ладно, — Сириус смеется от абсурдности этого заявления. — Давайте, позаботьтесь обо мне.

Он недооценил чувство юмора консультанта, потому что тот смеется и слегка закатывает глаза.

— Не флиртую, просто работаю.

Сириус пару раз моргает и хмурится.

— О, извините, нет! Я не это имел в виду…

— Все в порядке, — произносит парень, смеясь, и взмахивает рукой. — Это Берлин. Здесь всем рады. Мой брат тоже гей. У них с мужем двое детей! Очень мило.

Он снова смеется, пока Сириус удивленно пялится на него, и уходит, чтобы принести приборы для измерения.

Сириус качает головой и не знает, было ли это стыдно или невероятно весело. Ремус бы счел это абсолютно уморительным, это уж точно. Сириус с легкостью может представить его заразительный смех.

Этот парень думает, что Сириус гей. Сириус гей? Он не думал об этом до этого момента. Сириус всегда был довольно открыт к концепции отношений с людьми любого пола, он просто никогда раньше не сворачивал с тропы отношений с кем-то, кроме девушек. Возможно, именно поэтому у него ничего не получалось…

И самый главный вопрос — является ли магазин спортивной одежды на самом деле местом для чьего-то экзистенциального кризиса насчет ориентации?

Определенно нет, решает Сириус и улыбается парню, который снова вернулся. Он подумает об этом завтра.

Chapter Text

Ich verbrenne mein Studio,  schnupfe die Asche wie Koks

Ich erschlag meinen Goldfisch, vergrab ihn im Hof

Ich jag meine Bude hoch, alles was ich hab lass ich los

Mein altes Leben schmeckt wie ein labbriger Toast

Я сжигаю свою студию, вдыхаю пепел как кокаин

Я убиваю свою золотую рыбку, хороню ее во дворе.

Я взорву свой дом, потеряю все, что имею.

Моя старая жизнь по вкусу как черствый тост.

– Peter Fox, Alles Neu

После дня рождения Ремуса в Берлин приходит весна.

Как будто бы за ночь город меняется. Бесконечный дождь заканчивается, и серость уходит, словно кто-то протер тряпкой пыльное зеркало, заставляя все стать  чётким  и ярким. Дни становятся длиннее, температура растет, на деревьях распускаются нежные почки, и ветер из морозного и пронизывающего сменяется на освежающий бриз.

Берлин в марте вдруг меняется до неузнаваемости. Или, может быть, дело в Сириусе.

Солнце слепит Сириуса, когда он сворачивает за угол и вытирает мокрый лоб запястьем. Он замечает маленький парк в конце улицы и направляется туда, минуя по пути длинную очередь из родителей и их детей перед магазином с мороженым. Бежать по бетону — нормально, но Сириус все равно испускает вздох облегчения и слегка ускоряет шаг, когда его ноги встречаются с мягким гравием парковой дорожки.

Парк небольшой и битком забитый. Вот орава маленьких детей сходит с ума на не огороженной забором детской площадке, и Сириус может расслышать их смех и крики даже сквозь громкую музыку в наушниках. Возле площадки находится симпатичный баскетбольный корт, группа подростков в тренировочной форме с решительными лицами гоняется за мячом. Позади корта зеленый островок пестрит маленькими группками берлинцев, сидящих под солнцем на покрывалах для пикника — они смеются, болтают, слушают музыку через блютуз-колонки, едят и наслаждаются воскресным днем. Пахнет свежескошенной травой, индийской едой и счастьем.

Пара спортсменов пробегает мимо Сириуса, мужчина и женщина в парных голубых кроссовках, и они кивают ему в дружелюбной манере. Сириус улыбается в ответ сквозь пульсирующую боль в боку — он уже заметил прогресс, но до самого себя в университетские годы еще далеко. В конце концов, такие вещи требуют времени. И Сириус не боится позволить себе его, чтобы не торопясь работать над достижением прежнего уровня.

Когда он выбирается из маленького парка, то замечает вдалеке железнодорожную станцию и с удивлением отмечает, что это на самом деле ближайшая станция к его дому, — он даже не понял, что каким-то образом сделал круг и вернулся в свой район. Он даже не знал, что парк был так близко к его квартире!

Может быть, ему стоит наведаться туда как-нибудь и тоже погреться на солнышке с остальными?

Сириус кидает быстрый взгляд на часы и решает, что сегодня он бегал достаточно. Он чувствует себя измотанным, тонкий материал спортивной футболки под курткой липнет к спине из-за пота. Ему нужно в душ.

Как раз тогда, когда он проходит мимо станции, огибая старушку с ходунками на узком тротуаре, краем глаза он замечает очень знакомое лицо, поднимающееся по ступенькам, ведущим от железнодорожных путей. Сириус резко останавливается и разворачивается как раз в то же время, когда Ремус выходит на улицу.

Сегодня на нем куртка, которую Сириус до этого не видел — сине-красная ветровка, застегнутая до подбородка. Ремус стягивает огромные наушники и смотрит на Сириуса с удивленной улыбкой.

— Привет!

Сириус улыбается как-то натянуто, покалывание в боку все еще беспокоит его, но, тем не менее, он тоже снимает свои наушники, позволяя им болтаться на шее.

— Привет, — говорит он, подходя ближе.

Ремус поднимает брови, его улыбка растягивается в ухмылку, и он оглядывает Сириуса с головы до ног с любопытным выражением лица.

— Ты бегаешь?

— Да, — подтверждает Сириус слегка робко и откидывает потные пряди со лба. — А что?

— Ничего, — быстро говорит Ремус и качает головой, все еще выглядя слегка удивленным. — Просто интересно, не мазохист ли ты часом. Бег? Серьезно?

Сириус фыркает от смеха и морщится, потирая ноющий бок. Возможно, Ремус прав.

— Ужасно, знаю, — соглашается он и смеется. — Можешь как-нибудь присоединиться.

Ремус смотрит на него большими глазами и морщит нос, выглядя как живое воплощение неприкрытого отвращения.

— Не могу представить худшего занятия. Но я рад, что тебе нравится!

Это хорошо, предполагает Сириус. Для Ремуса с его длинными ногами это было бы больше как быстрая прогулка, а не бег, в то время как Сириус пытался бы не отставать от него. Вот оно, нечестное преимущество в росте.

Сириус фыркает и кивает.

— Что ты здесь делаешь?

Ремус открыто улыбается.

— Я собирался увидеть тебя, — говорит он с легкостью.

От этого в груди Сириуса расцветает что-то теплое, словно робкий весенний цветок пробивает себе путь сквозь замерзшую почву. Он внимательно смотрит на Ремуса.

— Правда? Разве ты не работал всю ночь?

— Ага, — говорит Ремус с ухмылкой. Он не выглядит так, словно не спал всю ночь, — такой же свежий и энергичный, как и всегда. — Аконит находится всего лишь в двух станциях от твоего дома. Я подумал, что мог бы заскочить и спросить, нравится ли тебе кофе в Берлине.

Верно, клуб, в котором работает Ремус, находится в паре кварталов отсюда. Сириус вопросительно смотрит на него. Формулировка немного странная, но, возможно, все дело в языковом барьере.

— Ну, да, естественно, — медленно произносит Сириус. — Я пью кофе каждый день.

Ремус раздраженно закатывает глаза, но все еще улыбается.

— Не в том смысле пустите-мне-кофеин-прямо-по-венам, как ты, наверное, пьешь кофе. Я имею в виду, нравится ли тебе кофейная культура в Берлине?

Сириус в замешательстве качает головой.

— В Берлине есть кофейная культура?

— Сириус! — вскрикивает Ремус с ноткой обвинения. — Твой район — это горячая точка всех приверженцев кофеен третьей волны. И ты там не побывал?

— Нет? — отвечает Сириус неуверенно.

Ремус вздыхает и кивает.

— Я боялся, что ты так скажешь. Тогда пойдем, я тебе покажу.

— Я только вернулся с пробежки, — говорит Сириус, стараясь не думать о том, как ужасно он, наверное, сейчас выглядит, взмокший от пота. — Сначала мне нужно в душ.

Пожав плечами, Ремус опирается на перила моста над станцией, выражая тем самым очевидное терпение.

— Разумеется, я подожду тебя тут, — говорит он. — Беги, Форрест, беги!

Сириус смеется и кивает, уже надевая свои наушники обратно. Он не знает, просто ли это глупая шутка, но мысль о том, что Ремус мог бы стать Дженни Карран для его Форреста Гампа заставляет Сириуса почти что нестись в свою квартиру.

***

Ремус все еще стоит на том же месте, где Сириус оставил его пятнадцать минут назад, уткнувшись носом в телефон, сигарета лениво свисает с уголка рта. Это был самый быстрый душ в жизни Сириуса, но он все равно не спешит подходить к Ремусу, имея редкую возможность понаблюдать за ним, оставаясь незамеченным.

Его волосы почти что светятся в лучах раннего утреннего солнца, спадая на лоб в небрежной, но искусно уложенной манере. Сириус не знает, тратит ли он хоть немного времени, чтобы убедиться, что его волосы выглядят так, или он такой восхитительный сам по себе. Выглядит ли он таким же красивым, когда просыпается?

— У тебя новые очки, — говорит Сириус, подходя к нему.

Ремус двигается, отрывая взгляд от телефона, и быстро скидывает наполовину скуренную сигарету за перила, прежде чем виновато улыбнуться. Сириус хмурится, сбитый с толку его действиями.

— О да, — отвечает Ремус и смеется с какой-то нервозностью, прежде не знакомой Сириусу. — Подарок на день рождения от друзей.

Сириус улыбается и тянется вперед, чтобы стянуть очки с его лица.

— Давай-ка посмотрим, насколько ты слепой на самом деле.

Эти очки, в отличие от тех огромных в золотой оправе, которые Сириус видел до этого, меньше и в пластиковой прозрачной оправе. На Ремусе они выглядят очень круто, хотя он, наверное, мог бы надеть что угодно и выглядеть в этом хорошо.

Сириус подносит их к своему лицу и смотрит сквозь линзы, прежде чем на самом деле надеть их полностью, с удивлением понимая, что деревья и здания вокруг них теперь выглядят четче, а не размыто, как он рассчитывал.

— О, вау, — говорит Сириус и слегка смеется. — Может, мне тоже нужны очки.

Когда он снова снимает очки, чтобы вернуть их обратно, Ремус смотрит на него с мягкой улыбкой. Сириус видел его без очков лишь однажды, когда они ездили за покупками — наверное, он был в контактных линзах (Сириус надеется на это, раз уж он был за рулем) — но без очков он все равно выглядит немного странно. Не в плохом смысле, просто как будто голый.

— Тебе подходит, — произносит Ремус, надевая свои очки обратно. — Тебе стоит сходить к… Как сказать это по-английски? Глазной доктор?

— Офтальмолог, — подсказывает Сириус и кривится. — Не-а, тогда мне действительно придется носить очки. Это будет идти вразрез с моим стилем.

Ремус смеется и качает головой.

— А какой у тебя стиль? — спрашивает он с любопытством.

И вот опять. Сириус слегка колеблется — это должно было быть безобидной шуткой. Ремусу всегда надо цепляться к маленьким деталям, которые заставляют Сириуса задумываться над всем?

— Я… не знаю, на самом деле, — искренне признается Сириус. Он пытался сделать эту штуку. Перестать врать — другим, но прежде всего себе. Даже если это было неприятно.

Однако Ремус не смеется над ним. Он кивает и указывает головой в сторону станции рядом с ними.

— Давай узнаем.

***

Сириус никогда не был в том районе, куда Ремус привел его, хоть это не так уж и далеко от его квартиры. Его дом окружают в основном другие причудливые новостройки, в этом же месте исключительно старые здания с замысловатыми орнаментами и коваными балконными перилами.

Дома выглядят так, будто им, по меньшей мере, сто лет. Некоторые с красными кирпичными стенами, некоторые раскрашены в самые разные цвета. Сириус не может оторвать взгляд от длинного ряда зданий: каждое из них своего пастельного оттенка — розовый, бледно-зеленый, небесно-голубой, кремовый и бледно-желтый.

— Мило, а? — со знанием дела говорит Ремус и улыбается. — Мне очень сильно нравится эта часть Пренцлауэр-Берга.

Сириус кивает, все еще оглядываясь вокруг. Позади них метро действительно поднимается над землей на короткий промежуток, и Сириус наблюдает за тем, как типичный берлинский желтый поезд прокладывает себе путь по зеленому металлическому мосту, а окна светятся, отражая яркое солнце.

Улица кипит людьми. Мамы в модных солнцезащитных очках толкают коляски, молодые парочки шагают по тротуару, словно по подиуму, курьеры с огромными цветными рюкзаками снуют повсюду на велосипедах.

Маленькие бутики и кафешки на первом этаже широко открыли свои двери, впуская гостей и весенний ветер. Маленькие независимые дизайнерские бренды, местные предприниматели, предлагающие всевозможные безделушки, прилавки с веганским мороженым и интересные комиссионки — все это смешивается в цельное впечатление, которое нравится Сириусу гораздо больше, чем стандартные торговые районы крупных брендов. 

Ремус ведет Сириуса к маленькому кафе, мимо которого он бы прошел без задней мысли, если бы был один. Заведению не хватает рекламы, и зона отдыха на открытом воздухе больше похожа на смесь городского сада и пляжа.

Бариста — угрюмая девушка с пирсингом на лице. Но она, кажется, смягчается, когда встречается с самой очаровательной белозубой улыбкой и симметричными ямочками Ремуса. Сириус не может винить ее; ему самому едва хватает силы воли не пялиться на своего друга все время. Наверное, с такой улыбкой Ремус мог бы получить все, что угодно, и от кого угодно.

Он делает заказ на английском и заводит легкий непринужденный разговор с девушкой, пока она готовит их напитки, спрашивает ее о новых растениях снаружи и мероприятии, которое они проводили месяц назад. Сириус не слушает, он слишком прикован к тому, как Ремус небрежно опирается на стойку, его куртка и рубашка слегка задираются, обнажая пояс нижнего белья и тонкую полоску кожи на спине.

— Ты в порядке? — спрашивает Ремус, поворачиваясь к нему с двумя стаканчиками кофе в руках.

Сириус моргает и улыбается.

— Да. Мне нравится твоя куртка.

Ремус наклоняет голову и ухмыляется.

— Ты всегда так говоришь, когда кто-то ловит тебя на том, что ты его разглядываешь? — он проходит мимо него и подмигивает. — Будь осторожнее, становится теплее. Скоро не будет никаких курток, чтобы делать им комплимент. Тогда тебе придется сознаться.

С дрожащим вздохом Сириус потирает свою слишком горящую щеку и пытается успокоиться. Бариста ловит его взгляд и фыркает от смеха.

— Это прекрасная куртка? — предлагает она из жалости.

Сириус закатывает глаза. Ему нет дела до глупых курток Ремуса, и все об этом знают.

— Ага, — говорит он. — У него таких много.

— Не сомневаюсь, — отвечает она многозначительно.

Ремус растянулся на лавочке прямо под окном кофейни, балансируя стаканчиком с кофе на одном колене и наклонив голову так, чтобы подставить лицо под солнечные лучи, как ленивый кот. Прежде чем присоединиться, Сириус оглядывает его с каким-то негодованием — надо будет сменить эмодзи в контакте Ремуса на дьявола. Нет в нем ничего ангельского.

— Что такое кофе третьей волны? — спрашивает Сириус.

Ремус хмыкает и передает Сириусу его напиток. Он подан в большой, неглубокой чашке, замысловатый рисунок украшает поверхность напитка.

— В основном, это способ наслаждения кофе, как чем-то большим, нежели просто источником кофеина, — объясняет он. — Немного роскоши. Кофейные зерна собирают в одном регионе, они продаются по методу честной торговли и обжариваются уже на местах, в основном уже в кафе. Для Берлина это обычно очень легкая обжарка, которая подчеркивает фруктовый вкус зерен.

Сириус в удивлении смотрит на него.

— Ты много знаешь о кофе, не так ли?

— Я работал в похожей кофейне какое-то время, — говорит Ремус и улыбается, прикрыв один глаз от солнца, чтобы увидеть Сириуса.

— Больше нет? — с любопытством спрашивает Сириус. — Что случилось?

— Не поладил с некоторыми работниками, — с легкостью признается он. — И чаевые были просто ужасными.

Сириус пытается изо всех сил, но все равно у него не получается представить, чтобы Ремус не поладил хоть с кем-нибудь. Или он не договаривает, и произошло что-то большее, или работники в той кофейне были полными ублюдками.

— Я тебе не верю, — говорит Сириус, фыркая. — На этой земле нет ни одного человека, которому ты бы не понравился, если бы он встретил тебя.

Ремус ярко улыбается и качает головой.

— О, поверь мне, есть много людей, которым я не нравлюсь, — произносит он.

— Невозможно, — возражает Сириус и улыбается в ответ.

— Ах, Сириус, просто потому что я нравлюсь тебе, это не значит, что я нравлюсь всем, — небрежно бросает Ремус и делает глоток кофе, снова опираясь на лавочку и прикрывая глаза.

— Ты очень приятный человек, — Сириус закатывает глаза и тоже делает глоток, почти не желая разрушать идеальный рисунок на кофе. — Кроме того, я никогда не говорил, что ты мне нравишься.

— Оу, но ты говорил, и не раз, — нараспев тянет Ремус. Он вытянул вперед свои длинные ноги, скрестив лодыжки и удерживая чашку на животе. — Не переживай, ты мне тоже нравишься.

Сириус смеется.

— Я тебе вообще нужен здесь? Я могу просто уйти. Кажется, тебе нравится разговаривать с самим собой.

— Трогательно, — комментирует Ремус с хитрой улыбкой. — Перестань пялиться на меня и взгляни на людей вокруг. Мы на миссии по поиску твоего стиля, помнишь?

У Ремуса есть ошеломляющая способность слышать то, что не сказано, и видеть с закрытыми глазами. Сириус отворачивает голову, как будто ее обожгло. Он пялился. Опять.

Затем он смещает фокус на проходящих мимо пешеходов. Кажется, будто мимо них идет нескончаемый поток людей, направляющихся в одно место. Сириус вытягивает шею и видит окраину парка и море белых палаток.

— Это Мауэрпарк, — говорит Ремус, следя за его взглядом. — По воскресеньям там блошиный рынок, выступления, караоке под открытым небом. Всякое такое. Я покажу тебе в другой раз, как по мне, там лучше летом.

Сириус не может сдержать счастливой улыбки при таком легком упоминании перспективы того, что Ремус останется в его жизни еще какое-то время. В какой-то степени, Сириус на подсознательном уровне все еще верит, что однажды Ремус испарится так же быстро, как и появился. Когда его интерес неизбежно угаснет, а внимание переключится на более веселые вещи.

Люди вокруг них в основном молодые — где-то между двадцатью и тридцатью пятью — но тут так же довольно много и взрослых людей. Пара бабуль, переплетя руки, совершают утреннюю прогулку. Родители с детьми-школьниками. Женщины в разноцветных хиджабах. Выглядящие занятыми мужчины среднего возраста с приклеенными к лицам телефонами. Самодовольные карьеристы с белыми воротничками и пастельными свитерами, накинутыми на плечи.

— Это не мода, это капитализм, — стонет Ремус, когда Сириус указывает на забавного парня в костюме в тонкую полоску.

Сириус фыркает.

— Мода и есть капитализм, Ремус, — замечает он.

— Нет, — с улыбкой отвечает Ремус. — Мода это искусство.

Впервые Сириус не думает, что это комментарий, несущий в себе какую-то цель, кроме как ответного аргумента. Все же он заставляет его слегка замереть, небольшой, почти незаметный толчок в груди напоминает ему о давно похороненных мечтах. Ремус никак не мог знать об этом.

— Ты знаешь, — говорит Сириус, удивляя самого себя этим проявлением честности, — когда-то я хотел изучать искусство.

Ремус, как и всегда внимательный к эмоциональным темам, наклоняет голову и поднимает брови.

— Правда? Что ты изучал?

Сириус хмыкает.

— Финансы и маркетинг.

— В Лондоне, верно? — спрашивает Ремус.

— Нет, в Оксфорде, — неосознанно поправляет его Сириус, его внимание приковано к самой большой и неряшливой собаке из всех, что он видел, остановившейся понюхать один из цветочных горшков возле кафе.

Ремус издает удивленный звук.

— Ты ходил в университет в Оксфорде?

Сириус смотрит на него, развеселенный его реакцией.

— В Оксфордский Университет, — исправляет он со смехом. — Да, ходил. Тебя это так удивляет?

— Я думаю, это очень впечатляюще, — серьезно говорит Ремус. Затем он хмыкает. — На самом деле, я не знаю ничего об Оксфорде за исключением того, что я должен быть впечатлен.

— Честно говоря, он переоценен, — бормочет Сириус, чувствуя себя неуютно. — Но да, его позиционируют как довольно престижный.

Ремус улыбается.

— Должно быть, ты был умным студентом, — говорит он. — Тебе нравились финансы и маркетинг?

Сириус смеется, возможно, слишком громко.

— Я ненавидел каждую секунду там, — признается он, не задумываясь. — Слава Богу, это закончилось.

— У тебя были плохие оценки? — продолжает Ремус, его тон искренне сочувствующий.

— На самом деле, у меня диплом с отличием, — произносит Сириус с сардонической улыбкой.

Ремус хмурится.

— С отличием? Это же хорошо?

— О, да, это… — Сириус смеется. — Это хорошо. У вас тут такого нет? Как вы называете высшую оценку? Summa cum laude?

Ремус прямо раскрывает рот от удивления.

— Думаю, мы применяем этот термин только к диссертациям, но я не уверен, — произносит он и качает головой. — Подожди, ты получил высший балл на защите диплома? Это очень… впечатляюще.

Сириус думал, что Ремус последний человек, которого впечатлили бы подобные вещи. Он не выглядел как кто-то, кто был бы хоть как-то заинтересован в академической среде.

— Разве? — Сириус поднимает бровь. — Кому какое дело до оценок? Прошли годы, в люб…

— Нахуй оценки! — перебивает его Ремус и нетерпеливо взмахивает рукой. — Я больше впечатлен тем фактом, что ты изучал предмет в Оксфорде, который ты совершенно ненавидел, действительно закончил его и получил высшую оценку, — он фыркает в неверии. — Ты или гений, или мазохист, или невероятно упертый.

Оу.

Ну, конечно, Ремус имеет в виду это. Как всегда, смотрит сквозь внешнюю оболочку проблемы, нацеливаясь прямо на ее корень.

— Может, я все вместе, — забавляется Сириус и смеется.

Ремус все еще смотрит на него с таким замешательством, что Сириус начинает чувствовать дискомфорт. Зеленые глаза Ремуса исследуют лицо Сириуса, будто изо всех сил пытаются раскрыть сложную тайну и с треском проваливаются.

— Вау, — наконец говорит он и моргает. Затем он снова откидывается на спинку скамейки, так как наклонился вперед во время разговора. — Вау. Вот бы я мог иногда заглядывать в твою голову.

Сириус почти что разражается смехом. Ремус, тот, который вроде бы видит Сириуса насквозь, хочет заглянуть в его голову? Это именно то, что думает насчет него Сириус каждый раз, когда Ремус открывает рот. Как будто они живут на совершенно параллельных уровнях вселенной.

— Тебе стоит попробовать себя в искусстве, — решает Ремус и ухмыляется. — Да, думаю, тебе стоит.

— Ремус, — произносит Сириус раздраженно. — Мне двадцать восемь. У меня уже есть образование. Я не могу сейчас изучать искусство.

Ремус поднимает брови и смеется.

— Кто, блять, внушил тебе это дерьмо, а? — спрашивает он. — Конечно, ты можешь. В Берлине есть замечательные художественные программы. Посмотри на Берлинский Университет Искусств, говорят, он очень хороший.

Он совершенно упускает из виду суть происходящего. Дело не в том, что в Берлине нет художественных программ, хотя Сириус никогда раньше этим не интересовался. Сириус просто не может повернуться на сто восемьдесят градусов и внезапно решить спустить все годы обучения и работы за борт, чтобы отучиться, в его-то возрасте, на профессию с сомнительными перспективами. Конечно, он, возможно, мечтал об этом в семнадцать, но это было больше десяти лет назад. Этот корабль уже затонул.

— Это просто какая-то глупость, о которой я фантазировал в школе, — говорит Сириус, закатывая глаза. — Кроме того, это не так легко. Я годами не прикасался к карандашу. Нельзя просто взять и начать там учиться — нужно создать портфолио, подать заявку, нужны средства…

Ремус слушает его с выражением, в котором сочетаются удивление, нежность и раздражение.

— Университеты в Германии бесплатные, — возражает он. — Возьми карандаш. Создай портфолио. Подай заявку. Что тебя останавливает?

— Из твоих уст это звучит так легко, — стонет Сириус и качает головой. — Это не так.

 — Кто говорил о том, что будет легко? — спрашивает Ремус. — Это не так, я понимаю. Но это очень просто. Просто сделай это. Если ты попробуешь, и ничего не получится, то тогда ты можешь или попытаться снова, или принять тот факт, что этому не суждено случиться. Если ты не попробуешь…

Сириус смеется.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского?

Ремус одобрительно щелкает языком.

— Видишь, ты понимаешь, — произносит он счастливо. —  А ты умный малый.

— Ты только что назвал меня малым? — спрашивает Сириус, абсолютно шокированный. Ебаный Ремус Люпин только что…

— Умным малым, — исправляет его Ремус и хихикает. — Готов поспорить, ты действительно хорош в рисовании.

— Ты буквально вообще никак не можешь знать об этом… Ремус? — Сириус наблюдает за тем, как он быстро подпрыгивает и устремляется к входу в кафе. — Куда ты идешь?

— Просто подожди секунду, — кричит Ремус и машет рукой, прежде чем исчезнуть внутри.

Он снова это делает. Сириус вздыхает и закидывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее на солнце. Было бесполезно гнаться за ходом мыслей Ремуса — ты бы провел всю жизнь с огромной головной болью. Лучше всего было довериться процессу и позволить ему получить удовольствие.

Ремус мог увидеть, как летит птица, и внезапно вспомнить, что ему нужно было сказать что-то своей подруге-бариста, или, может быть, ему внезапно действительно захотелось маффин или чего-то такого, потому что это весело и не могло подождать, пока Сириус закончит предложение. Возможно, он…

— Загораешь, лондонский мальчик?

Сириус покидает свой поезд мыслей и открывает один глаз. Ремус стоит возле скамейки, уже вернувшись оттуда, куда ему там надо было, и наблюдает за ним с кривой улыбкой, щурясь из-за яркого солнца.

— Как будто Берлин гораздо лучше Лондона, — ворчит Сириус, но улыбается. Быть в такую погоду на улице прекрасно.

Ремус ухмыляется и снова садится, держа что-то двумя руками за спиной.

— Дождись лета. Ты больше не захочешь быть где-то еще.

Я не хочу быть где-то еще прямо сейчас, думает Сириус. Он почти произносит это.

— Что там у тебя?

С драматичным вздохом Ремус вытягивает руки вперед, показывая Сириусу лист бумаги и маленькую упаковку цветных карандашей, которую ты иногда можешь получить в ресторане, чтобы занять ребенка, пока не подадут еду. Сириус слегка удивлен, хоть и не должен. Разумеется, Ремус пошел бы искать принадлежности для рисования, чтобы использовать их сразу же. Прямо здесь, прямо сейчас. Зачем ждать? Это не весело.

— Ты хочешь, чтобы я что-то нарисовал, не так ли? — ровно спрашивает Сириус. — Опозорить меня? В твоем еженедельном списке дел есть такой пункт?

Ремус по-доброму улыбается.

— Вовсе нет, — говорит он. — Компромисс! Я тоже буду рисовать что-нибудь, а потом мы покажем друг другу. И я предупреждаю тебя сейчас, я действительно не умею рисовать.

Пока он говорит, то аккуратно сворачивает листок пополам, а затем разрывает его на две части об угол скамейки. Это настолько повседневная вещь, но по какой-то причине Сириус находит это до странного сексуальным — то, как гладко двигаются его руки, как ему даже не нужно думать об этом, как бумага даже рвется с удовольствием. Может быть потому, что Сириус настолько заворожен, что он без дальнейших пререканий берет половину листа. Почему он такой?

— Ты мог бы научиться, — машинально говорит Сириус, оглядываясь в поисках подходящего объекта для рисования. Мельком он думает о цветочных горшках, затем раздумывает над тем, чтобы набросать всю улицу, а потом его взгляд цепляется за маленькую семью в кафе возле них. Это всего лишь мать, отец и их маленький сын — не старше десяти, сидит на стуле, склонив голову в телефон, который ему, должно быть, дал один из родителей. Мальчик настолько маленький, что его ноги и в половину не достают до земли, и его волосы смешно торчат с одной стороны. Сириус ухмыляется.

— Рисование — просто ремесло, — продолжает Сириус, заглядывая в коробку с карандашами в поисках подходящего цвета. Ремус уже что-то царапает на своем листке, склонившись к низкому столику возле лавочки. — Конечно, у некоторых больше таланта, чем у других, но каждый может научиться рисовать с достаточным количеством практики. Креативность — вот сложная часть. Ты можешь быть самым лучшим художником в мире, с самой лучшей техникой, но если у тебя нет идей, то это как бы бесполезно.

Он даже не знает, почему болтает об этом так долго. Не то что бы Сириус хоть в каком-то плане авторитетен, когда речь заходит об искусстве, он должен быть последним человеком, разбрасывающимся псевдо-мудростью, после того как забросил уже названное ремесло много лет назад.

Рисовать — не то же самое, что кататься на велосипеде, ты действительно теряешь навык, если не практикуешься долгое время. Бумага слишком тонкая и гладкая, карандаши отвратительные — восковые в самом худшем плане, едва различимые, стержень слишком короткий — и руки Сириуса ощущаются слишком странно, слишком тяжелые и неуклюжие. Но все не так плохо, некоторые вещи остаются с тобой на всю жизнь, оказывается. Он критично оглядывает быстрый набросок и замечает миллион ошибок. Если бы он был один, он бы, возможно, перерисовывал его так много раз, пока не получилось бы лучше, но на данный момент сойдёт.

Может быть, так даже лучше, если Ремус увидит, насколько он плох, тогда он перестанет доставать Сириуса с этой бредовой идеей обучения искусству. Как только Сириус думает об этом, он уже знает, что это все равно бесполезно.

— Ладно, я готов, — объявляет Ремус и поднимает свой рисунок так, чтобы Сириус не мог его увидеть, прижимая поближе к груди с самой широкой улыбкой. — Но я не могу перестать волноваться. Я дерьмово рисую.

Сириус улыбается его восторгу и пожимает плечами.

— Я не буду тебя осуждать, не парься. На счет три? Раз, дв…

— Три! — вскрикивает Ремус и почти что вырывает листок из рук Сириуса,  безразлично всовывая ему свой рисунок.

— Вау.

— Вау.

Они одновременно поднимают взгляд, чтобы посмотреть друг на друга, а затем снова опускают его  к рисункам.

Честно говоря, Сириус ожидал чего-то дурацкого. Возможно, целую страницу изрисованную маленькими членами, или записку, гласящую «хаха, я тебя надурил» и маленькие члены вокруг нее, или по крайней мере человечка из палочек.

Вместо этого там нарисованный на скорую руку, но впечатляющий скетч в стилистике граффити. Сириус пару раз моргает. Он тоже использовал разные цвета! Серьезно, это могло бы украшать стену в Берлине, и Сириус бы думал, что это было нарисовано профессиональным граффитистом, а не Ремусом-Я-Дерьмово-Рисую-Люпином.

Надпись гласит «sike!».

— Уебок, — смеется Сириус и стукает Ремуса по плечу свернутым рисунком. — Ты меня обманул!

Ремус самодовольно ухмыляется и осторожно сворачивает рисунок Сириуса, чтобы убрать его в карман. Сириус наблюдает за ним с растерянной радостью.

— А ты и на секунду меня не одурачил, — говорит Ремус. — Я знал, что ты хорош. Это восхитительно!

— О, заткнись, — стонет Сириус, но все равно чувствует себя окрыленным похвалой. Ремус также оставил его рисунок, он счел его достаточно хорошим. Вызывающе подняв бровь, Сириус сворачивает рисунок Ремуса и тоже убирает его в карман. Ремус следит за его движениями и улыбается, уперев язык в щеку.

Без предупреждения он с энтузиазмом вскакивает и смотрит на Сириуса с блеском в глазах.

— Я знаю, чем мы сейчас займемся!

Сириус качает головой и сползает вниз по скамейке, прикрывая лицо руками.

— Господи боже, куда ты хочешь побежать на этот раз?

— В рай! — объявляет он бессмысленно и ухмыляется, протягивая руку Сириусу. — Ты мне доверяешь?

С тянущим ощущением в животе Сириус смотрит на его улыбку, затем на руку и фыркает. — Ты только что процитировал Алладина?

 Ремус запрокидывает голову и смеется, рука все еще терпеливо висит в воздухе.

— Давай, Жасмин, я покажу тебе мир!

Никогда до этого шутка не звучала настолько правдивой для Сириуса. Он улыбается и берет теплую ладонь Ремуса в свою. Сириус действительно доверяет ему. Возможно, он не должен. Но он все равно доверяет.

Chapter Text

Hättest du mir das bloß nie gezeigt

Seit ich es weiß, kann ich nicht mehr zurück

Ich will nie wieder alleine sein

Nimm mich mit!

Du hast was Magisches an dir, was keiner sieht

Ein Zauber, der dich jederzeit umgibt

Wie ein Parfum, das man nicht kaufen kann

Fühlt sich unglaublich an

Weil es niemand anders wie dich gibt

Лучше бы ты никогда не показывал мне это!

С тех пор как я знаю об этом,

У меня нет пути назад.

Я больше не хочу быть одна.

Возьми меня с собой!

В тебе есть что-то волшебное,

Чего никто не видит.

Магия, которая окружает тебя всё время.

Как духи, которые нельзя купить,

Это вызывает невероятные ощущения,

Потому что никто не похож на тебя.

– LEA, Parfum

Сириус делает глоток своего «пустите-мне-кофеин-прямо-по-венам» кофе, как правильно описал его Ремус, и слегка морщится. После того, как он узнал, каким может быть на вкус хороший кофе, этот теперь был на вкус как рутина. Как Ремус сделал это? Разрушил самую простую вещь для Сириуса, показав ему, насколько хорошей она могла быть, сделай он ее правильно?

После того, как Ремус утащил Сириуса из кофейни, он прокатил его на нескольких разных поездах, ведущих в ту часть города, где Сириус никогда не был. Спустя где-то полчаса, горстку тайных улыбок и безуспешных расспросов они выехали на огромную кольцевую развязку, которая выглядела совершенно пустынной.

Сириус был уверен, что произошла какая-то ошибка — для него это вообще не выглядело как рай — но Ремус просто потащил его к огромному зданию, вверх по лестнице к ярко освещенному магазину.

— Добро пожаловать в Modulor, — объявил он очень довольный собой. — Влажная мечта любого художника и кошмар банковского счета каждого художника.

На самом деле, это был огромный магазин художественных товаров — четыре этажа, много места, стеллажи и полки полные всего, что хоть как-то связано с искусством и ремеслами. Краски, холсты, ручки и карандаши, кисти, скетчбуки, шерсть и пряжа, книги по истории искусства и самоучители, ткани, дерево, глина… Список продолжался, продолжался и продолжался, кажется, до бесконечности.

— О боже, — сказал Сириус, голова шла кругом от огромного количества вещей. — Я умер? Это рай? Ты можешь просто оставить меня здесь и забрать через неделю…

Ремус счастливо рассмеялся и даже хлопнул в ладоши от восторга.

— Люблю, когда все складывается именно так. Какое совпадение, что магазины в это воскресенье открыты.

— Уверен, это какая-то магия, к которой ты причастен, — машинально пробормотал Сириус.

Очевидно, Ремус был невероятно заинтересован и восхищен, и Сириус был уверен, что ему бы хотелось ходить за ним по пятам и заглядывать через плечо. Но вместо этого он улыбнулся, указал на огромный угол на первом этаже и сказал:

— Повеселись! Я буду здесь, постараюсь убедить себя, что мне не нужен еще один блокнот.

Сириус не был уверен, хотел ли снова начать заниматься искусством: до этого дня он годами даже не думал об этом. Но как только он увидел различные возможности, представленные перед ним, почти забытое восхищение взяло над ним верх. Огромное количество самоконтроля ушло на то, чтобы купить только самое необходимое, и даже это обошлось ему в гораздо большую сумму, чем он был бы готов отдать.

Их пути разошлись вскоре после этого: к концу путешествия Ремус уже не выглядел таким оживленным.

— Извини, через семь часов мне снова нужно быть на работе, — сказал он неохотно, а затем подавил зевок. Сириус чувствовал себя неловко из-за того, что задержал его так надолго после того, как Ремус работал всю ночь.

Как оказалось, он жил в этом районе, поэтому он просто сел на автобус до дома, а Сириус вернулся в метро.

— Эй, Сириус, есть минутка?

Сириус вздыхает и ставит на стол холодный кофе, прежде чем обернуться и посмотреть на Просто Пита. Все равно последние полчаса он пялился в монитор невидящим взглядом.

— Только если быстро, — говорит Сириус. — У меня созвон через пять минут.

Питер кивает, чересчур одобряя трудоголизм Сириуса, хотя сам целыми днями листал фейсбук и пил комбучу.

— Нам нужен новый дизайн мерча, — заявляет он. — Можешь нанять кого-то для этого?

Никогда, даже за миллион лет Сириус не поймет, зачем стартапу, который создает облачные хранилища для других стартапов, вообще нужен мерч. Если бы это был Сириус, он бы начал с улучшения клиентской поддержки, но ладно…

— Какие есть идеи? — спрашивает он.

Питер поджимает губы, выглядывая в окно, очевидно не подумав заранее о том, чего он хочет.

— Мы будем на конвенции hub.berlin, и нам нужно что-то запоминающееся, — он невнятно взмахивает рукой. — Знаешь, чтобы был этот вау-эффект.

Сириус определенно не знает. Он представляет разговор, который ему придется провести с дизайнером, и внутренне стонет. Нет ничего хуже, чем клиент, который не знает, чего он хочет.

— Разумеется, — говорит он. А затем что-то, Сириус даже не знает что, заставляет его сказать: — В общем-то, я мог бы заняться этим.

Питер смотрит на него с удивлением и улыбается.

— О, я не знал, что ты занимаешься подобными вещами.

Сириус беспечно пожимает плечами.

— Какое-то время я работал дизайнером на фрилансе, — он не работал. — Не люблю хвастаться этим, — потому что это ложь. — Мои услуги имеют слегка повышенный прайс, так что не каждый может их себе позволить, — что за хуйня, за всю жизнь он не продал ни одной вещи, сделанной своими руками. — А те, кто может, и так меня знают.

На Питера это производит желаемый эффект — ему нечего сказать, и Сириус внутренне самодовольно ухмыляется. Он видит, как быстро вращаются шестеренки у Пита в голове.

— Это довольно впечатляюще, — говорит Питер и улыбается. — Но я боюсь, что мы не сможем заплатить тебе за это больше.

Сириус отворачивается к монитору, дав понять, что он потерял всякий интерес к этому разговору.

— Я пришлю тебе на почту контакты потенциальных дизайнеров, — роняет он скучающим тоном. — Но я боюсь, что тебе придется заплатить им.

Пять. Четыре. Три. Два. О…

— А ты действительно настолько хорош?

Сириус даже не потрудился спрятать улыбку. Питер идиот, эта компания по-любому закроется к концу следующего года. Кто вообще задает такие вопросы?

— Давай заключим сделку, Пит, — произносит Сириус, снова поворачиваясь к нему и окидывая его великодушным взглядом. — Я подготовлю свой дизайн-проект, а ты, посмотрев на него, решишь, хочешь ты его или нет.

— Идет! — тут же говорит Питер. Может, он и идиот, но даже он знает, что ни один дизайнер не согласился бы на что-то подобное.

— Но, — уточняет Сириус, — если ты действительно захочешь его, ты заплатишь столько, сколько я захочу. И это будет больше, чем запросил бы нищий студент с факультета графического дизайна, которого ты бы нанял.

Сириусу вообще плевать на эту компанию или на разработку дизайна для нее. На деньги тоже, если уж на то пошло. Но потрясающая уверенность в сочетании с беспроигрышным предложением и фальшивым видом того, что он востребован, по сути, не оставляют Питеру никакого другого выбора, кроме как согласиться.

Когда он уходит, бесспорно чувствуя себя так, будто заключил сделку всей своей жизни, коллега Сириуса высовывает голову из-за соседнего монитора и ухмыляется.

— Ты действительно настолько хорош, не так ли?

Сириус щелкает языком.

— Лучше, — с легкостью говорит он. Его коллега впечатленно посвистывает и возвращается обратно к своему компьютеру.

Честно говоря, Сириуса настолько веселит то, как люди до сих пор не поняли, что им никогда не стоит доверять ничему, сказанному маркетологами, особенно когда они пытаются продать что-то. Как будто Питер не знает, что Сириус врет их клиентам в такой же манере, пытаясь выставить услуги этой компании хоть сколько-нибудь привлекательными.

Сириус, может, и не прикасался к карандашу годами, но, по крайней мере, он хорошо знает, что навык даже не имеет значения до тех пор, пока ты можешь преподнести себя в правильном свете.

Ремус счел бы это абсолютно уморительным. И, может быть, он бы гордился собой, раз уж несет ответственность за то, что подкидывает такие идеи Сириусу.

Повинуясь внезапному порыву, Сириус достает свой телефон и набирает Ремусу. Не проходит и двух гудков, как Ремус поднимает трубку.

— Ja? — его голос из динамиков звучит слегка торопливым и раздраженным.

Сириус на секунду сомневается.

— Ремус? Привет.

— Сириус? — спрашивает Ремус удивленно, и его голос почти сразу же меняется с обеспокоенного на удовлетворенный. — Привет! Прости, я в наушниках, у меня руки грязные.

— Оу, — произносит Сириус, чувствуя себя слегка виноватым. Он даже не подумал о том, что Ремус мог быть занят. — Ничего важного, я могу перезвонить попозже.

— Нет-нет-нет, — спешно тараторит Ремус и смеется. — Не надо! Все в порядке! Я просто удивлен, что ты позвонил.

Сириус слегка хмурится, не понимая, почему Ремуса удивляет то, что он ему звонит.

— Ладно, я просто хотел спросить, свободен ли ты сегодня вечером? Хочешь заняться чем-нибудь?

— Да! — с энтузиазмом отвечает Ремус, а затем прочищает горло. — Я имею в виду, да, конечно. Придумал что-то особенное, или…

— Не, ничего особенного, просто хотел увидеть тебя, — говорит Сириус и ухмыляется, вспоминая свой разговор с Питом. — У меня есть кое-что веселое, чтобы рассказать тебе.

Ремус смеется.

— Ладно! Ты уже был в Кройцберге? Я могу показать тебе мой район.

Сириус улыбается.

— Звучит здорово.

— Замечательно, — радостно решает Ремус. — Приходи ко мне после работы? Я буду дома к… — он замолкает. — Пяти? Да, я думаю, я управлюсь к пяти.

— Хорошо, тогда увидимся, — говорит Сириус.

— Ага! Пока!

Повесив трубку, Сириус все еще улыбается самому себе. С Ремусом все так легко, почти естественно.

— Это был твой «созвон через пять минут»?

Сириус закатывает глаза и кидает телефон на стол чуть с большим усилием, чем следовало бы.

— Дюк, ты закончил подслушивать? Где веб-аналитика, которую я просил в понедельник?

***

Когда Сириус добирается до дома Ремуса, уже где-то десять минут шестого. Сам дом старый, немного даже обветшалый, как и весь район с этим нетрадиционным грязным-но-крутым вайбом. Очень хорошо подходит Ремусу, думает Сириус.

Дверь, ведущая вниз, открыта, наобум приклеенный к звонку листок бумаги сообщает, что домофон сломан, поэтому Сириус просто заходит внутрь и обращает внимание на маленькие стикеры с именами на звонках возле квартир. На второй двери он замечает «Люпин» и нажимает на кнопку.

Долгое время ничего не происходит, пока не раздается шарканье и дверь резко не открывается.

— Ja? — спрашивает мужчина с длинными темными дредами и поднимает брови.

Сириус на секунду смущается, внезапно неуверенный в том, позвонил ли он в правильную квартиру.

— Эм-м-м… Привет? Ремус дома?

— Ах, — говорит парень и кивает, делая шаг в сторону, чтобы впустить Сириуса. — Да, он только что вернулся.

Он закрывает дверь за Сириусом и улыбается.

— Я Маркус.

— Сириус, — они жмут друг другу руки.

— Лондонский мальчик, — с ухмылкой произносит Маркус и фыркает от смеха.

Сириус поднимает брови и неловко улыбается.

— Это… я? Наверное?

Это сосед Ремуса? Они говорили о Сириусе? Или это его…

Маркус, все еще ухмыляясь, идет по темному коридору и безразлично распахивает дверь в конце него. Самое настоящее облако пара покидает комнату, и оттуда доносятся звуки работающего душа.

— Rem, dein Stecher ist hier! — кричит он в ванную.

Еще один всплеск воды и затем раздраженный голос Ремуса кричит в ответ:

— Halt’s maul!

Сириус понятия не имеет, что происходит, он оглядывается. Коридор узкий, только полка для обуви стоит возле двери, и ряд крючков висит на стене напротив. Сильный контраст между темными куртками с одной стороны и цветным взрывом с другой заставляет Сириуса громко рассмеяться. Фирменная разноцветная куртка Ремуса тоже тут. Ровно, как и самая любимая кожанка Сириуса.

— Он сказал, что скоро к тебе присоединится, — спокойно лжет Маркус, закрывая дверь в ванную и направляясь к другой двери. — Это комната Рема, можешь зависнуть тут. Пиво в холодильнике. Чувствуй себя как дома.

Ладно, точно сосед. Сириус кивает и снимает ботинки, прежде чем открыть дверь в комнату Ремуса, чувствуя смертельное любопытство от того, как она будет выглядеть.

Что ж, он не знал, чего ждал, но точно не этого. Сириус замирает в дверном проходе и чувствует, как опускается его челюсть.

Зайти в комнату Ремуса — все равно что зайти в джунгли. Тут повсюду растения, буквально повсюду. На широком подоконнике, на полу возле него, на полках и книжных стеллажах, на столе, на комоде, на маленьких прикроватных столиках, даже свисают с потолка. Папоротники ползут по стенам, огромная монстера занимает в комнате целый угол, большие листья прикреплены к стене для поддержки, рядом с дверью есть полка, которая выглядит как стремянка, только для растений.

— Ну, нихуя себе, — выдыхает Сириус и заходит внутрь, шокированная улыбка расползается на губах. — Ремус, мать его, Люпин. Идеальная мамочка для растений. Я должен был догадаться.

На самом деле, это слегка чересчур. Сириус даже не может прикинуть, сколько времени уходит на заботу обо всей этой растительности, но ярко может представить Ремуса, расхаживающего по утрам по комнате с чашкой кофе в одной руке и лейкой в другой. Возможно, он даже разговаривает с ними. Да, Ремус Люпин точно разговаривает со своими растениями.

Комната огромная (тут даже есть маленький балкон), а высокий потолок заставляет ее выглядеть еще больше — пространство, которое Ремус без промедления использовал для своей одержимости растениями. Она так соответствовала его характеру. Полы уложены деревянными досками, но почти вся комната застелена гигантским ковром — светлая, почти пастельная версия персидского орнамента. Стены белые, но увешаны картинами в рамках, какими-то узорами, над столом даже висит картина с зеленым жуком, сделанная своими руками.

Огромный каркас для кровати, на порядок шире, чем матрас, создает подобие скамейки или зоны отдыха вокруг него. Выглядит так, будто Ремус сделал ее сам. По крайней мере, Сириус нигде не видел такой кровати. Письменный стол Ремуса, похоже, бережно хранился или передавался по наследству — антикварный предмет такого же светлого цвета, что и каркас кровати. Большое вычурное зеркало висит на стене возле шкафа, пара фотографий и открыток засунута в подрамник. Комод низкий, возможно, даже предназначенный для того, чтобы ставить на него телевизор, но на нем только старый проигрыватель и акустическая система. Пространство над комодом выглядит пустым, как будто там должен быть телевизор, но его попросту нет.

Сириус с любопытством оглядывается вокруг и испускает довольное «ага!», когда замечает установленный над кроватью проектор, направленный в сторону пустой стены. Похоже, Ремус построил свой собственный кинотеатр.

В комнате чисто, но особо не прибрано. С одной стороны каркаса, возможно, служащей прикроватной тумбочкой,  сгружены книги и какие-то листы бумаги. Сириус улыбается, заметив слегка помятый листик, который подозрительно похож на набросок, сделанный им в кафе, куда его водил Ремус. На спинку стула возле стола накинута одежда. Возле двери куча пустых картонных коробок, которые Ремус, вероятно, собирался выбросить, но еще не успел. Кровать помята и не заправлена — Сириус насчитывает минимум четыре подушки и три одеяла, его улыбка растягивается в ухмылку.

— Прости, прости!

Дверь распахивается и в комнату влетает Ремус. Сириус оборачивается, чтобы посмотреть на него, и с трудом сглатывает. Он полностью голый, за исключением полотенца, туго обмотанного вокруг бёдер. Его волосы темные от воды, зачесаны назад, открывая редкий вид на лоб.

— Я слегка опоздал, — говорит Ремус извиняющимся тоном, абсолютно не обращая внимания на маленькую гей-панику, в которую он только что вогнал Сириуса, и подходит к шкафу, начиная рыться в нем. — Занятие затянулось, и у меня не было времени, чтобы помыться… эх, а потом! Один поезд опоздал, другой вообще не приехал, мне пришлось выбрать более долгий маршрут. Нахуй Deutsche Bahn, как всегда не вовремя…

Сириус слушает его бормотание вполуха, он больше обеспокоен тем фактом, что ему каким-то образом надо перестать пялиться до того, как Ремус повернется, и у него нет ни единого шанса, что он сможет, потому что: А) Ремус почти голый; Б) Ремус выглядит абсолютно греховно, пока он почти голый; В) у Ремуса есть татуировки.

У Ремуса, мать его, Люпина ебаные тату. Блять, блять, блять…

Мозг Сириуса издает помехи и отказывается работать.

Ремус оборачивается с кучей одежды в руках и виновато улыбается.

— Прости, я слишком много болтаю… — Сириус не знает, что происходит с его лицом, но Ремус наклоняет голову, и его улыбка становится шире. — Ты в порядке?

Нет, Сириус определенно не в порядке, потому что у Ремуса, мать его, Люпина…

— У тебя татуировки.

— Оу, — произносит Ремус и снова отворачивается, показывая обнаженную спину, — да! Тебе нравится?

Нравится ли Сириусу? Ха-ха, блять.

На его шее и лопатках веером раскинулись два больших раскрашенных черными чернилами крыла со спускающимися по плечам кончиками перьев. А между ними, вдоль всего позвоночника, расположилась татуировка с изображением разных фаз Луны. Сириус видит, как случайная капля воды скатывается с затылка Ремуса по его коже. Он снова сглатывает.

— Мне нравится, — слышит Сириус свой удивленный голос. — Не знал, что у тебя есть татуировки.

Ремус снова поворачивается к нему лицом и кивает.

— Не думаю, что их видно большую часть времени.

Ага, думает Сириус, только, когда ты голый…

— У меня есть еще, — заявляет Ремус,  и Сириус не думает, что он переживет еще хоть немного кожи Ремуса, покрытой чернилами. Он поднимает руку и указывает на грудную клетку, где тонкая надпись закручивается вокруг ребра.

Сириус делает шаг вперед, чтобы прочитать, что там написано, чувствуя себя взволнованным и возбужденным от близости к почти обнаженному, только что принявшему душ, покрытому чернилами Ремусу. Он пахнет гелем для душа, чем-то тяжелым и пряным. Имбирь? Корица? Сириус не знает. Он лишь знает, что хочет, блять, съесть его, и едва ли это связано с тем, как прекрасно пахнет Ремус.

— Ах, ну, конечно, — произносит Сириус, разбирая надпись.

Wer nicht wagt, der nicht gewinnt. Не рискнул — ничего не получил; девиз Ремуса по жизни, как оказалось.

Навсегда отпечатанный на его коже. 

— Знаю, — говорит Ремус, — клише.

Не клише, думает Сириус, просто в твоем стиле.

— Мне нравится, — произносит Сириус и снова смотрит Ремусу в лицо.

Почему-то, он помнит только, как сделал всего один шаг, но теперь они стоят почти что лицом к лицу, прямо в личном пространстве друг друга. Это не первый раз, когда Сириус был на таком расстоянии от него — сидел или шел — но это все равно по-другому.

Они молча смотрят друг на друга какое-то время, и Сириус не знает, что происходит, не знает, что он хочет, чтобы произошло, но это как магнитная тяга. Всего одна секунда и они…

— Есть еще две, — говорит Ремус и смеется, разрушая наваждение. Сириус пару раз моргает и повинуется его призыву взглянуть на ноги.

Он выдыхает. А затем разражается смехом.

— О, Господи, нет!

Ремус смеется вместе с ним и пожимает плечами.

— Я могу объяснить!

— Будь добр, — Сириус трет свой лоб и трясется от смеха.

Там, над коленями Ремуса, еще надписи. В этот раз на английском. Одна гласит «эта нога», а другая — «НЕ эта нога», корявым, немного смазанным почерком.

— Ладно, выслушай меня! — Ремус снова ухмыляется. — Мне было двадцать, и я попал в эту ситуацию с украденной продуктовой тележкой и дорожным знаком — долгая история!

Сириус почти может представить, как развивалась история…

— В общем, я разъебал левое колено, и мне должны были делать на него операцию, вставлять туда спицы, — продолжает он и фыркает. — До этого у меня никогда не было операций, и, естественно, я полез в интернет. И я прочел так много ужасных историй, где врачи каким-то образом путали руки или ноги.

— Такое правда случается? — в неверии спрашивает Сириус.

Ремус пожимает плечами.

— Не знаю, может, и нет. Но я так боялся, что они перепутают мои колени. Так что я решил оставить им… Как вы называете это по-английски? Помощь? Шпаргалку!

Сириус фыркает и качает головой.

— А маркер не справился бы с этой задачей? Теперь у тебя тату на всю жизнь.

— Возможно, я был очень пьян, и, возможно, у моего друга была тату-машинка, — с легкостью признается он. — Зато какая история! Ты так не думаешь?

— Ага, — соглашается Сириус. — А что, если когда-нибудь у тебя будет операция на другой ноге? Возможно, это введет в замешательство.

— Хм, — Ремус поджимает губы, раздумывая. — Думаю, у того друга все еще есть тату-машинка. Я мог бы просто зачеркнуть «НЕ» и добавить его на другую ногу. Это сработало бы, нет?

Сириус улыбается и кивает.

— Естественно, это сработает, — говорит он, ничуть не удивленный этому.

Ремус Люпин, головокружительная смесь загадочного секс-бога и глупого импульсивного ребенка.

— А у тебя есть татуировки? — с любопытством спрашивает Ремус.

Сириус улыбается и выгибает бровь.

— Хочешь узнать?

С улыбкой Ремус закусывает губу, заставляя свои ямочки стать еще более заметными, и говорит:

— Хочу.

Чувствуя легкую нервозность, Сириус расстегивает свою куртку и выправляет рубашку, чтобы поднять ее. Он наблюдает за тем, как расширяются глаза Ремуса, и он делает удивленный вдох, наклоняясь пониже, чтобы получше рассмотреть татуировку, покрывающую почти половину живота Сириуса, от бедра до ребер.

— О, вау, — шепчет Ремус и протягивает руку, чтобы обвести тонкий контур. — Красивая.

Сириус хорошо знает свою татуировку, видел ее тысячу раз за те много лет, что она у него была, но вид длинных пальцев Ремуса, прикасающихся к ней, и ощущения теплого прикосновения к его животу, заставляют его грудь сжаться.

Это рисунок руки, просто общие очертания, небрежно держащей сигарету. Дым лениво поднимается кольцами к ребрам Сириуса, где превращается в черное туманное небо, только созвездия контрастируют на темных чернилах. Это созвездие Льва, в честь Регулуса, Андромеда, в честь его сестры, и он сам — созвездие Большого Пса. Единственная настоящая семья, которая у него есть.

— Спасибо, — мягко говорит Сириус.

Ремус выпрямляется, почти неохотно убирая руку, и улыбается.

— Я удивлен, — признается он. — Сигарета?

Сириус фыркает от смеха.

— Да. Почему удивлен?

— Я думал, тебе не нравится курение, — отвечает Ремус.

— А-а-а, — Сириус вопросительно смотрит на него. — Почему ты так подумал?

— Я… — Ремус смотрит на него, даже слегка стеснительно, и пожимает плечами. — Я предлагал тебе сигарету, и ты сказал нет… А потом… Я не знаю, у меня сложилось впечатление, что тебе не понравилось, что я курю.

Кажется, будто это было целую жизнь назад, когда Сириус из-за своей прихоти пошел в клуб к Ремусу, не зная, что это сделает с его жизнью. Как поменяются вещи после знакомства с Ремусом.

— Я бросил курить какое-то время назад, да, — говорит Сириус и смеется. — Но я никогда не говорил, что я против, когда другие люди курят возле меня. На самом деле, мне это даже нравится. Немного пассивного курения — максимум, что я себе сейчас позволяю.

Ремус хмыкает и жует свою губу, раздумывая.

— Ты поэтому больше не куришь возле меня? — спрашивает Сириус заинтересованно. — Потому что ты подумал, что мне не нравится?

На самом деле, это очень мило. Кто знал, что Ремус был таким внимательным по отношению к Сириусу, несмотря на всю его прямоту и неуместные провокации? Он больше походил на человека, которого не заботило чужое мнение.

— Ага, — говорит Ремус и улыбается. — Думаю, я был не прав… Ну и ладно, — он опускает взгляд на одежду в своих руках, словно вспоминая о том, что он изначально собирался сделать, и фыркает. — Мне лучше одеться.

Сириус не знает, хочет он согласиться или возразить, как Ремус уже оказывается за дверью — возможно, чтобы переодеться в ванной, спасая Сириуса от неизбежного инфаркта, который случился бы, реши Ремус прямо здесь избавиться от последнего куска ткани, который скреплял мозг Сириуса воедино.

Совсем скоро он возвращается в черных джинсах и зеленом свитшоте с огромным принтом подсолнуха спереди. Сейчас его волосы почти сухие, обворожительно кудрявые, спадают на лоб. Что ж, это правда, он действительно выглядит вот так, не прилагая усилий.

— Мне нравится твоя комната, — улыбается Сириус, обводя ее рукой. — У тебя тут много растений.

Ремус оглядывается, как будто смотрит на свою комнату новым взглядом, и открыто смеется.

— Эм, да, я вижу, — отвечает он и качает головой. — Клянусь, я не знаю, как это произошло! Начиналось как забавная мелочь, парочка легких в уходе растений, чтобы оживить пространство, а потом почему-то все мои друзья решили, что я любитель растений. Теперь все дарят мне растения и цветы, и я не знаю, как это остановить!

— С тобой всегда что-то происходит просто так? — ехидно спрашивает Сириус, копируя его собственную прямоту.

Ремус странно смотрит на него, его рот медленно кривится в одну сторону. Да, тебя твоим же оружием, как тебе?

— О чем ты? — спрашивает он.

— Ты знаешь, о чем я, — Сириус не знает, о чем он.

Ремус хмурится.

— Думаю… да. Многое просто происходит со мной.

— И как это работает для тебя? — мило спрашивает Сириус.

Ремус прищуривается, а затем ухмыляется.

— Ты произошел со мной, — говорит он спокойно. — Думаю, я прекрасно справляюсь.

От этого у Сириуса перехватывает дыхание. Иногда Ремус говорит что-то намеренно, а иногда он выдает что-то такое, и Сириусу трудно переварить это, не важно, насколько это безобидно. Он жалеет, что вообще спросил об этом, ему никогда не выиграть в игре, придуманной Ремусом.

Что бы сказал Ремус, если бы был на его месте? Наверное, что-то в стиле мудрых предсказаний из печенек.

— Некоторые вещи просто происходят, а ради некоторых вещей приходится стараться, — говорит Сириус, просто чтобы сказать что-нибудь.

Ремус серьезно смотрит на него, ухмылка пропала.

— Что, если я не хочу стараться? — спрашивает он, и есть что-то почти темное в его тоне.

— Тогда ты просто еще не нашел то, ради чего стоит стараться, — предлагает Сириус.

Долгое мгновение они смотрят друг на друга. Тишина, извиваясь, растягивается между ними, как змея, готовая нанести удар. Затем Ремус прерывает молчание.

— Думаешь, ты такой умный, не так ли?

Сириус ухмыляется.

— Да, думаю, я довольно умный.

— Отлично, — смягчается Ремус и улыбается. — Плюс балл.

— Ты ведешь счет? — спрашивает Сириус удивленно.

Его улыбка становится шире, игривее.

— Да.

— И какой счет?

— 7:4, — самодовольно произносит Ремус. — Я веду.

Сириус откладывает это на более позднее время, когда он, несомненно, будет изо всех сил пытаться заснуть, выясняя, что принесло ему эти баллы.

— О, не надо недооценивать мою конкурентоспособность, — с ухмылкой советует Сириус. — Еще ничего не кончено.

Ремус ухмыляется в ответ, глаза полны веселья.

— Это когда-нибудь кончится?

Сириус окидывает его не впечатленным взглядом.

— Я надеюсь, ты не засчитаешь это, как балл в свою пользу. Это было слабо. Я буду протестовать.

— Эм, ладно, — тянет Ремус в шутливом раздражении. — Не стоило мне говорить тебе. Было гораздо веселее, когда ты не знал.

Сириус щурится.

— Серьезно? Тебе нравится играть с людьми, которые не знают об этом? Так у тебя есть иллюзия контроля?

Ремус замирает, взгляд застывает на чем-то позади плеча Сириуса, затем он медленно выдыхает. А потом смотрит Сириусу в глаза и сглатывает.

— 7:5, — говорит он ровно. — Ты и правда такой умный.

Сириус многозначительно хмыкает, закипая изнутри от восторга.

— Скажи мне, Ремус, ты боишься не быть самым умным человеком в комнате?

— Хватит, — резко говорит Ремус, заставляя Сириуса замолчать.

Без предупреждения он делает два больших шага и останавливается прямо перед Сириусом, глядя на него сверху вниз. Его глаза блестят за стеклами очков, что делает его похожим на мифическое существо в мягком свете заходящего солнца за окном. Он поднимает руку и проводит костяшками по скуле Сириуса.

— Ты сказал, не надо недооценивать тебя, теперь я понимаю, — серьезно говорит он. — Но тебе нужно быть мягче, Сириус. Дай немного времени для рефлексии.

Затем, так же быстро, как он подошел, Ремус отходит, создавая пространство между ними и открывая дверь.

— 7:6, — говорит он. — А теперь давай напьемся. Сейчас мне это нужно.

Сириус не знает, что только что произошло. Но его щека все еще горит от призрака мимолетного касания, и тошнотворная смесь страха, восторга и тоски распространяется в его груди словно лесной пожар.

Возможно, он тоже недооценил Ремуса Люпина.

Chapter Text

Koks ist so in wie nie, genau wie freier Sex

Polygam, ohne Plan, Berlin hat kein Einzelbett

Mit anderen Worten ist es wie in den Sechzigern

Twitter ist der Club für die Zyniker und Skeptiker

Ich friere in meinem Atelier, während auf der Staffelei

Die Leinwand steht mit dem Großporträt von meiner Zeit

Кокса больше, чем когда-либо, как и бесплатного секса

Полигамен, без плана, в Берлине нет односпальной кровати

Другими словами, это как шестидесятые

Твиттер — клуб циников и скептиков

Я замерзаю в своей студии за мольбертом

Холст стоит с большим портретом моего времени

– Prinz Pi, Moderne Zeiten

***

Ремус все ещё был загадкой для Сириуса. Он думал, что, если узнает его получше, то Ремус постепенно обретёт больше смысла. Он думал, что найдёт эту нить, которая свяжет все воедино, и тогда он наконец узнает, как кто-то вроде Ремуса может существовать.

Вместо этого, каждый раз, когда они говорили, он получал больше вопросов, чем ответов.

Ремус был легким на подъем: с ним легко разговаривать, легко проводить время, легко веселиться. Он был спонтанным и безбашенным — был готов действовать, если представится такая возможность, не боялся рисковать. Он был честным, и у него была эта смущающая способность — добираться до корня проблемы за считанные секунды. Он был весёлым и остроумным, мог видеть вещи, мимо которых люди прошли бы и не оглянулись.

Но за всем этим был и другой слой. Другая сторона. Он был безбашенным, но не безрассудным. Он был внимательным и прямолинейным, но не случайно — Ремус прекрасно знал, что делает. Большую часть времени он казался счастливым и невозмутимым, но под всем этим было что-то темное. Почти безумная потребность что-то чувствовать, граничащая с реальной опасностью деятельность для выброса адреналина, постоянная необходимость что-то сделать. Он был как сжатая пружина, жаждущая движения, чтобы облегчить напряжение внутри. Он был уверенным в себе, но казалось, что за всей этой бравадой находилась куча неуверенности.

Только спустя время Сириус начинал видеть, какой именно.

Было все еще не ясно, как он мог сочетать в себе столько несовместимых, на первый взгляд, черт характера. Сириус хотел разобрать его на части, снять все слои и увидеть, что внутри. Стать свидетелем того, как всё притворство соскальзывает с него, как вторая кожа, чтобы увидеть голую правду Ремуса Люпина, что-то, что до сегодняшнего дня он видел только урывками.

После того напряженного разговора в его комнате Ремус выводит Сириуса на улицу. Солнце уже заходит, но на улицах полно людей — они болтают, сидят на лавочках возле Шпети, снуют повсюду на велосипедах и роликах, собираются группками возле станций метро.

— Тебе нравится рамён? — спрашивает Ремус, когда они идут вдоль берега Ландвер-канала. 

Сириусу, к удовольствию Ремуса, рамён нравится, и они ужинают в местном ресторанчике. Это крошечное место, все тяжелое и из тёмного дерева, высокие столы с барными стульями. Пространство заполнено гостями — сейчас самое востребованное время для ужина — но Ремусу удается найти два свободных места в конце зала, он улыбается и болтает с людьми рядом.

Они спрятались в углу, прямо возле окна, которое открывает вид на ресторанную кухню. Сириус завороженно наблюдает, как суровый повар готовит огромную партию домашней лапши для супов. Когда Сириус поворачивается к Ремусу, тот смотрит на него в ответ с мягкой улыбкой.

— Раньше я все время приходил сюда с сестрой, — говорит он и машет ладонью в сторону окна. — Ей нравилось наблюдать за тем, как они готовят. Говорила, что из-за этого еда становилась гораздо вкуснее, чем в любом другом месте.

Сириус улыбается ему, он счастлив слышать, что Ремус делится чем-то настолько личным.

— Какое совпадение, что эти места сегодня были свободны.

Ремус ухмыляется.

— Ах, люблю, когда вещи складываются таким образом, — говорит он уже не в первый раз с тех пор, как они познакомились. Должно быть, это какая-то ежедневная магия, сопутствующая Ремусу, возможно, проявление невероятно хорошей кармы, или просто подарок вселенной. Он как-то говорил, что ему нравится разговаривать со вселенной. Может быть, это был ее способ ответить ему.

— Этот ресторан особенный? — спрашивает Сириус.

— Не совсем, — отвечает Ремус, пожимая плечами. Приносят еду, и он улыбается женщине средних лет, которая накрывает на стол. Она улыбается в ответ и похлопывает его по плечу, как будто они хорошо знакомы. — Я вырос здесь. Это мой дом.

В груди у Сириуса болит самым прекрасным образом. Потому что Ремус предложил провести ему экскурсию, поесть здесь. Сириус думал, что это просто район, в котором он сейчас живет, совершенно забыв о том, что Ремус на самом деле из Берлина.

Должно быть, он пробыл здесь всю свою жизнь, даже после того, как съехал от родителей.

— Ты здесь со всеми общаешься, — говорит Сириус. У него такого никогда не было. Кочевник даже в своей родной стране — сначала школа-интернат, потом университет, затем в Лондоне он переезжал из района в район ради работы. А теперь он здесь, в Берлине, где он даже не говорит на их языке.

— Ага, — соглашается Ремус и смеётся. — Культура районов очень важна в Берлине. Если ты находишь место, которое тебе нравится, ты будешь оставаться в нем так долго, сколько сможешь. Именно так устроен Берлин.

Рамён на вкус замечательный и он согревает Сириуса изнутри. Или, возможно, это смех Ремуса или то, как выглядят его ямочки в тусклом свете ресторана, то, как его нога иногда задевает ногу Сириуса под высоким столом. Кажется, он болтает ногами, словно ребёнок. Это очаровательно.

Сириус кивает.

— Я заметил. Всё такое… децентрализованное.

Ремус радостно улыбается.

— Берлин сложился из союза разных маленьких деревень. У них всех были свои центры. По большей части так и осталось, просто исторически сложилось, — он морщится. — Что ж, а потом было разделение Германии после Второй Мировой войны. Берлин поделили надвое. Разница все еще огромна.

— Мне нравится, — решает Сириус. — Кажется, будто Берлин — это много разных городов вместо одного большого. И в нем так много истории.

— Я рад, что ты так думаешь, — говорит Ремус. — Мне кажется, что большинство иностранцев, особенно из больших городов, совсем не ценят красоту этих маленьких объединений.

Сириус думает об этом.

— Может, потому, что иметь один центр города было бы удобнее? Чисто с точки зрения логистики. Как в Лондоне, есть Оксфорд-стрит: если тебе нужно что-то купить, то ты найдёшь там все.

Ремус задумчиво хмыкает.

— Но разве не лучше иметь магазины по всему городу? Тогда тебе вообще не придётся покидать свой район, если не захочешь. Так быстрее.

— Я не спорю с тобой, — говорит Сириус и поднимает руки в знак поражения. — Я просто говорю то, о чем могут подумать другие люди. Мне нравится так, как у вас — больше характера.

С довольной ухмылкой Ремус делает глоток из своей бутылки. Он заказал какую-то тошнотворно-сладкую японскую содовую, выставив себя полным идиотом, когда открывал ее и чуть не вылил полностью на себя и их соседей по столу. Это не должно быть таким милым, но это так. Сириус сдерживает улыбку.

— Так ты один из этих преданных берлинцев, которые будут до смерти стоять на том, что Берлин — лучшее место в мире? — спрашивает Сириус.

— Чёрт, да, — с воодушевлением говорит Ремус и салютует Сириусу бутылкой. — Это и есть лучшее место в мире.

— Много где жил до этого? — ехидно спрашивает Сириус. Не потому, что он хочет поспорить. Это просто весело. Ему весело. С Ремусом весело препираться.

Ремус наклоняется вперёд и самоуверенно смотрит на него.

— Зачем мне хотеть жить где-то ещё, если я могу жить в Берлине?

Сириус смеётся и качает головой.

— Ты никогда не думал о переезде?

— Ну, не знаю, — смягчается Ремус. — Одно время я баловался мыслью о переезде в Париж, но это никогда не было чем-то серьёзным.

Сириус тоже думал о Париже не так давно. Он улыбается совпадению, а затем разражается смехом, внезапно осознавая, что Ремус только что сказал.

— Мне нравится, что, когда я сказал «переезд», ты сразу подумал о другой стране, а не о другом городе в Германии.

— Иди нахуй, — говорит Ремус и тоже смеётся. — Ни за что в жизни я бы не переехал в другой город в Германии. Забудь. Зачем так низко падать?

То, как Ремус собрал все стереотипы эгоцентричных берлинцев, было уморительным. Очевидно, он шутил, чтобы повеселить Сириуса, но и зерно правды в его словах определенно было.

— Все люди из Мюнхена уже готовят вилы, — забавляется Сириус.

Ремус фыркает.

— Они тоже могут пойти нахуй. Бавария — вообще не Германия.

— А?

Ремус просто взмахивает рукой и смеётся.

— Это локальная шутка, не парься. Бавария просто исторически всегда была сама по себе.

Сириус пожимает плечами. Затем ухмыляется.

— То есть, в случае чего, другая страна?

— Ага.

— Знаешь, какой город гораздо круче Берлина?

Ремус смотрит на него с изрядной долей подозрения.

— Продолжай.

— Вена.

Ремус ставит свой напиток на стол с такой силой, а затем так громко фыркает, что другие люди за столом оборачиваются на него. Он разочарованно качает головой, а потом делает вид, что уходит.

— Знаешь что. Было приятно познакомиться с тобой. Это было последней каплей.

Сириус смеётся настолько сильно, что почти падает со стула.

— Вена, — повторяет Ремус и снова обиженно фыркает. — Чертовы подражатели Берлина.

***

После того, как они закончили с ужином, Ремус ведет Сириуса на прогулку вдоль берега. Он машет рукой стоящей возле Шпети группе людей, которым на вид двадцать с небольшим (оказывается, некоторых из них он знает), а потом смеется над чем-то, что они ему кричат. Сириус наблюдает за их взаимодействием с теплым чувством в груди. Он уже видел, как Ремус общается с другими людьми, но сегодня это почему-то ощущается по-другому.

Здесь Ремус дома; как будто это его маленькая деревня. Он показывает Сириусу магазины и рестораны, рассказывает, что вместо них было раньше, или какую-то веселую историю из его детства, связанную с этим местом. Он здоровается с мужчиной возле закусочной с донерами, мужчина высовывается из окна и просто протягивает ему кусочек фалафеля — Ремус охотно принимает его, засовывая в рот словно конфету и радостно улыбаясь. Он ходил сюда еще ребенком, объясняет он.

Иногда он останавливается возле дорожных знаков или фонарных столбов и срывает с них некоторые стикеры, кажется, без особого принципа, потому что другие он не трогает. Когда Сириус спрашивает зачем, он кривится и объясняет, что здесь все еще шатаются группы нео-нацистов, которые расклеивают свои стикеры по всему городу. Срывать их или наклеивать поверх них другие стикеры — тихая война, которая постоянно продолжается во многих районах Берлина.

Он дружелюбно болтает с какой-то мамочкой, помогая ей спустить коляску с лестницы. Кажется, что они незнакомы, но он все равно делает это. Возможно, спустя время они нормально познакомятся друг с другом. Вот как это работает, не так ли? Маленькие дружелюбные жесты на протяжении долгого времени — так и создаются связи.

Из-за куста высовывается полосатый кот, и Ремус наклоняется, чтобы погладить его. Кот вылезает, чтобы потереться о лодыжки Ремуса, наверное, не в первый раз. Он чешет кота за ухом и довольно смеется, когда тот ложится на спину, чтобы ему почесали живот. Сириус знает о котах не так уж много, но это признак доверия, если он вообще когда-нибудь видел такое. Иногда, когда Сириус рядом с Ремусом, он тоже чувствует себя как этот кот.

Пока что для Сириуса это самое большое озарение за всю его жизнь. Немного похоже на то, что он подглядывает, но Ремус не выказывает никакого сопротивления, посвящая Сириуса в свою маленькую рутину.

Ремус рассказывает Сириусу, откуда он знает этих людей, даже делится смешными историями. Иногда, в некоторых из них, появляется его сестра, иногда он упоминает своих родителей. Сириус с жадностью впитывает новую информацию, почти на физическом уровне чувствуя, как Ремус в его сознании начинает расцветать — полный, гармоничный человек с историей, друзьями и семьей.

Он знакомит Сириуса с одиноким парнем, который стоит, прислонившись к стене. Сириус с подозрением его рассматривает — тот выглядит как человек, который точно имеет дело с наркотиками. Но Ремус говорит, что это Тоби — мальчик, с которым он ходил в садик. И Тоби по-доброму улыбается и пожимает Сириусу руку, прежде чем перекинуться парой дружелюбных слов с Ремусом на немецком. Когда они уходят, Тоби в братской манере хлопает Ремуса по плечу.

Ремус направляет неуверенную руку Сириуса к лохматой собаке старой бабули, сидящей на скамейке у воды. Она выглядит слегка мрачной, но как только она видит приближающегося Ремуса, ее морщинистое лицо освещается, и она начинает хлопотать над ним, болтая по-немецки. Ремус смеется, улыбается и гладит ее дрожащую руку. Она была его соседкой еще с тех пор, как Ремус был ребенком, объясняет он, и, когда он их знакомит, старушка тоже улыбается Сириусу и треплет его за щеку.

До этого Сириус никогда не чувствовал себя настолько благодарным. Это было именно тем, чего ему не хватало — домом. Люди, которые тебя знают, это чувство принадлежности какому-то месту, друзья, с которыми ты общаешься на протяжении всей жизни. Он не знает, чувствует ли себя каждый берлинец так же, как Ремус, в своих маленьких частях города, или это просто очередной симптом Ремуса, означающий, что он невероятный человек, но Сириус искренне надеется, что это так. Быть свидетелем малой части всего этого, стать участником, даже если на один вечер, ощущается успокаивающим. Невероятно печальным, но успокаивающим. Ремус как солнце, даже просто стоять с ним рядом достаточно, чтобы почувствовать тепло.

И вот снова Ремус показывает Сириусу что-то восхитительное, чего ему будет не хватать до конца жизни. Или пока он наконец не найдет место вроде этого, чтобы осесть там. Может быть, это тоже будет Берлин.

— Я сегодня не в настроении для пива, — заявляет Ремус, открывая дверь Шпети для Сириуса и проходя внутрь после него. — Как насчет вина?

Магазин маленький, но до краев забит напитками и всевозможными закусками. Парень за кассой приветствует Ремуса, когда они заходят, и, когда они подходят оплатить выбранное Ремусом вино, он уже достаёт для него пачку сигарет. Очевидно, это любимый магазин Ремуса, если владелец уже знает его обычный заказ.

— Хочешь остаться здесь? — спрашивает Ремус, когда они выходят обратно, указывая на пару маленьких столов. — Или хочешь посидеть у воды?

Сириус раздумывает над этим.

— У воды звучит весело.

Ремус радостно ухмыляется.

— Согласен!

Он снова ведет Сириуса вниз к каналу. Улица рядом с ним ярко освещена, но когда они перешагивают через небольшую ограду и спускаются к краю стены, оранжевый свет позади них приглушается густыми кустами. Уже совсем стемнело, и вода блестит от отражения луны и слабых городских огней. Вокруг них также люди, сидящие у воды, их болтовня звучит как успокаивающее бормотание в темноте.

Ремус садится, скрестив ноги, и начинает возиться с бутылкой вина.

— Оу, — говорит он и смеется, показывая Сириус горлышко. — Кто бы мог подумать, что у такого дешевого вина будет пробка, а не крышечка.

Сириус уже раздумывает над тем, нужно ли им вернуться в Шпети — возможно, владелец мог бы одолжить им штопор — но Ремус просто стягивает с себя куртку и осторожно оборачивает ей бутылку, прежде чем слегка постучать ей пару раз о выступ, на котором они сидят. Сириус наблюдает, предвосхищая беспорядок, который они устроят, когда бутылка неизбежно разобьется, но, спустя какое-то время, пробка на самом деле выходит из горлышка.

Ремус ухмыляется и полностью вытаскивает ее зубами, прежде чем передать бутылку Сириусу.

— Вот и всё.

Сириус удивленно фыркает и качает головой. Этот парень… Никогда в своей жизни Сириус не думал, что можно открыть бутылку вина настолько сексуально.

— Иногда ты делаешь вещи, которые никогда не должны получиться, но, почему-то, ты всегда умудряешься справиться с ними.

Ремус смеется.

— Я бармен, нет ни одной бутылки, которую я бы не смог открыть голыми руками, — говорит он самодовольно.

Возможно, это правда, у него замечательные руки — большие, с длинными пальцами и явно проступающими венами, прокладывающими себе путь по тыльной стороне ладони и прячущимися под рукавами. Сириус слишком сильно пытается не думать о том, что еще могут делать эти руки.

— Ага, — говорит Сириус с огромными глазами и делает глоток прямо из бутылки. — Конечно. Я совсем недавно убедился в этом в ресторане.

Ремус стонет.

— Она была иностранного происхождения! Не считается!

— Это французское вино, — с ухмылкой напоминает ему Сириус.

— Пф-ф, — Ремус слегка поджимает губы и забирает у него бутылку. — Вино есть вино. За такую цену это вполне может быть и уксусом.

Сириус хихикает.

— На самом деле, оно не такое уж и плохое, — он наблюдает за тем, как Ремус делает большой глоток, и улыбается. — Твой английский очень хорош.

— Спасибо, — говорит Ремус и фыркает. — Твой тоже.

Сириус закатывает глаза.

— Да. Потому что я из Англии, — саркастично говорит он. — Как ты научился так хорошо говорить по-английски?

Ремус говорил на своеобразной смеси правильных британских и случайных американских слов, смешно переключаясь между произношениями, как будто не мог решить, какой акцент выбрать. Он легко говорил довольно сложные фразы, а затем с трудом подбирал самые простые слова. Иногда он использовал язык так, как, по мнению Сириуса, мог бы сделать только тот, чей родной язык был английским, а затем формулировал предложения немного неуклюже – явно пытаясь дословно перевести то, что он сказал бы по-немецки. Это было завораживающе.

Ремус пожимает плечами.

— В школе мы начинаем учить английский очень рано. Качество образования, конечно, разное, но все мои учителя были хорошими. Кроме того, — говорит он и ухмыляется, — я очень сильно пытался впечатлить ту американскую девчонку.

Что-то тяжелое поселяется в животе Сириуса. Если бы он был честным с самим собой, то, возможно, это была призрачная тень ревности, приправленная неуверенным разочарованием. Что, конечно же, было глупым. У Сириуса до этого было много отношений. Много отношений с девушками. Почему у Ремуса должно быть по-другому?

— Ага, — тянет Сириус, — сработало?

— Да-а-а, — самодовольно подтверждает Ремус.

Он внимательно смотрит на Сириуса, вытаскивая пачку сигарет, которую купил вместе с вином, как будто он все еще не уверен в том, можно ли ему курить возле Сириуса. Тот делает рукой приглашающий жест и наблюдает за тем, как Ремус держит сигарету одними губами, а руками шарит в карманах в поисках зажигалки. Маленькое пламя ненадолго освещает его лицо, и Сириус слышит, как потрескивает сигарета, когда загорается — Сириус давно такого не слышал. Ремус делает затяжку и выпускает изо рта густой дым, вдыхая его через нос.

Сириусу приходится мысленно одернуть себя, чтобы он перестал, перестал, перестал пялиться. Господи, блять боже!

— И чем это для тебя обернулось? — спрашивает он, вспоминая, о чем они разговаривали. Теперь этот вопрос почти что локальная шутка между ними.

Он смеется и окидывает Сириуса возмущенным взглядом.

— Учитывая, что я гей? Думаю, ничем хорошим.

Что ж, если Сириус еще не до конца подозревал, то теперь у него есть четкое доказательство того, что Ремус Люпин на самом деле гей. Он подумает о последствиях этого позже, когда на него не будут смотреть внимательные зеленые глаза Ремуса.

— Я так и предположил, — соглашается Сириус, ухмыляясь. — Что самое глупое ты делал, чтобы впечатлить кого-нибудь?

Ремус хмыкает и стряхивает пепел с сигареты, зажав ее между большим и средним пальцем, постукивая по ней указательным. Белые хлопья падают за выступ и уносятся прочь порывом ветра.

— Оу, я делаю много всего глупого, чтобы впечатлить кого-то, — говорит он с задумчивым взглядом, но голос у него веселый. — Однажды я украл дорожный знак в качестве подарка. Он не впечатлился…

Сириус фыркает.

— Какой знак?

Ремус начинает смеяться еще сильнее, и Сириус быстро забирает у него бутылку до того, как он разольет вино.

— Тупик, — выдавливает он.

Теперь Сириусу нужно поставить бутылку на землю, прежде чем он от смеха разольет ее содержимое. О боже, этот парень невероятный. Украсть дорожный знак для кого-то в качестве подарка? Только Ремус бы сделал что-то подобное. «Цветы? Не, это скучно. Как насчет дорожного знака? Хм, какой же мне взять? Да, тупик выглядит замечательно!» — гений комедии.

— Наверное, поэтому он и не был впечатлен, — говорит Сириус, успокаиваясь. Затем снова начинает смеяться над абсурдностью ситуации. — Блять, только ты мог сделать что-то такое. Какой реакции ты ожидал от него, если в качестве подарка подарил ему знак тупика?

Ремус потирает щеку, все еще слегка смеясь.

— Похоже, я не слишком хорошо продумал это, — признает он. — Какой знак был бы лучше?

Сириус вздыхает и поджимает губы, раздумывая.

— Точно не стоп-знак.

— Зависит от того, что ты хочешь сказать, — поправляет его Ремус. — Отличная стратегия для расставаний.

Они снова смеются, и Ремус прячет лицо в ладонях, трясясь от смеха. Сигарета между его пальцами опасно покачивается, и Сириус смотрит на нее, переживая, что Ремус может спалить свои волосы.

— Разворот запрещен! — восклицает Сириус в внезапном прозрении. — Вот хороший!

Ремус хихикает и говорит, театрально понижая голос:

— От тебя нет обратного пути!

— Ты застрял здесь со мной, — отвечает Сириус, копируя его тон.

Они лучезарно улыбаются друг другу, и Сириусу приходится почти заставить себя разорвать зрительный контакт и сосредоточиться на медленном течении воды перед ними. Ему немного холодно, ветер усиливается, и он скучает по теплу солнца, но Сириус не посмел бы предложить уйти. Пусть он хоть в сосульку превратится, ему все равно, если в итоге он сможет заставить Ремуса так смеяться хоть еще немного.

— Чем ты сегодня занимался? — спрашивает Сириус, вспоминая их разговор по телефону. — Ты сказал, что у тебя грязные руки? И что у тебя занятие?

— О, да, — Ремус кивает. — Я занимался… Блин, забыл, как называется. Типа керамика?

Сириус в неверии смотрит на него.

— Ты занимаешься гончарным делом?

— Да, гончарным делом! — вскрикивает он и щелкает пальцами. — Я занимаюсь им всю свою жизнь.

— Серьезно? — удивленно спрашивает Сириус. — Ты ходишь на занятия или как?

Ремус улыбается и играет со своими шнурками, внезапно становясь тише.

— Нет, моя мама. Раньше у нее была маленькая мастерская. Она делала и продавала вазы и все такое… В магазине и иногда на ярмарках, — он вздыхает. — Я как бы вырос в окружении этого всего, и теперь раз или два в неделю я все еще этим занимаюсь. Иногда я веду занятия.

Сириус чувствует, будто еще один кусочек в этом вечном паззле Ремуса Люпина встал на свое место. Он бы никогда не подумал, что из всех вещей Ремус будет заниматься гончарным делом. Это объясняет грязные руки.

— Так ты сегодня навещал маму? — спрашивает Сириус. — Она все еще владеет мастерской?

— Нет, — отвечает Ремус и пожимает плечами. — Это другой. Он принадлежит ее подруге. Она разрешает мне лепить там и бесплатно использовать печь, если я замещаю ее на занятиях время от времени.

Сириус наблюдает за ним, неуверенный, стоит ли ему пытаться продолжать именно этот разговор. Сам по себе Ремус не был пренебрежительным, но обстановка немного изменилась. Может быть, он больше не был в хороших отношениях со своей семьей, и, бог свидетель, Сириус может его понять.

— И что ты лепишь?

Ремус застенчиво улыбается.

— А, пустяки. В основном, странные чашки и вазы. Чаще всего я их даже не обжигаю, просто сминаю и начинаю заново. Это… знаешь, успокаивает? Делать что-то руками. Не нужно думать.

Сириусу становится необъяснимо грустно. Он легко улавливает подтекст, и хотя он знает, что жизнь устроена не так, он бы очень хотел, чтобы кого-то вроде Ремуса не беспокоили плохие мысли. Он не должен так много думать, раз ему приходится так часто отвлекаться от этого. Он должен быть счастлив все время.

— Я понимаю, — сочувствующе говорит Сириус. — У меня так с бегом. Помогает очистить голову.

— Да! — Ремус улыбается. — Ты начал бегать! И как?

Сириус фыркает.

— Чудесно. Больше у меня нет чувства, что меня стошнит, когда я заканчиваю пробежку, — он ухмыляется в ответ на довольный смех Ремуса. — Раньше, в школе и в университете, я много бегал.  Теперь я вообще не в форме.

Ремус закатывает глаза.

— Ты в отличной форме, Сириус, — бормочет он. — Почему бег? Почему буквально не что-либо еще? Готов поспорить, что угодно лучше бега.

— Потому что, как оказалось, я упертый мазохист, — напоминает ему Сириус. — На самом деле, раньше я занимался командным спортом. Но сейчас бегать проще.

— Оу, — Ремус поднимает брови. — Каким спортом?

— Я играл в футбол…

— Ага, кто не играл? — весело говорит Ремус.

— И в лакросс.

— Извини? — выражение на лице Ремуса напоминает смесь возмущения и удивления. — В лакросс?

Сириус смеется.

 — Ага. КЛОУ вперед! — он поднимает кулак в знак солидарности со своим старым клубом по лакроссу.

— О боже, — стонет Ремус. — Я бы заплатил, чтобы увидеть, как ты играешь в лакросс.

— Я припомню тебе это, когда на работе все станет совсем худо, — забавляется Сириус.

Ремус с любопытством смотрит на него.

— Все настолько плохо?

Внезапно вспомнив, зачем он изначально хотел встретиться с Ремусом, Сириус полностью к нему поворачивается и улыбается.

— Не-а, все более чем замечательно. Но! Угадай, что сегодня произошло!

Он пересказывает их утренний разговор с Питером, и, как он и предполагал, Ремус в абсолютном восторге. Он внимательно слушает, смеется в нужных местах, в глазах веселье и восхищение. Сириус ловит себя на том, что он говорит больше, чем обычно, дополняя историю смешными комментариями о Питере и компании.

— Ты удивительный, — вздыхает Ремус и потирает щеку, широко ухмыляясь. — Я чувствую себя гордым отцом.

Сириус усмехается.

— Это все твоя вина, — тянет он. — Я даже не знаю, зачем сделал это. Мне не нужны деньги, я даже не хочу делать это ради компании.

— Потому что это весело, — предполагает Ремус. — Посмотри на себя! По приколу наебал своего начальника. Готов поспорить, ему действительно понравится то, что ты сделаешь. У тебя уже есть идеи?

— Ни одной, — говорит Сириус и смеется. — Блять, а вот эту часть я как-то не продумал. Теперь мне действительно придется придумать дизайн.

Ремус тепло улыбается.

— Слушай, ты и так уже занимаешься маркетингом для них. Если кто и знает, что делать, так это ты.

На самом деле, Сириус не чувствует такой уверенности, но Ремус прав. Ему бы все равно пришлось давать инструкции дизайнеру, если бы они наняли кого-нибудь. Возможно, действительно легче сделать все самому.

— Буду держать тебя в курсе, — обещает Сириус.

Ремус с готовностью кивает.

— Да, конечно! Спасибо, что рассказал мне, — он колеблется. — И за то, что вообще позвонил. Было приятно снова встретиться с тобой.

— Конечно, — пожимает плечами Сириус и делает еще один глоток. — В любое время.

Когда Сириус возвращает Ремусу бутылку, улыбка на его лице могла бы осветить весь город.

***

Когда Сириус возвращается домой, уже далеко за полночь. Он замерз до костей — возможно, все еще рано проводить весь вечер на улице — но внутри ему тепло от хорошей еды, крепкого вина и воспоминания об улыбке Ремуса.

Горячая вода из душа льется на него, и он просто стоит там какое-то время, обхватив себя руками, и дрожит, пока не чувствует, что достаточно согрелся. Это был один из самых лучших вечеров в Берлине за все время, и Сириусу кажется, что ему удалось узнать Ремуса получше.

Было приятно узнать о его семье и детстве, познакомиться с некоторыми его друзьями, хоть и недолго, но понаблюдать за Ремусом в его стихии. Для Сириуса уйти сегодня было тяжелее, чем когда-либо, и у него сложилось впечатление, что и Ремус прощался неохотно.

Когда вино закончилось, Ремус предложил еще немного прогуляться. Он встал и протянул Сириусу руку, хмурясь и бурча, какие у него холодные пальцы. Ухмыляясь, он растирал ладони Сириуса в своих, напевая «трение-е-е!» глупым голосом. Он был уморительным. Сириус не мог перестать улыбаться.

Он шли вниз по каналу еще какое-то время, пока не подошли к пешеходному мосту — Адмиральский мост, как сказал ему Ремус. Это было чем-то вроде места для вечеринок на открытом воздухе — много молодых людей слонялись туда-сюда, музыка звучала из колонок, смех раздавался от разных групп, стоящих и сидящих прямо на земле.

— Рем! — прозвучал голос возле них, и Сириус едва успел сделать поспешный шаг назад перед тем, как вихрь длинных рыжих волос буквально запрыгнул на Ремуса.

Он рассмеялся и слегка закружил девушку, заставляя ее пискнуть. Они обменялись парой слов на немецком, и Ремус представил ее как Лили — подругу его сестры. Лили была высокой и долговязой, потертая джинсовка с цветными заплатками болталась на ее костлявых плечах, и у нее была такая яркая улыбка, что она могла бы посоревноваться с самим Ремусом.

Она потащила их к группе людей, все из них так или иначе уже знали Ремуса. Сириус тут же забыл их имена, но все они были добрыми и дружелюбными, переключившись на английский, чтобы, видимо, не заставлять Сириуса чувствовать себя брошенным. Он не знал, был ли это Берлин, или Ремус просто притягивал хорошие вещи, но Сириус постоянно был окружен самыми приятными людьми.

Казалось, никто не возражал, что был четверг и было уже достаточно поздно — как будто в Берлине нет рабочих дней, если тебе меньше тридцати. Сириус уверен, что они все остались до самого утра, даже если они с Ремусом и ушли в какой-то момент. В Берлине всегда что-то происходило — какое-то событие, вечеринка или мероприятие. Даже если ты просто сидишь на мосту в Кройцберге, пьешь пиво из круглосуточного магазина и слушаешь техно.

Когда Сириус только переехал сюда, он чувствовал себя таким одиноким, а теперь он думает, что, если бы он только захотел, он больше не был бы одиноким ни одной ночи. Возможно, он мог показаться здесь сам, не зная никого, и просто болтать с случайными людьми. И, по крайней мере, на одну ночь он был бы частью любой группы, к которой подошел.

Было безумием, как много Берлина прошло мимо него незамеченным, пока Ремус не появился в его жизни, и Сириус задается вопросом, увидел бы он всю красоту жизни в Берлине, если бы они с Ремусом случайно не встретились одним морозным утром. Если бы Ремус был чуть менее спонтанным и безбашенным. Если бы Сириус растерял остатки своей юности и не поддался Ремусу.

Теперь, спустя пару недель, он не может представить, каково это — потерять Ремуса. Не увидеть, как он заявляется к нему под окна и кидает камушки, или забавы ради похищает его Бог-знает-куда. Или больше никогда не суметь позвонить ему и позвать куда-нибудь.

Возможно, с этого момента Сириусу следует чаще звонить ему. Ремус казался искренне удивленным, когда Сириус проявил инициативу, и, даже если для Сириуса это так не ощущается, он понимает, почему. Все время, что они виделись до этого, за исключением того вечера, когда Сириус искал его в клубе, это было идеей Ремуса. Последнее, чего бы хотел Сириус, так это того, чтобы Ремус думал, будто Сириусу на самом деле не нравится проводить с ним время. Будто он отчаянно не нуждается в этом, не просто из-за общего одиночества, а из-за неконтролируемого желания быть рядом с Ремусом постоянно.

Да, так не пойдет.

Chapter Text

Du bist die pure Unvernunft, wohnst in Villa Kunterbunt

Du warst mal gutes Mädchen, ich war mal Untergrund

Du warst mal Königin von Kreuzberg in deinem blauen Kleid

Mit Omas alter Perlenkette und den grauen Nikes

Wir saßen in der Schwärze, starrten ins Licht

Stundenlang Untergang, sprachen von nichts

Schweigen ist Gold, unsere Küsse waren Platin

Ich hab all die Jahre nur gewartet auf dich!

Ты чистое недоразумение, живёшь на вилле Кунтербунт.

Раньше ты была хорошей девочкой, я был в подполье

Когда-то ты была королевой Кройцберга в своем голубом платье.

Со старым жемчужным ожерельем бабушки и серыми Найками.

Мы сидели в темноте, глядя на свет

Часами тонули, ни о чем не говорили

Молчание золото, наши поцелуи были платиной.

Я ждал тебя все эти годы!

– Prinz Pi, Die letzte Ex

— Привет! — Ремус ярко улыбается и машет рукой, заставляя Сириуса слегка ускорить шаг, чтобы встретиться с ним.

Март медленно сменился апрелем, мягко погружая Берлин в весну, и солнце, спустя дни ливней, снова появилось. Теперь все пахнет мокрой землей и новым началом.

Следуя решению, которое он принял после того вечера в Кройцберге, Сириус предпринимал больше усилий, чтобы поддерживать контакт с Ремусом. Если раньше они просто виделись, то теперь они начали больше переписываться. Ремус не всегда отвечал быстро из-за немного другого режима сна из-за его работы, но это было не важно. Сириусу нравилось просто разговаривать с ним, чувствуя, как сердце начинает биться чаще каждый раз, когда он получал уведомление.

Однажды Сириус как обычно отправился на утреннюю пробежку перед работой и решил слегка изменить маршрут, используя возможность узнать эту часть Берлина получше. Он наткнулся на огромный зеленый парк, прячущийся за большими жилыми домами, и побежал по тропинке, пока не увидел огромный купол. Это был Берлинский планетарий — впечатляющее металлическое здание, сверкающее в лучах раннего утреннего солнца как огромный диско-шар. Сириус даже не знал, что в Берлине был планетарий, но он, конечно же, был.

Разумеется, он захотел сходить туда. Разумеется, он тут же подумал, что Ремусу бы понравилось.

— Привет! — Сириус улыбается, приветствуя Ремуса, и удивленно смеется, когда Ремус без раздумий наклоняется и обнимает его.

До этого они никогда не обнимались.  Это прекрасное ощущение. Грудь Ремуса плотно прижата к его груди, и он, к счастью, воздерживается от типичных мужских похлопываний по спине, которые являются частью этикета, чтобы показать всем, что такой мягкий жест, как объятие, не умаляет их мужественности. Ремус просто ненадолго касается его спины ладонью, а потом убирает ее, оставляя Сириуса взволнованным.

— Я не был здесь вечность! — сообщает ему Ремус с широкой улыбкой и оглядывается вокруг. — Сейчас как раз идеальное время, чтобы сходить сюда. Я должен был сам об этом подумать!

Сириус довольно улыбается. Парковая зона вокруг планетария насаждена цветущими деревьями, и апрель — действительно самое время, чтобы прийти сюда: деревья в самом разгаре цветения распускают бело-розовые лепестки  на солнце, шелестя на ветру. Трава покрыта ими, как снегом, и ветер красиво закручивает опавшие лепестки в воздухе. Повсюду люди фотографируются возле деревьев, и дети играют на траве.

— Я рад, что обошел тебя, — говорит Сириус. — Ты был здесь раньше?

Они идут ко входу, следуя за потоком людей внутрь. Ремус кивает.

— Да, лет сто назад, ребенком. Они также устраивают здесь чтения, как аудио пьесы с детскими книгами, — объясняет он с мягкой улыбкой. — Раньше мы с сестрой ходили сюда все время.

Сириус может до мелочей представить маленького Ремуса — зеленые глаза и светлые кудряшки, носится по огромному холлу, как ракета, в предвкушении шоу.

— Она младше или старше? — спрашивает Сириус, когда они становятся в очередь за билетами.

Ремус хмыкает.

— Младше, но не намного. На два года.

Сириус улыбается, задумываясь над тем, какая она. Наверное, такая же добрая и энергичная, как и сам Ремус, и Сириус боится знакомиться с ней — он не думает, что сможет справиться с несколькими Люпинами в одном месте, если они все такие же, как Ремус.

— Мой брат тоже младше меня на два года, — делится Сириус.

Ремус поднимает голову, с любопытством смотря на Сириуса, и улыбается

— Оу, я не знал, что у тебя есть брат.

Да… Сириус вообще-то не говорит о своей семье. Хотя, возможно, он и задолжал немного Ремусу, раз он уже так много ему рассказал.

— Регулус, — говорит Сириус и улыбается. — Он теперь важная шишка, работает юристом в известной инженерной компании в Лондоне.

— Он тоже учился в Оксфорде? — спрашивает Ремус.

Сириус горько смеется.

— Нет, в Кембридже. Мои родители думали, что я… плохо на него влияю.

Ремус таращится на него, совершенно сбитый с толку, и немного вздрагивает, когда подходит их очередь платить за билеты. Сириус заранее ознакомился с предлагаемыми шоу и предложил сходить на просмотр ночного берлинского неба в прямом эфире, где показывали появляющиеся созвездия в реальном времени. Ремус с легкостью согласился, и Сириус задается вопросом, действительно ли ему было интересно конкретно это шоу, или он согласился бы на что угодно. Может быть, сам поход в планетарий для него достаточно веселый, что бы там ни показывали.

— Ты скучаешь по нему? — задумчиво спрашивает Ремус, когда они забирают билеты и поднимаются в холл.

Это огромная круглая комната, полностью темная, с расставленными полукругом мягкими стульями под куполом. Когда они садятся, стулья откидываются почти что в горизонтальное положение. Сириус улыбается, погружаясь в представление.

— Эм… Не совсем? — Сириус ловит вопросительный взгляд Ремуса и вздыхает. — Я не знаю, как объяснить. Мы в хороших отношениях, он мой младший брат. Я очень горжусь им, и все такое. У нас было сложное детство, и, даже если теперь мы независимые взрослые, мы как бы… Напоминаем друг другу о нем, понимаешь? — он устало потирает лоб, чувствуя, что вообще не прояснил ситуацию. — Мы будем рядом, если кому-то из нас будет нужно, но мы не поддерживаем контакт постоянно. Так что да, я больше не в Лондоне, но я не думаю, что мы бы в любом случае много виделись.

Ремус терпеливо его слушает, а когда Сириус говорит о своем детстве, он подбадривающе сжимает его руку. Сириус улыбается ему, слегка напряженно, но Ремус не отпускает его руку — теплое касание возвращает Сириуса в реальность.

— Ты часто видишься со своей сестрой?

Ремус кидает на него взгляд и ёрзает в своем сидении, устраиваясь поудобнее и попутно отпуская руку Сириуса.

— Нет, — говорит он.

Сириус хотел бы услышать больше, но тусклый свет в зале полностью выключается, и шоу начинается. 

***

 — Хочешь, выпьем где-нибудь? — спрашивает Ремус, когда они выходят из планетария.

Это было захватывающе. Сириус никогда не интересовался астрономией, несмотря на семейную традицию называть детей в честь небесных объектов, но ему все равно понравилось хоть ненадолго взглянуть на это. Это было похоже на лекцию — невидимый спикер, ведущий гостей через разные созвездия, рассказывающий о солнечной системе и о том, каким разным может быть небо в Берлине. И все это под музыку на фоне, которая ввела Сириуса в своего рода транс.

Выйти на солнечный свет было шоком, даже если солнце уже и садилось за горизонт, окрашивая улицы Берлина в нежные оттенки розового.

— Конечно, — с готовностью соглашается Сириус, не желая расставаться так скоро.

Ремус улыбается и кивает.

— Я знаю место, тебе там понравится. Но это в Кройцберге, если ты не против проехаться.

Разумеется, Сириус не против. Пока он с Ремусом.

По пути к бару Ремус счастливо болтает, рассказывает что-то о своем друге, у которого теперь есть собака — Сириус слушает, но на самом деле, слова до него не доходят. Он слышит их, будто сквозь туман, ведь он больше заинтересован в том, чтобы смотреть, как мило морщится нос Ремуса, когда он смеется, или как он слегка щурится, когда пытается прочитать указатели, хотя он, кстати, в очках, или как Ремус на автомате играет со своим кольцом на большом пальце.

В метро они садятся рядом, соприкасаясь коленями и плечами, и Ремус смеется, когда поезд дергается и заставляет Ремуса еще сильнее вжаться в Сириуса.

Они провели вместе уже много времени, но Сириус все еще замечает какие-то новые мелочи в нем. У Ремуса две точки от пирсинга на левой мочке, но сережек там нет. Он жует маленький шнурок, свисающий с высокого воротника его куртки, и слегка смущенно улыбается Сириусу, когда ловит себя за этим занятием. На тыльной стороне правой ладони у него четыре маленькие родинки, которые сложились бы в идеальный квадрат, если бы кто-то решил соединить их линиями. Как он не замечал всего этого раньше? Что еще он узнает о Ремусе Люпине?

— Тут действительно круто! — восхищенно заявляет Ремус, открывая дверь бара перед Сириусом. — Аптекарский бар!

Сириус оглядывает почти что пустое помещение и понимающе поднимает брови. И правда, слегка похоже на аптеку — темный интерьер с яркими обоями на одной стене. Столы сделаны из блестящего дерева, возле них кожаные стулья и диваны. Сам бар выглядит невероятно. За барной стойкой стоят высокие полки, которые выглядят так, будто они и правда из старой аптеки; на них вместо обычных бутылок с алкоголем стоят пыльные коричневые стеклянные бутылки.

Они садятся за столик у окна с видом на улицу, и к ним почти сразу подходит бармен, неся с собой два меню. Он фыркает при виде Ремуса и шутливо хлопает его по макушке одним из меню.

— И снова ты! — говорит он, и Ремус смеется, хватая его за запястье и пытаясь вырвать меню из рук. — Я думал, в прошлый раз я внес тебя в черный список!

— Тебе от меня не избавиться! — заверяет его Ремус с дьявольской улыбкой. — Я буду преследовать тебя вечность!

Сириус посмеивается при виде их взаимодействия. Кажется, это еще одно место, где все знают Ремуса. Бармен поворачивается к Сириусу и обвиняюще тыкает в него пальцем.

— Не смешно! Знаешь, что он сделал? Убедил кучку туристов, что им абсолютно точно нужно попробовать напитки из секретного меню.

— И секретные напитки хороши? — с любопытством спрашивает Сириус.

Ремус откидывает голову и от души смеется, чем зарабатывает себе еще один подзатыльник от бармена.

— Нет никакого секретного меню! — угрюмо говорит он. — Они начали выкрикивать разные смешные названия, ожидая каких-то невероятных коктейлей.

— Боже, ненавижу, когда так происходит, — довольно вздыхает Ремус и хихикает. — А потом они начинают злиться, потому что ты, блять, не знаешь, чего они хотят.

— Мне пришлось на месте придумывать новые сочетания, — ворчит бармен и, фыркая, кладет меню перед ними. — Ненавижу тебя.

Ремус небрежно взмахивает рукой.

— Нам это не нужно. Мы хотим секре…

— Не вздумай! — предупреждает его бармен, скрещивая руки на груди. — Даже не произноси этого. Нет. Выбери коктейль и исчезни.

Когда они делают заказ, на этот раз из настоящих позиций, Сириус окидывает Ремуса возмущенным взглядом.

— Ты ебаная угроза для общества.

— Оу, — хнычет Ремус и поджимает губы. — Ты ранишь мои чувства.

Сириус улыбается и вздыхает, едва ли в состоянии справиться с тем, какой Ремус милый. Как будто с каждым днем, который они проводят порознь, Сириус каким-то чудом забывает, насколько головокружительно находиться рядом с Ремусом. Не в плохом смысле, просто таким образом, что в груди у Сириуса щемит.

Выносят напитки, и Сириус в удивлении раскрывает рот. Ремус заказал какой-то интересный джин-тоник, и его подают в маленькой бутылочке, которая выглядит как череп, сделанный из чистого стекла. Негрони Сириуса подали в обычном стакане, но маленький поднос, на котором его вынесли, накрыт прозрачным куполом с извивающимся внутри дымом. Когда Сириус поднимает его, запах жженого розмарина и сладкого апельсина заполняет пространство вокруг них. Это место — не просто какой-то старый бар, это представление само по себе, и он в равной степени впечатлен как напитками, так и гигантской улыбкой Ремуса.

— Такой крутой стакан, — выдыхает Ремус, вертя череп из стороны в сторону. — Хочу его себе.

Сириус подавляет смех.

— Если ты его украдешь, то тебя точно внесут в черный список, Ремус.

— Я просто мог бы… — веселится Ремус, глаза светятся от предстоящей шалости.

— Нет, Ремус, плохо! Брось! — смеется Сириус. — Кроме того, мы здесь как бы единственные посетители. Он заметит.

Ремус шевелит бровями.

— Блять, не испытывай меня, засранец, — тянет он. — С каждым твоим словом эта идея становится все более заманчивой.

Сириус качает головой с такой сильной смесью раздражения и радости, что ему приходится прикусить внутреннюю сторону щеки. Ремус, мать его, Люпин…

— Как ты можешь быть таким? — спрашивает Сириус, вздыхая.

—  Каким?  —  с любопытством спрашивает Ремус.

— Таким, какой ты есть, — говорит Сириус, звуча непонятным даже для самого себя. — У меня даже нет слов, чтобы описать это. Ты словно стихийное бедствие. Я вообще не понимаю, как ты существуешь.

Ремус смеется.

— Из твоих уст это звучит так, будто я какое-то мифическое существо, — говорит он, закатывая глаза. — Я такой же, как и остальные.

По мнению Сириуса, он не мог ошибаться еще сильнее ... Ремус определенно был не таким, как все.

— Ты просто такой… живой, — Сириус невнятно взмахивает рукой и делает глоток. Напиток с горькой сладостью оседает у него на языке, острый запах дыма тянется к верхнему нёбу. — Ты полон жизни… А, не важно, не слушай, я несу чушь. Забей.

Какое-то время Ремус напряженно смотрит на него, все еще перебирая череп в руках. Его извечная ухмылка растворяется до почти незаметной улыбки.

— Я тебе расскажу, — решает он.

Сириус поднимает брови.

— Расскажешь что?

— Почему я такой, — серьезно говорит Ремус. Он опускает взгляд на свои руки и закусывает нижнюю губу, задумавшись. Сириус терпеливо ждет, внезапно чувствуя внутри себя волнение, как будто вот-вот произойдет что-то важное. — Это случилось три года назад, — наконец говорит Ремус.

Сириус замечает, что он задержал дыхание, как будто звук или неосторожное движение собьет Ремуса.

— Мои родители собирались в отпуск. Ничего особенного, просто поездка к морю, мы часто так делали, когда были детьми, а потом все реже и реже, потому что выросли, — он горько улыбается. — Знаешь, школа, потом универ, тусовки с друзьями — мы с сестрой все меньше интересовались семейными делами. Я даже меньше, чем она.

Раньше Сириус никогда не слышал, чтобы голос Ремуса звучал так. С пробирающей до костей грустью. Сириус сухо сглатывает.

— В общем, я не поехал. Они много раз просили меня, а я правда не хотел. Так скучно, подумал я. Море в июне все еще холодное, мама все время будет спорить с моей сестрой, а отец будет заваливать меня всякими глупыми вопросами… Так что они поехали без меня, — Ремус поднимает взгляд на Сириуса. — На автобане была огромная авария. Один грузовик пытался обогнать другой на подъеме, и они столкнулись. Зацепило еще пять машин, одна из них принадлежала моей семье.

Его глаза сухие, но уголки губ грустно опущены. Сириус смотрит на него, ни одного слова в голове, только холод внутри.

— Они…

— Они умерли, — с легкостью подтверждает Ремус. Он смотрит Сириусу за плечо и слегка качает головой, губы подергиваются в болезненной улыбке. — Я тоже должен был умереть.

Он говорит об этом с такой обыденностью, будто рассказывает Сириусу о том, что ел в тот день. Это так контрастирует с его словами, что Сириус выходит из оцепенения.

— Ремус… мне так жаль, — говорит он. — Но ты не можешь так говорить…

— Нет, — резко обрывает его Ремус. — Ты не понимаешь. Я должен был умереть вместе с ними. Меня не должно быть здесь.

Это похоже на кошмар. Слышать, как Ремус — прекрасный, энергичный, счастливый Ремус — говорит о таких вещах. Как будто он хочет быть мертвым.

— Нет, Ремус, — настаивает Сириус, — ты должен быть здесь. Пожалуйста, не думай так.

— У меня нет суицидальных наклонностей, если ты об этом, — говорит Ремус, будто читая его мысли. — По крайней мере, теперь. Я… Это было жёстко. Первый год был ебаной катастрофой. Я чувствовал себя таким виноватым. Я бросил университет, не мог встать с кровати, а когда мог, то пытался забыться. Я выходил на улицу, напивался, принимал наркотики. Я полностью потерялся.

Каждое его слово ранит Сириуса в самое сердце. Он чувствует себя так, будто внутри него появился огромный камень.

— Честно говоря, я мало что помню из того года, — говорит Ремус, приподнимая бровь. — Мои друзья буквально затащили меня к психологу.

— Хорошо, — кивает Сириус. — Помогло, не так ли?

Ремус смотрит на него и смеется, почти как обычно, легкость возвращается в его черты, несмотря на тему.

— Вообще нет. Та женщина была просто ужасной, — говорит он отрывисто.

Сириус хмурится и вздыхает, чувствуя поражение.

— Мне жаль, что не помогло.

— Да, — говорит Ремус и тоже вздыхает. — Но я думаю, в каком-то смысле это сработало. Я понял, что я был единственным, кто мог изменить хоть что-то.

Сириус бы предложил поменять психолога. Не то чтобы у него много опыта в подобных вещах, но насколько он знал, «прицениваться» было довольно распространенной вещью, пока ты не найдешь кого-то подходящего. Но он также и не знал, как это сочеталось с немецкой страховкой, возможно, это было не так легко, как должно было.

— Я подумал: что ж, раз уж я действительно должен был умереть, то теперь все, что я делаю, не имеет значения. Понимаешь? — продолжает Ремус, снова слегка улыбаясь. — Мое существование… аномалия. Я с таким же успехом могу делать вообще что мне, блять, угодно. И с тех пор, к каждому дню, когда я просыпаюсь, я отношусь, как к подарку. Выход есть, я и так уже задержался здесь, так какая разница?

Чтобы понять его слова, нужно время. И, когда оно проходит, вдруг как будто лучи прожекторов освещают маленькую фигурку Ремуса Люпина, которую Сириус так скрупулёзно собирал воедино в своей голове, и теперь он видит полную картину.

Сириус думает о всех мелочах, которые Ремус ему говорил. Теперь, внезапно, у них появляется новое, более глубокое значение.

Ремус, на темном заднем дворе клуба, пристально смотрит на него зелеными глазами. Ты всегда избегаешь того, что тебе хочется?

Ремус, блуждающий взглядом по берлинскому небу. Это мой дом. Это все, что у меня есть.

Ремус, с ярко-красными губами и языком от леденца, который он купил просто так, смущен и восхищен позицией Сириуса. Кто тебе сказал, что взрослые мужчины не могут веселиться? Всё это. Все, что я делаю. Это весело.

Ремус, после того, как Сириус рассказал ему о своей скучной работе. Я хочу понять тебя. Я вообще тебя не понимаю.

Ремус, смеющийся над Сириусом в баре в свой день рождения, после того, как он сказал Ремусу, что тот не может делать все, что хочет. Кто сказал?

Ремус, полностью восхищенный историей Сириуса о его жизни и шокированный его вымученным образованием. Вау. Вот бы я мог иногда заглядывать в твою голову.

Ремус, со сверкающими под утренним солнцем волосами, убеждающий Сириуса следовать за своей мечтой. Кто говорил о том, что будет легко? Это не так. Но это очень просто. Просто сделай это.

Ремус, с влажными после душа волосами, что-то темное проскальзывает в его чертах после того, как Сириус сказал, что он не должен пускать все на самотёк. Что, если я не хочу стараться?

То, как он говорил о своей семье. Можно я заберу куртку? Это был подарок моей сестры. Раньше я все время приходил сюда с сестрой. У моей мамы раньше была маленькая мастерская. Теперь раз или два в неделю я все еще этим занимаюсь. Ты скучаешь по брату?

Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Даже Сириус мог увидеть, что это было нездоровым состоянием. То, как Ремус обходился со своей жизнью, принимая каждый день, как последний, думая, что он каким-то образом обманул вселенную, рискуя, потому что в его голове это больше не имело значения. Такая жизнь здоровой не была.

— Ремус, — шепчет Сириус. — Мне так жаль, что это случилось с тобой. Но ты не можешь так думать. Что ты не заслуживаешь быть здесь.

Ремус улыбается.

— Я не заслуживаю, — с уверенностью говорит он.

Это разбивает сердце Сириуса. Он чувствует, как щиплет глаза.

— Как ты этого не видишь? — качает головой Сириус. — Из всех людей именно ты заслуживаешь жизни.

Несколько напряженных секунд проходят в тишине, пока Ремус отчаянно ищет что-то на лице Сириуса. Затем он медленно выдыхает.

— Я… знаю, что ты так не думаешь. Но когда ты говоришь вот так, это значит, что моя семья не заслуживала жизни.

Сириус вздрагивает.

— Нет, на самом деле, я не это имел в виду… — он пожевывает губу, отчаянно ища, что сказать. Он знает, он знает, что то, что он наконец скажет, не будет гармоничным. — А знаешь что? Почему это вообще должно что-то значить? То, что случилось с твоей семьей, ужасно. Но это не значит, что тебя не должно быть здесь. Это не связано между собой. Дерьмо случается.

Ремус долго смотрит на него с изумлением, а затем внезапно разражается смехом. Смех не истерический и не горький. Ремусу действительно весело.

— О боже, — выдавливает он. — То, что ты описал смерть моей семьи как «дерьмо случается»… — он снова начинает смеяться, даже ямочки видны. — Блять, я люблю тебя.

И именно в этот момент кто-то в голове Сириуса поднимает иглу с проигрывателя его мыслей с громким скрежетом.

Он сглатывает.

Он делает вдох и выдох.

Он ничего не слышит.

Он видит, как Ремус продолжает говорить, как будто ничего не произошло, его лицо все еще радостное.

Как будто он только что не…

— …так. И я думаю, что теперь мне действительно лучше, раз…

— Подожди, — перебивает его Сириус. — Ты правда только что сказал, что любишь меня?

Ремус перестает говорить и внимательно смотрит на Сириуса, улыбка медленно расцветает у него на губах.

— Да. А что?

Сириус трясет головой, будто пытается прояснить свои мысли.

— Какого хуя? — спрашивает он, ничего не понимая. — Что…  Как? А…?

Улыбка на лице Ремуса становится еще шире.

— Нужна минутка?

Вот уебок. Ремус, мать его, Люпин только что…

— Как ты можешь любить меня?! — вскрикивает Сириус. — Мы… Мы же не… Постой. Это как «Сириус, я люблю тебя как хорошего друга»?

Ремус смеется.

— Это как «Сириус, я влюблен в тебя», — с легкостью говорит он. — Я бы позвал тебя замуж, но боюсь, у тебя случится сердечный приступ. А я этого не хочу. Потому что я люблю тебя.

Сириус думал, что еще более запутанным это стать не может. Как оказалось, он забыл, с кем имеет дело.

— Как ты можешь так просто об этом говорить?

Ремус с любопытством наклоняет голову.

— Потому, что это правда. И я это почувствовал. А что? Тебе не комфортно?

Сириус моргает.

— Да, — он снова моргает. — Нет? Я не знаю?!

— Почему тебе не комфортно? — спрашивает Ремус с притворным непониманием, но на губах появляется ехидная ухмылка. — Если бы я это не сказал, это не перестало бы быть правдой. Ничего не поменялось.

— Эм-м-м, да, да, поменялось? — говорит Сириус, выдыхая через нос. — Теперь я знаю!

— Ты бы предпочел не знать? — спрашивает Ремус, приподнимая брови. — Ты был тем, кто сказал, что не хочет оставаться в неведении. Видишь, я слушал тебя. Это было умной вещью!

Сириус хочет ударить себя. Он более чем уверен, что это все лишь идиотский сон. Какого. Блять. Вообще. Хуя.

— Но… Как? Мы же даже знаем друг друга не так давно!

— Сириус, — раздраженно говорит Ремус, — мы встречаемся несколько месяцев. Почему ты так удивлен?

Оу. Оу.

— Это… были отношения?

Сириус лихорадочно вспоминает каждое их взаимодействие в своей голове. Пиво на железнодорожных путях, все еще холодное солнце заходит прямо перед ними, раскрашивая все небо в красный. Поездка за покупками, Ремус забирает его с работы на смешной машине, выбирает ему одежду. Ремус, кидающий камушки ему в окно, как главный герой ромкома, зовет его в кино на свой день рождения. Кофе и поход в магазин художественных принадлежностей, Ремус пришел встретиться с ним даже после ночной смены. Ночь в Кройцберге. Ремус водит его по своим любимым местам, пьет вино из бутылки на берегу канала. Это. Шоу в планетарии и смешные напитки после этого.

О блять, блять, блять…

Ремус наблюдает за тем, как до Сириуса доходит, с самой яркой улыбкой.

Сириус фыркает и потирает лицо. Смущенный. Окрыленный. Восхищенный.

— До меня просто дошло, что я чертов идиот… — стонет Сириус. — Прости.

— Ничего. Ты милый, — говорит Ремус с легкостью, совсем не обеспокоенный. — Я люблю тебя.

О боже.

— Ты продолжаешь говорить это…

Ремус мягко улыбается.

— Мне перестать?

Сириус ерзает на стуле, полностью обескураженный.

— Да. Нет? Я не знаю? — он слегка посмеивается над собой. Над всей ситуацией. — Я даже не знал, что ты заинтересован… в таком плане.

— Я сказал тебе, что ты мне нравишься, — говорит Ремус, недоумевая. — Я водил тебя на свидания. Я держал тебя за руку. Я показал тебе мои татуировки. Как ты не понял?

Да, как Сириус не понял?

— Да мы даже не целовались! — произносит Сириус обвиняющим тоном.

Ремус с вызовом поднимает брови и показывает на него пальцем.

— Чья это вина, а? — спрашивает он раздраженно.

— Моя?! — спрашивает Сириус, внезапно чувствуя себя оскорбленным. — С чего бы это моя вина?

Ремус хмурится.

— Я сказал тебе, что ты можешь меня поцеловать! Еще в самом начале, — произносит он. — А ты не стал! Я предположил, что это из-за того, что ты не хотел, или что еще… Я думал, это потому, что я курю… Но потом ты сказал, что это не проблема, и я правда не знал, вдруг ты микробов боишься, — он прекращает тараторить, дыша чуть тяжелее, чем обычно, очевидно, очень взволнованный данной темой. — Ты должен был сделать этот шаг, со своей стороны я выразился очень ясно!

Сириус пялится на него в полном шоке. Все это время… Все те моменты, когда Сириус думал, что что-то между ними должно случиться, и не случалось… Потому что Ремус ждал, пока он сделает первый шаг. Даже бросил курить, надеясь, что это произойдет.

Ох блять, блять, блять…

— Я… понял, о чем ты, — говорит Сириус виновато. — Прости. Я не боюсь микробов. Или чего-нибудь еще.

Ремус фыркает, слегка расслабляясь.

— Отлично. Хорошо. Я рад.

Сириус делает пиздецки большой глоток, пытаясь все переварить. Ремус, мать его, Люпин… любит его?

— Ладно, эту часть я понял. Но все же, как ты можешь любить меня? — спрашивает Сириус, не понимая. — Мы не целовались, — перечисляет он, а потом поднимает руки. — Знаю, знаю, моя вина. У нас не было секса. Как ты решил это?

Ремус поднимает брови, забавляясь от названных причин.

— Ты всегда решаешь, когда любить кого-то?

Сириус делает глубокий вдох.

— Отлично. 8:5. Но все же?

Он ухмыляется.

— Секс так много для тебя значит? Ты бы сделал его обязательным условием для влюбленности?

Сириус угрожающе указывает на него пальцем.

— 9:5. А теперь перестань. Я не в настроении для игр.

Пожав плечами в знак поражения, Ремус перестает поддразнивать его и вздыхает.

— Слушай. Я люблю тебя, хорошо? Не важно, каким может оказаться секс. Или не может, просто, чтобы уточнить. Я думаю, у нас получится.

От этого сердце Сириуса разбивается снова, второй раз за день, просто по другой причине. Он так много узнал о Ремусе, о том, как работает его мозг, почему он такой. Но Сириус все еще не может осознать, как такой человек, как Ремус, вообще существует.

— Секс мало для тебя значит? — спрашивает Сириус с любопытством.

Ремус внимательно на него смотрит.

— Я первый спросил.

Сириус улыбается.

— Ладно. Да, для меня секс важен.

На лице Ремуса медленно появляется довольная улыбка. Одновременно похожая и не похожая на его обычные ухмылки. Очень не похожая.

— Ты только что очень сильно меня осчастливил, — говорит он низким голосом. — Для меня он тоже важен.

От того, как Ремус смотрит на Сириуса, по позвоночнику пробегает дрожь. Он пытается не позволить этому ощущению снести его с ног.

— А что, если я отвратителен в сексе? — спрашивает Сириус шутливо. — Тогда ты пожалеешь, что признался мне в любви.

Ремус закатывает глаза.

— Не пожалею, — уверенно заявляет он, а потом щелкает языком. — Ладно, я вижу, что ты прицепился к этой детали, — он вытаскивает пару купюр из кармана и бросает их на стол перед тем, как встать и протянуть руку Сириусу. — Что ж, давай узнаем.

Сириус с трудом сглатывает и смотрит какое-то время на протянутую руку. Она терпеливо зависла в воздухе, не колеблется, приглашает. Ты мне доверяешь?

Он сглатывает и хватается за руку, позволяя утянуть себя вверх. Ради всего, блять, святого, да, да, Сириус доверяет.

Chapter Text

Du hast die hohen Schuhe an

Und trägst deine Tattoos um die Schultern und den Hals wie ein seidenes Tuch

Ich bin verliebt wie ein Junge mit dem Bauch und darunter

Weiß unter deinem Kleid warten tausende Wunder

Meine Eltern haben gewarnt, meine Freunde geflucht

Doch die Schrift auf deinem Rücken ist mein heiliges Buch

Ты носишь каблуки и твои татуировки

В округ плеч и шеи как шелковый шарф

Я влюблен по уши

Знай, под твоим платьем ждет тысяча чудес

Мои родители предупреждали меня, мои друзья проклинали

Но надпись на твоей спине — моя священная книга.

— Prinz Pi, Du bist

Сириус сделал много спонтанных, бездумных, сумасшедших вещей, с тех пор, как встретил Ремуса Люпина. И ни одна из них не ощущалась такой пугающей, как эта. Не потому что Сириус боялся секса. Или, в частности, секса с Ремусом. На самом деле, это звучало чертовски восхитительно.

Нет, это было потому, что Сириус был достаточно взрослым, чтобы понимать, что секс был не просто сексом. За этим действием крылось так много всего. Чувства, сила, эго, спасение. Он боялся того, что это могло значить.

Потому что, может быть, просто может быть, Сириус знал, что между ними было что-то большее, чем просто дружба. Он определенно чувствовал напряжение, притяжение, нежность. Они флиртовали, оба. Возможно, Сириус просто боялся того, как изменятся вещи, стоит ему перевести их отношения на новый уровень.

Суть в том, что Ремус очень сильно нравился Сириусу. Не потому что он думал, что Ремус был сексуальным, или подтянутым, или симпатичным. Ремус был просто замечательным человеком, с которым можно быть рядом. Сириусу нравилось разговаривать с ним, проводить с ним время, делиться с ним чем-то. Возможно, там всегда было что-то большее, но также они были и друзьями.

С друзьями секса не бывает.

По опыту Сириуса, секс все рушил. Он все усложнял, ломал иллюзию, делал вещи хуже. Может, Сириус и не остался ни с одной девушкой или женщиной, с которой он был до этого, но ему они все нравились по-настоящему. Секс разрушил большую часть его отношений.

Он не знает, что будет делать, если секс разрушит для него Ремуса Люпина.

Потому что, если бы он не был поражен личностью Ремуса с самого начала, возможно, он поцеловал бы его прямо там, в том темном заднем дворе. Возможно, в ту самую ночь он позволил бы всему зайти дальше. Они бы переспали, и, может быть, никогда бы не встретились вновь, или встретились. Никто не знает.

Но вероятность того, что Ремуса больше не будет рядом, опустошала его, и даже тогда Сириус задумывался над тем, что бы ему такого сделать, чтобы удержать Ремуса от неизбежного исчезновения.

Может быть, он боялся, что Ремус уйдет после того, как получит свою порцию веселья.

Чего он не ожидал, так это того, что Ремус на самом деле блять влюбится в него. Какого хуя?

А то, как он это сказал… Может, если бы он сказал это по-другому, менее обыденно, более драматично, не спустя пару минут после того, как он вывернул душу наизнанку, рассказав о смерти своей семьи, Сириус бы вообще ему не поверил. Потому что Ремус таким и был — спонтанным, безрассудным, всегда в движении. Если бы он придумал что-то романтичное и тогда бы сказал, Сириус бы сомневался. Он бы подумал: сегодня он любит тебя, а завтра он вдруг любит кого-то другого, или никого, или просто не тебя. Потому что внезапно другая вещь стала для него более веселой.

Тот, кто на самом деле не считает так всерьез, не позволит себе обронить это в разговоре подобно этому. Сириус не считает, что Ремус это планировал. Возможно, он, по какой-то причине, почувствовал порыв и счел нужным сказать это. Потому что Ремус такой человек.

А то, как он говорил о сексе… Как будто это было чем-то побочным, просто приятным дополнением, а не важной составляющей отношений. Не смотря на то, что он ясно дал понять, что для него секс имеет значение. В этот раз ему было нужно не просто веселье, не в том смысле. Сириусу интересно, как долго бы Ремус продолжал эти почти-платонические свидания, если бы сегодня не столкнул Сириуса с реальностью происходящего.

Ремус останавливается перед входной дверью и достает ключи. Сириус с удивлением наблюдает, как он путается в них, затем вообще роняет на пол, ругаясь по-немецки сквозь зубы, потом подбирает ключи с пола, только чтобы продолжить нервно их перебирать.

Оу. Ремус нервничает.

Сириус подходит к нему ближе и накрывает его ладонь своей, ключи все еще зажаты в руках Ремуса. Его руки холодные. А Ремус никогда не мерзнет. Должно быть, он очень сильно нервничает. Ремус смотрит на их соединенные руки, останавливаясь, как вкопанный, а затем поднимает взгляд на Сириуса. Глаза за стеклами очков совсем темные.

Внезапно Сириус понимает, что вся самоуверенность Ремуса — бравада. Возможно, смесь «притворяйся, пока это не станет реальностью» и «да похуй, кому какое дело». Но внутри он все еще самый обычный парень.

И этот парень только что рассказал о своих мертвых родителях, признался в любви своему слепому другу, не получил никакого подтверждения или ответа, ему даже пришлось поспорить об искренности своих чувств и безуспешно порассуждать о неактульности секса. А сейчас он собирался попытаться доказать свою точку зрения уже упомянутому другу, который внешне все еще выглядел неуверенным.

От этого осознания сердце Сириуса болезненно сжимается. Последнее, чего он хочет, чтобы Ремусу нужно было доказывать, почему Сириусу стоит быть с ним. Он даже не может поверить, что Ремус согласился принять на себя такое давление. Что за катастрофа.

— Эй, — тихо говорит Сириус. — Расслабься, ладно?

Ремус с нечитаемым выражением фокусируется на лице Сириуса вместо двери. Сириус вздыхает и поднимает руку, чтобы провести ей по щеке Ремуса.

— Ты всегда говоришь, что уже знаешь, и, может, это и так, но если у тебя остались какие-то сомнения: ты мне нравишься. Очень сильно, — улыбается Сириус. — Я думаю, что ты невероятный, красивый и чертовски сексуальный. И я правда хочу заняться с тобой сексом, но это не тест, хорошо? Ты же понимаешь?

Он тихо смотрит на Сириуса, нахмурившись, и слегка кивает. Рукой, которой он все еще держится за шею Ремуса, Сириус чувствует учащенное биение его пульса.

— И я обещаю, я, на самом деле, не так уж плох в сексе, — добавляет Сириус и ухмыляется. — У меня были хорошие отзывы.

Ремус закатывает глаза и смеется, больше не выглядя таким напряженным.

— Готов поспорить, так и было. Ты раздавал анкеты? «Оцените по шкале от одного до десяти, насколько предоставленные услуги…»

— Заткнись, — смеется Сириус. — Я тебя сейчас поцелую.

Он подается вперед, наклоняя голову так, как он до этого никогда не делал, и прижимается губами к губам Ремуса. Это тепло и просто — касание их губ. А затем Ремус ломается и со сдавленным стоном хватает Сириуса за шею, притягивая к себе поближе, нетерпеливо и жадно раскрывая его рот.

Сириус делает шаг навстречу, толкая Ремуса к до сих пор закрытой двери, и его голова опасно запрокидывается от ощущения, которое возникает, когда их языки соприкасаются. Он чувствует, как его сердце начинает биться чаще, кровь стучит в ушах, а низ живота сладко тянет.

Поцелуй с Ремусом отличается от поцелуев с девушками. Сириус не привык к обратной разнице в росте, к твердой груди и трению щетины о его лицо. От этого сочетания его тело дрожит, маленькие вспышки адреналина покалывают пальцы, как электрические заряды.

Ремус целуется так же, как он делает все. Непринужденно, внимательно, без сомнений и с мощной решительностью. Он безразлично роняет ключи на пол, и вместо этого обхватывает руками лицо Сириуса, приподнимая его подбородок, направляя его, жадно впиваясь в его губы. Это борьба за лидерство, которой у Сириуса до этого никогда не было с девушками — он всегда считал себя ведущим. Не то чтобы ему не нравилось доминировать, но так было лучше. Это было волнующе, захватывающе; это держало Сириуса в напряжении.

Он бродит руками по шее Ремуса, запускает их в волосы, чувствуя мягкие кудри между пальцами. А затем он хватается за них, сначала осторожно, прощупывая почву, а затем более жёстко. Дыхание Ремуса перехватывает, и он испускает низкий стон. Сириус ухмыляется прямо ему в губы.

— А теперь открой эту чертову дверь, — говорит Сириус, отпуская его и делая шаг назад. — Или мы вечно будем мешать твоим соседям.

Ремус смотрит на него, все еще опираясь на дверь. Его щеки покрыты румянцем, который видно даже в темном подъезде, губы влажные и приоткрытые. Он выглядит как воплощение влечения, и Сириусу не терпится увидеть больше.

— Твой сосед дома? — спрашивает Сириус, когда они наконец заходят в темную прихожую квартиры Ремуса.

— Маркус? — спрашивает Ремус. — Нет, думаю, сегодня его не будет.

— Какое совпадение, — с ухмылкой тянет Сириус.

Ремус счастливо вздыхает и разувается, уверенно идя в сторону своей комнаты.

— Люблю, когда вещи складываются таким образом, — он оборачивается и посылает Сириусу огромную улыбку. — И все же, не вводи себя в заблуждение. Мне было бы плевать, если бы он был сегодня дома. Просто для справки.

Огромное количество растений в комнате Ремуса сейчас не больше, чем тени, единственный источник света — окно и дверь на балкон. Ремус достает телефон, на что-то нажимает, и внезапно по всей комнате загораются лампочки: на столе, на комоде, у кровати. Все они светятся оттенками красного. Сириус оглядывается, впечатленный продуманным умным освещением в комнате Ремуса.

— Упс, — извиняющимся тоном говорит Ремус и смеется, — не та цветовая схема!

Сириус фыркает.

— Нет, нет, теперь слегка похоже на бордель.

Ремус снова смеется и шевелит бровями.

— Эту ролевую игру мы оставим на другой раз, — он переключает свет на обычный желтый и выключает телефон, безразлично кидая его на стол. Его внимание снова приковано к Сириусу.

— Ролевая игра, значит? — одобряюще спрашивает Сириус, когда Ремус прижимает его к стене и начинает расстегивать куртку. — А ты извращенец.

Ремус хихикает и закатывает глаза.

— Нет, Сириус. Ты знаешь, как это работает. Сначала ванильный секс, потом посмотрим насчет остального, — говорит он, стягивая с себя ветровку с майкой через голову.

— Разумно, — с ухмылкой подмечает Сириус. — Мне нравится. Сразу к делу.

— Я жаждал добраться до этого дела неделями, — бормочет он Сириусу в губы, запуская руки ему под свитер, чтобы провести по животу. — Я раздену тебя нежно в другой раз, ладно?

— Ладно, — отвечает Сириус и хмыкает в поцелуй, когда Ремус прижимается к нему, одной ногой разводя колени Сириуса в стороны. Он уже возбужден, и давление бедра Ремуса на его член заставляет его слегка вздрогнуть.

Ремус разрывает поцелуй, только чтобы снять свитер Сириуса, и когда он заканчивает с этим, то тут же с готовностью льнет обратно. Его губы ощущаются горячими, и он настойчиво проводит языком по нижней губе Сириуса. Голова Сириуса кружится — от поцелуя, от касания кожи к коже, от того, как Ремус с жадностью хватает его за задницу.

— В кровать, — задыхается Ремус, отклоняясь от Сириуса, а затем тянет его за собой, зацепившись пальцем за петлю для ремня. — Блять, кто разрешил тебе так хорошо выглядеть?

Сириус ухмыляется, видя, как Ремус разглядывает его оголенный торс, и пожимает плечами.

— Никто. Я делаю так, чтобы свести тебя с ума.

Они спотыкаются об кровать, и Ремус тут же скидывает все одеяла на пол, прежде чем расстегнуть ремень Сириуса и обхватить ладонью через штаны его член.

— Я знал, — говорит он самодовольно. — Большое эго, большой член.

— О, иди нахуй, — слегка сбивчиво смеется Сириус, и ему приходиться сдерживаться, чтобы не кончить в ладонь, как какой-то подросток.

Он наклоняется, обхватывая Ремуса руками, и прокладывает дорожку поцелуев вниз по шее, заставляя Ремуса вздрогнуть и тяжело вздохнуть. Его кожа мягкая, слегка соленая, и он пахнет мылом и еще чем-то, своим запахом. Сириусу он понравился еще с самого начала, когда он уловил его на куртке тогда в феврале. Он едва ли может поверить, что это происходит на самом деле.

Когда Сириус расстегивает джинсы Ремуса, которые уже заметно тесны для него, ему приходится сглотнуть. Это мужчина, под ним определенно мужчина. Сириус поглаживает его член через штаны, зачарованный тем, как он ощущается в его руке. От этого его рот наполняется слюной.

— Сириус, — тихо шепчет Ремус и выгибает спину. — Блять… Komm schon.

Оу. Сириус фыркает. Ремус собирается опуститься до грязных разговорчиков на немецком? Он настолько возбужден?

Ремус стонет, очевидно, слишком нетерпеливый, и цепляется за брюки Сириуса, безуспешно пытаясь их стянуть. Затем он меняет тактику и наклоняется, чтобы снять свои джинсы. Сириус слегка улыбается и помогает ему, его это забавляет, но и еще, в основном, заводит то, каким обезумевшим становится Ремус на пике возбуждения.

Как только вся одежда отправляется куда-то в дальний конец кровати, Ремус с готовностью тянет Сириуса вниз и вовлекает его в мокрый грязный поцелуй. Сириус едва вздыхает, когда полностью ложится на Ремуса — кажется, жар волнами расходится по его телу, а ощущение твердого члена, соприкасающегося с членом Сириуса, заставляет его вздрогнуть и инстинктивно дернуться.

От этого Ремус стонет и запрокидывает голову назад, разрывая поцелуй. Его губы, темные и красные, складываются в идеальную «о». Когда он сглатывает, то его кадык судорожно двигается.

— Как… — он поднимает глаза на Сириуса, взгляд расфокусированный, очки перекошены. — Как ты хочешь?

Сириус улыбается и осторожно снимает с него очки, а затем откладывает их в сторону, на широкий ободок вокруг кровати.

— Хорошо, скажу кое-что заранее, — говорит он. — Мне нужно, чтобы ты знал, что до этого у меня на самом деле никогда не было секса с мужчиной.

Кажется, это приводит Ремуса в чувства, потому что он хмурится и приподнимается на локтях.

— Чт… — он качает головой, ничего не понимая. — Правда?

— Да, — подтверждает Сириус, и выпрямляется, чтобы лучше его видеть. — Это проблема?

Ремус наклоняет голову.

— Вообще… нет, не проблема, — задумчиво говорит он. — Ты уверен, что хочешь?

Сириус окидывает его раздраженным взглядом и взмахивает рукой, показывая на себя.

— Очевидно.

— Что ж, ладно, — говорит Ремус и фыркает. — Спасибо, что сказал мне. Это важно. Думаю, мне стоит тогда быть снизу, потому что…

— О, нет, я вообще не это имел в виду, — перебивает его Сириус и ухмыляется. — Вообще-то, я бы хотел быть снизу.

Ремус удивленно поднимает брови.

— Ты уверен, что до этого никогда не спал с мужчиной, — спрашивает он, веселясь.

Сириус фыркает и закатывает глаза.

— Я уверен, что ты достаточно большой, чтобы знать, что есть способы трахнуть кого-нибудь, даже если у тебя нет члена. Так что, если ты не против… в смысле, если ты хочешь, то так тоже будет нормально.

— Сириус, — говорит Ремус, медленно улыбаясь, — кого-то сегодня трахнут. И прямо сейчас мне уже плевать, кого именно. Понимаешь?

От этого его желудок сжимается в предвкушении, и Сириус прикусывает губу, чувствуя жар и холод одновременно. Ремус протягивает руку и нежно проводит пальцами по его челюсти, а затем тянется к его лицу и целует. На этот раз мягче, не так настойчиво.

Он переворачивает их, укладывая Сириуса на спину, и медленно проводит рукой по груди и животу, спускаясь к члену. Когда он обхватывает член пальцами и делает пару легких поглаживаний, его ладонь мягкая. Сириус стонет, глаза закатываются сами по себе, а Ремус улыбается в поцелуй.

— Ладно, извини, — внезапно говорит он, разрывая поцелуй. — Можешь объяснить мне, как вышло так, что тебя страпонили, но ты никогда не пробовал секс с мужчиной. Очевидно, ты не против.

Сириус фыркает от смеха.

— Для тебя так важно, спал ли я с мужчинами до этого?

Ремус смотрит ему в глаза и облизывает губы.

— Нет, — говорит он низким голосом. — Все равно никто не трахнет тебя так, как я.

Поистине пугающий звук срывается с губ Сириуса, и он чувствует, как его член дергается в руке Ремуса.

— Скажи что-то подобное еще раз, — пыхтит он, — и я кончу до того, как мы вообще начнем.

Ремус понимающе улыбается и сжимает пальцы, проводя ладонью по головке, а потом и по всему члену, уже более решительно.

— Сириус, если ты думаешь, что уйдешь отсюда, кончив всего раз, то ты ужасно ошибаешься, — шепчет он ему в ухо, опаляя горячим дыханием шею Сириуса.

Сириус стонет, дрейфуя на волнах удовольствия от каждого прикосновения Ремуса, из-за его шутливого настроя желудок Сириуса скручивает от желания. Ремус, мать его, Люпин…

Затем он отпускает Сириуса, перекатываясь на другую сторону кровати, и Сириус вздрагивает от внезапной потери контакта. Он слышит, как, скорее всего, открывается тумбочка, встроенная в подрамник кровати, а затем какое-то копошение. Ремус возвращается с презервативом и смазкой в руках.

Сириус наблюдает за тем, как он готовится и щедро смазывает обе руки, располагая их между его ног. Сириус улыбается Ремусу и шире раздвигает ноги.

Ремус делает резкий вдох через нос и задумчиво закусывает губу, его взгляд бродит по телу Сириуса.

— Ты знаешь, насколько ты… — он прочищает горло и моргает. — У меня нет слов. Ты такое со мной делаешь…

Сириус ухмыляется и сгибает одно колено.

— А я жду, пока ты со мной что-нибудь сделаешь, так что…

Ремус прищуривается, глядя на него, но на его губах расцветает веселая улыбка, когда одной рукой он проводит по члену Сириуса, а другой — между его ягодиц.

— Какой активный пассив, — веселится он. — Если бы я только знал.

Он вводит первый палец, совсем чуть-чуть, и Сириус одобрительно стонет. Он бы с радостью смотрел на Ремуса, но глаза закрываются сами по себе, и Сириус просто отдается этому ощущению. Месяцы прошли с тех пор, как у него был секс, и даже больше с тех пор, как кто-то вот так касался его, и это видно.

Ремус осторожен, нежен, не спешит и точно знает, что делает. Сириус пытается не думать о том, сколько любовников было у Ремуса, кто еще испытывал с ним подобное — это не важно, сейчас он с Сириусом. Любит Сириуса…

— А-а, — Сириус хватается за простыни и с силой прикусывает губу, когда Ремус задевает простату, находя правильный угол. Блять, так хорошо…

Ремус добавляет второй палец, все еще двигаясь безумно медленно, и Сириус чувствует, как на висках собирается пот. Это почти мучительно, то, как он синхронно гладит член Сириуса и работает пальцами, медленно, уверенно, влажно. Когда он добавляет еще один палец, Сириус хнычет и нетерпеливо двигает бедрами — он никогда не относился к растяжке с таким вниманием, впрочем, как и его партнеры. До такой степени вообще не обязательно, Ремус должен знать об этом.

Сириус стонет, отчаянно и с нуждой, и поднимает голову, чтобы посмотреть на Ремуса.

— Трахни меня прямо сейчас, или я буду драться, — требует он. — И я выиграю, я сильнее тебя.

Руки Ремуса ни на секунду не замирают, и он смотрит в ответ на Сириуса, а затем зловеще улыбается, меняя угол. Сириус вздрагивает, волна удовольствия растекается по спине, когда пальцы Ремуса касаются простаты, и Сириус откидывает голову на матрас. Он не игнорировал ее случайно, он делал это нарочно…

Его движения становятся быстрее, более настойчивыми, и Сириус не совсем понимает, что он делает, но, возможно, он на самом деле скулит от количества удовольствия, расходящегося по телу.

— Блять, Ремус, — стонет Сириус, стиснув зубы. — Я слишком близко…

Ремус почти тут же останавливается; убирает руки, оставляя Сириуса дрожащим и беззащитным. Но у Сириуса нет времени жаловаться, или вообще сделать что-нибудь, потому что Ремус уже закидывает его ногу себе на плечо и склоняется над Сириусом.

— Все хорошо, хорошо, я здесь, — бормочет Ремус, рукой крепко хватаясь за бедро Сириуса, пока он выравнивается.

Когда Ремус медленно входит, они оба стонут в унисон — слышимое подтверждение облегчения. Концепция анала Сириусу в общем-то не нова, но ни его пальцы, ни его игрушки и близко не стояли с ощущениями от настоящего, теплого, человеческого тела. Ничто не сравнится с знанием, что Ремус, мать его, Люпин…

— О, блять! — Сириусу трудно вздохнуть, как будто бы с первыми осторожными толчками работоспособность его легких уменьшилась.

Ремус склоняется над ним, одной рукой сминая простынь возле головы Сириусу; он ближе, настолько ближе, нога Сириуса все еще у него на плече. Выражение его лица сконцентрировано, щеки красные, кудри в беспорядке — так он выглядит абсолютно завораживающе. Сириус только смотрит, как Ремус поднимает поясницу Сириуса с матраса, одной рукой поддерживая его спину, и ухмыляется. Он, блять, ухмыляется.

И вот тогда Сириус теряется полностью. Потому что это именно тот угол, и Ремус больше не медленный и осторожный, и каждый толчок сопровождается грязным звуком от соприкосновения кожи к коже. Сириус хватает его за шею, притягивая его еще ближе, и Ремус с готовностью целует его — влажно, с языком, хватая Сириуса зубами за губу.

— О боже… — Сириус не думал, что он сможет кончить без дополнительной стимуляции. Раньше, в одиночку, у него почти получалось, но этого никогда не происходило. Сейчас он думает, что смог бы…

Ровные импульсы проходят через пах Сириуса каждый раз, когда Ремус касается его простаты, и тепло начинает медленно распространяться внутри него. Это не похоже на оргазмы, которые были у Сириуса до этого, не так, словно ты взбегаешь на утес и спрыгиваешь в озеро. Это похоже на то, будто ты лежишь на воде, а кто-то медленно, но неизбежно, толкает тебя вниз, все твое тело. Ты чувствуешь, как это происходит, но выхода нет. Все равно, что стоять на пляже, когда огромная волна несется прямо на тебя, и нет времени бежать, и спрятаться никак, только прыгнуть прямо в нее.

— О боже, — снова выдыхает Сириус, потому что это ощущение еще не прошло, оно длится минутами, и Сириус не может понять, как это возможно.

Он чувствует улыбку Ремуса на своих губах.

— Я знаю.

Сириусу кажется, будто момент «до» длится вечность. Будто время замирает, и это, возможно, даже лучше, чем сам оргазм. А затем Ремус делает еще один толчок — резкий, глубокий, необходимый.

Весь мир мгновенно сжимается, как будто фокусируется телескоп, и Сириусу кажется, что он даже не издает никаких звуков, настолько это ошеломляет. Он кончает волнами, содрогаясь в конвульсиях. Сириус отстраненно чувствует, как Ремус почти болезненно сжимает его бедро, как его движения становятся быстрее, отрывистее, и слышит его приглушенный стон, доносящийся оттуда, где он прижимается лбом к плечу Сириуса.

Судя по тому, как Ремус на него наваливается, он, должно быть, тоже кончил; нога Сириуса соскальзывает вниз с его плеча. Они оба тяжело дышат, их грудные клетки липнут друг к другу от пота и спермы Сириуса.

— Ебаный рот… — шепчет Сириус.

Ремус тихо и беспечно смеется и целует это. И это идеально.

Ремус Люпин веселый. С ним весело находиться рядом, разговаривать, заниматься чем-то. Трахаться. С ним это получается легко, непринужденно и по-настоящему. Если какая-то вещь с другим человеком была бы неловкой и напряженной, то с Ремусом она становилась еще одним поводом для смеха.

Ремус Люпин пиздец какой ненасытный…

— Блять… — Сириус выгибает спину и вздрагивает, кончая. Он поворачивает голову в сторону, и если бы он не был в горизонтальном положении, то он бы просто свернул себе шею.

Ремус, смеясь, тоже кончает, нависая над безвольным телом Сириуса и почти греховно облизывая свои распухшие губы. Он нежно смахивает влажные волосы со лба Сириуса и ухмыляется.

— Хорошо?

— Отъебись, я не могу… — Сириус обхватывает его руками и сжимает, из последних сил переворачивая их, по сути, подминая Ремуса под себя. — Стой. Не двигайся. Хватит.

Ремус смеется, трясясь под ним. Простыни влажные от пота и мятые, и Сириус чувствует себя полностью грязным от такого количества пота, остывающего на его коже. Результат целой ночи невероятного, изматывающего и умопомрачительного секса.

Сириусу двадцать восемь лет. Ему больше не восемнадцать. Он думал, что его дни, когда он трахался ночь напролет, прошли. А затем он встретил Ремуса Люпина…

— Какой счет? — самодовольно спрашивает Ремус. — Мы вообще закончили?

— Заткнись, — стонет Сириус. — Ты меня убьешь.

Ремус, безумно довольный собой, хмыкает и закидывает ногу на бедра Сириуса, прислоняясь к нему еще ближе.

— Я не могу. Ты сводишь меня с ума. Ты вообще представляешь, как долго я этого хотел? — он вздыхает и прячет лицо в изгибе шеи Сириуса. — За последние месяцы я мастурбировал чаще, чем когда мне было лет пятнадцать.

Сириус не может сдержать дрожи по всему телу. Изображение Ремуса, лежащего на своей огромной кровати, с широко раздвинутыми ногами, трогающего себя с именем Сириуса на губах, затуманивает его разум. В ужасе он замечает, как его член снова вздрагивает. Какого хуя?

— Ремус, — стонет Сириус, — ты когда-нибудь затыкаешься?

Он хватает Сириуса за волосы, заставляя его поднять голову, и наклоняется к его лицу. Ремус ухмыляется.

— Заставь меня.

Ох, блять…

Сириусу больно. Все его тело болит так, словно он пробежал марафон. Его член настолько чувствительный, что Сириус думает, что тот больше никогда не встанет. Затем Сириус смотрит на лежащего на спине Ремуса, который оперся ногами на стену, а голову положил Сириусу на бедра, и думает еще раз.

— Ладно, давай проясним? — внезапно спрашивает Ремус, поворачивая голову, чтобы взглянуть на Сириуса вместо того, чтобы разглядывать потолок. — Потому что я правда думаю, что все достаточно очевидно, но ведь это ты, так что я даже не знаю…

Сириус смеется и запускает пальцы в кудри Ремуса.

— Да, — говорит он, веселясь. — Да, достаточно очевидно.

— Скажи, — требует Ремус.

— Да, теперь мы вместе, — отвечает Сириус. — Если ты хочешь.

Ремус улыбается.

— Я люблю тебя. Конечно, я хочу.

Сириус вздыхает и прикрывает глаза. Слышать, как Ремус говорит об этом без задней мысли… Это пугает его.

— Ремус… я… — Сириус хмурится. — Не знаю, заметил ли ты. Но я в жопе.

— Такого я что-то не припомню, — двусмысленно тянет Ремус, но потом становится более серьезным, когда Сириус окидывает его раздраженным взглядом. — Ага… у меня были такие мысли. В чем дело?

Сириус даже не знает, откуда начать. Он хотел бы не быть таким измотанным и радостным, возможно, тогда бы он мог объяснить все гораздо лучше.

— У меня было дерьмовое детство. Я… Я не думаю, что я… — больно говорить об этом. — Я не думаю, что я знаю, как любить. Я не думаю, что способен на это.

Ремус, ничуть не беспокоясь, поднимает брови.

— Разумеется, ты способен, — говорит он с такой уверенностью, что Сириус ему почти верит. — Почему ты так говоришь?

Как вообще человеку начать описывать то, как его воспитывали? Как он может объяснить, что его жизнь, до сегодняшнего момента, была полнейшим беспорядком? Все эти женщины, с которыми он встречался, все эти женщины, которым он сделал больно. Он знал, чего они хотели; он просто не мог дать им этого. Он пытался, правда, пытался. Не смог.

Сириус пытался притвориться, что, может быть, он действительно был влюблен в свою последнюю девушку. Может быть, он просто не понял, как выглядит любовь, и это ей и было. Может, он просто… ничего не смыслил в любви. Может, если бы он вел себя так, то однажды бы и почувствовал себя так же.

Все это кончилось тем, что он, охладевший и подавленный, бросил все, над чем работал, и сбежал в Берлин.

Хотя из-за этого он познакомился с Ремусом, так что…

— Все мои отношения были ебаной катастрофой, — говорит Сириус. — Ничего не получалось.

Ремус в непонимании хмурится, а затем слегка смеется.

— Ну и что? — говорит он, поднимая бровь. — У меня тоже. Поэтому люди одиноки, Сириус. Потому что до этого у них ничего не получалось. А если бы получалось, то они бы не были одни. Как глупо.

Сириус фыркает. Тут он прав.

— Да, ладно, ты прав, — признает он. — Но причина в том, о чем я говорю.

— Слушай, — спокойно говорит Ремус, — иногда люди подходят друг другу. А иногда они перестают подходить друг другу. Как ты сказал? Дерьмо случается?

Они оба смеются, и Ремус поворачивается на бок, оставляя легкий поцелуй на бедре Сириуса.

— Знаешь, я не жду, что ты скажешь это в ответ, — говорит он. — Я сказал это не поэтому. Просто перестань так сильно беспокоиться и… Не знаю, приди и поговори со мной, если почувствуешь, что что-то идет не так. Мы с этим разберемся.

— Без риска нет веселья? — спрашивает Сириус шутливо.

— Ага, — ухмыляясь, соглашается Ремус. — Просто делай то, что чувствуется правильным.

— Знаешь, из твоих уст все так легко звучит, — вздыхает Сириус. — Со мной просто так ничего не происходит.

Сириус знает, что это не совсем так. В конце концов, с ним произошел Ремус.

Ремус раздраженно на него смотрит.

— Ты… — фыркает он. — Думал, стоишь там, такой умный, — он взмахивает рукой в центр комнаты. — Говоришь, как мне надо стараться ради вещей. Ты вообще знаешь, как я старался ради этого? Да я годами ни к чему не прикладывал столько усилий, — Ремус закатывает глаза. — Тот балл ты не заслужил. Я накинул его тебе просто потому, что люблю тебя.

С такого ракурса Сириус об этом не думал. Он задумчиво смотрит на Ремуса.

— Это просто, — затем говорит Ремус. — Но и для меня это не легко. Я не говорю это с легкостью.

И вот в чем дело, да? Две вещи, которых Сириус больше всего боялся. Может, он не думал, что это правда, не хотел верить в это, но сомнения внутри него все еще оставалось. До этого у него ничего не складывалось, так почему должно сейчас? Ремус не совсем соответствовал образу надежного человека, так почему в этот раз будет по-другому?

Но ведь другого пути узнать, кроме как попытаться, не было, да? И Сириус действительно, действительно хотел попытаться.

— Я верю тебе, — решает Сириус. — Просто хочу убедиться, что ты не разочаруешься…

Ремус улыбается.

— Не разочаруюсь, — уверяет он. — Мне не нужно слышать, как ты говоришь это, чтобы знать, что это так.

Сириус улыбается. У Ремуса всегда была способность слышать то, что не сказано, и видеть вещи до того, как Сириус вообще поймет, что они там есть. Может, это было еще одним таким случаем. Может, Сириусу стоит просто довериться ему.

— Но вот, что мне действительно интересно, — фыркая, тянет Ремус. — Где моя анкета? Потому что мне есть, что сказать…

Сириус запрокидывает голову и смеется.

— О, неужели, уже есть, что сказать? — ехидно спрашивает он. — Думаешь, тестового образца было достаточно?

Ремус стонет.

— Ты прав, — решает он и запускает руку Сириусу между бедер. Сириус не специально издает долгий, протяжный вздох, ноги сами по себе раздвигаются шире — теперь это почти что инстинктивная реакция на Ремуса. — Думаю, мне никогда не будет достаточно…

Он тянется вверх, чтобы поцеловать Сириуса, уже мокрыми и горячими губами, и обхватывает пальцами его полутвердый член.

— 9:6, кстати. Это было хорошо, — добавляет он.

Chapter Text

Höchste Höhen, tiefste Tiefen. An warmen Tagen glaub ich wirklich
Dass mich alle lieben und fühl mich als könnt ich fliegen

Dann kommt die schwarze Wolke, macht mich klein und ich will mich erschießen
Standardkrisen eines manisch Depressiven!

Самые высокие высоты, самые глубокие глубины.

В теплые дни я действительно думаю,

что все любят меня,

И я чувствую, что могу летать.

Затем приходит черное облако,

Оно делает меня маленьким, и я хочу застрелиться

Стандартные кризисы маниакальной депрессии!

– Prinz Pi, Schwarze Wolke

Следующим утром Сириус предсказуемо опаздывает на работу. Не потому что они проспали; на самом деле, они не спали всю ночь. Но уйти от Ремуса было непростой задачей.

Частично потому, что Сириус не хотел. Расставаться с Ремусом всегда было тяжело, но особенно после всего, что произошло той ночью. Это было подобно магнитной тяге — каждый раз, когда Сириус собирался вставать, он каким-то образом оказывался еще ближе к Ремусу. Он боялся, что если ему придется уйти, тогда то, что произошло между ними, исчезнет, растворится в утреннем свете, унесется ветром.

Частично потому, что Ремус совсем не помогал. Вел себя как паршивец и знал об этом, судя по самодовольным улыбкам и сверкающим глазам. Он целовал Сириуса, медленно и сладко, переплетал их пальцы, ноги, утягивал его обратно каждый раз, когда Сириус пытался уйти. А когда Сириус все-таки встал, Ремус улыбнулся, потянулся, бесстыдно демонстрируя себя, и издал звуки. Сириус вставал и возвращался в постель трижды, прежде чем нашел в себе силы и забрался в душ.

А затем в коридоре был прощальный поцелуй, который, казалось, длился вечность; Ремус все еще голый, совершенно не обеспокоенный перспективой возвращения Маркуса, который застал бы его в таком виде. Хотя в итоге именно Ремус рассмеялся и буквально вытолкнул Сириуса за дверь, тем самым срывая так называемый пластырь.

Сириус объективно был уставшим и вымотанным. Воздух снаружи был холодным и туманным, всю ночь шел дождь. Поезда были заполнены настолько, что было некомфортно.

Однако Сириус не мог стереть с лица улыбку. Она была отвратительной. Абсолютно не к месту. Безумной.

Ему было плевать.

— Сириус! Боже, ты опоздал!

Сириус поднимает брови, глядя на Дюка, который прицепился к нему сразу же, как только он вошел в здание.

— И? У нас пожар?

Дюк окидывает его встревоженным взглядом.

— У нас презентация через десять минут! Тебя не было на репетиции!

Оу. Сириус совершенно забыл об этой идиотской презентации их текущей маркетинговой стратегии, которою ему надо было провести перед всем штатом сотрудников.

— Мне не нужна репетиция, — говорит Сириус и закатывает глаза. — Кто я по-твоему? Какой-то сопливый новичок? Собери свои вещи, встретимся в переговорной.

Вообще-то ему нужна ебаная надбавка за то, что он имеет дело с такими людьми. Репетиция! Сириус фыркает себе под нос, направляясь в переговорную и вешая куртку возле двери. Он мог бы быть мертвым и все равно справиться отлично. Что уж говорить об одной бессонной ночи.

Потому что Сириус может ненавидеть свою профессию, презирать свою работу и класть хуй на эту компанию, но он хорош в том, что делает. Это не далось ему просто так, он работал много и упорно, чтобы оказаться там, где он сейчас — если он должен делать то, что он ненавидит, то, по крайней мере, он будет лучшим в этом деле; так он решил, поступив в Оксфорд — и сейчас он был уверен в своих способностях.

Презентация прошла хорошо, но все, о чем может думать Сириус, — Ремус. Из-за воспоминаний о прошлой ночи он периодически останавливается и пытается успокоить свое трепещущее сердце. Сириусу кажется, будто ему снова шестнадцать — возбужденный, нестабильный, влюбленный.

Оу.

— А-а, — вслух говорит Сириус.

Оу, так вот, на что это похоже?

— Я идиот, — бормочет Сириус, наливая себе еще кофе.

— D’accord.

Сириус смотрит поверх кофейника и окидывает Марлен невпечатленным взглядом. Она новенькая, работает даже меньше, чем Сириус — еще один веб-разработчик. Было бы что разрабатывать…

Она воплощение эстетики французской девушки. Удивительно, но она и вправду француженка — прямые светлые волосы, определенно высветленные, но самым дорогим образом из всех возможных, модные темные круги под глазами с тяжелыми векам, крошечные блестящие кольца на всех пальцах. Может быть, Сириус слегка побаивается ее. Она выглядит как та, с кем ему лучше не связываться. Однако он постоянно это делает.

— Марлен, — приветствует он ее. — Как так выходит, что я как не посмотрю, ты не работаешь?

— Сириус, — тянет она. Ее голос низкий и хриплый, разительно контрастирует с ее детским лицом. — Как так выходит, что ты делаешь абсолютный минимум, а все всё равно боготворят тебя?

Сириус фыркает, глядя на нее.

— Потому что мой абсолютный минимум равен твоему выгоранию, — отвечает он. — Как прошли выходные? Сколько мужчин обезглавила, Богомол?

Она фыркает в ответ.

— Пять. А ты?

— Шесть, — говорит Сириус и подмигивает ей. — Я выиграл.

Марлен поджимает губы.

— Не-а, я не вру. Ты врешь. Я выиграла, — она поднимает идеально выщипанную бровь. — Но ты выглядишь так, будто тебя хорошенько трахнули.

— Спасибо, — говорит Сириус. — Мой новый уход за кожей.

Она улыбается.

— Дай угадаю, секрет в свежей сперме?

Сириус закатывает глаза и смеется, улыбка Марлен становится шире.

— Марлен, а как понять, что ты влюблён? — спрашивает он, повинуясь внезапному порыву.

Она смотрит на него, медленно оглядывая, и элегантно пожимает одним плечом.

— Когда ты начинаешь задавать своим коллегам этот вопрос.

Туше.

Остаток дня тянулся вечность, пока Сириус гонял эту мысль по кругу в своей голове. Сами по себе мысли новыми не были, не было никакого внезапного прозрения или невероятного осознания. Ничего не поменялось, как и сказал Ремус — говоришь ты об этом или нет, сути вещей это не меняет.

Это просто ракурс, с которого он на все смотрит. Потому что он был в курсе, что Ремус Люпин был для него чем-то особенным, но он не думал, что это было любовью. Он думал, что это из-за того, что Ремус Люпин был особенным.

Теперь он понимает, что воспринимает Ремуса, как кого-то особенного, потому что он влюблен.

В каком-то смысле он ждет, пока испугается. Сириус ждет терпеливо — в конечно счете его разум догонит сердце и забьет тревогу. Этого не происходит. На самом деле, это больше похоже на облегчение. Как будто искать ключи дома — ты знаешь, что они там, просто не знаешь, где именно — а потом найти их в самом очевидном месте. Это не является чем-то неожиданным, ты просто спрашиваешь себя, а как ты не додумался посмотреть там в первую очередь.

Когда Сириус выходит с работы, снова идет дождь, как будто Берлин решил, что три солнечных дня подряд — перебор. Когда он добирается до дома, он почти полностью промок; ругается и поскальзывается на полированном полу у входа в дом. Все, о чем он думает — это то, как он зайдет внутрь и примет горячий душ. Он настолько увлечен этой перспективой, что вообще ничего не видит, настолько, что чуть ли не спотыкается о…

Прислоненный к двери его квартиры круглый красно-белый дорожный знак.

Разворот запрещен.

Сердце Сириуса пропускает удар, а затем пускается галопом. О Боги, он любит его. Сириус улыбается и достает телефон, протирая влажный экран перед тем, как набрать номер.

Проходит едва ли один гудок, а затем Ремус отвечает.

— Ja?

— Такая забавная штука приключилась, — говорит Сириус, все еще разглядывая дорожный знак.

— О, правда? — спрашивает Ремус с притворным безразличием.

— Кто-то оставил возле моей двери знак, запрещающий разворот, — говорит Сириус. — Как думаешь, что это значит?

— Хм, хороший вопрос, — беспечно говорит он. Сириус слышит, как он улыбается, даже сквозь трубку. — Я бы сказал, что этому кому-то ты очень сильно нравишься.

 — Думаешь? — спрашивает Сириус, веселясь. — Я не знаю, как передать этому кому-то сообщение, но я бы хотел, чтобы он знал, что, если его арестуют за кражу государственной собственности, я не буду его вызволять.

Ремус громко смеется.

— Конечно, я не уверен, но я бы сказал, что у кого-то, делающего такие вещи, достаточно опыта в подобном, и тебе не стоит забивать свою милую голову этим.

Сириус фыркает.

— Ладно. Почему эта штука здесь, а ты нет?

— Я надеялся, что ты спросишь, — счастливо говорит Ремус. — Посмотри вверх.

Сириус не знает, чего он ожидал. Может, что Ремус будет свисать с потолка как какой-то немецкий Питер Паркер в своем костюме. Но там ничего нет.

Смех Ремуса звучит у него в ушах.

— Я шучу, — говорит он. — Мне пришлось заскочить на работу, отдать кое-какие бумажки. Скоро приду.

С раздраженным вздохом Сириус кладет трубку и с сомнением оглядывает знак. Наверное, ему стоит занести знак внутрь до того, как его соседи настучат на него, или еще что. 

***

Сириус только выходит из душа, как в дверь звонят.

— Господи Иисусе, — говорит Ремус. — Ты прямо просишь об этом, да?

Он медленно оглядывает Сириуса с головы до ног и ухмыляется. Сириус делает шаг в сторону, чтобы пропустить Ремуса внутрь, и быстро закрывает дверь, пока их никто не увидел. Он опускает взгляд — на нем лишь наспех завернутое полотенце и ничего больше.

— Ты сделал это со мной, — заявляет Сириус. — Не тебе и жаловаться.

— А кто жалуется? — спрашивает Ремус, приподняв брови, и толкает Сириуса к стене одной рукой. — Я не жалуюсь.

Он плавно опускается на колени перед Сириусом и драматично срывает с него полотенце, отбрасывая его на пол. Сириус сглатывает — одного взгляда на Ремуса, все еще полностью одетого, стоящего перед ним на коленях, уже достаточно, чтобы его кровь вскипела.

Ремус улыбается ему и облизывает губы, глаза за стеклами очков темные и голодные. Сириус все еще не может поверить, что это создание выбрало быть его, со знанием дела вошло в его жизнь и решило остаться, увидело Сириуса настоящим и влюбилось в него.

Того, как сексуально и медленно губы Ремуса скользят по члену Сириуса, уже слишком много. Увлеченность, с которой он отсасывает ему, ошеломляет — никогда Сириус не видел, чтобы кто-то сосал с таким честным желанием. Не из необходимости или снисхождения, а с неизменной преданностью.

Сириус проводит рукой по влажным волосам и, из чистого любопытства, слегка надавливает на затылок Ремуса, заставляя его взять глубже, быстрее. Ремус обхватывает его бедра и стонет, вибрация расходится дрожью по спине Сириуса. Он не останавливает Сириуса, он поощряет. Сириус закусывает нижнюю губу и осторожно толкается, боясь, что он мог не так понять язык его тела, но вместо этого Ремус отпускает его бедра и заводит руки за спину. Когда он открывает глаза и смотрит на Сириуса снизу вверх, его выражение напоминает смесь похоти, восхищения и доверия.

Олицетворение чистого подчинения.

И Сириус сдается, потому что, а как иначе? Не когда Ремус, мать его, Люпин смотрит на него вот так, с расширенными зрачками и губами вокруг его члена. Он воплощение влажной мечты.

Сириус трахает его в рот, сначала неуверенно и медленно, затем смелее и быстрее. И Ремус не против, его рот влажный и податливый, глаза закрыты, черты лица складываются в чистое блаженство. И Сириус любит его, любит его, любит его…

— А-а, — Сириус запрокидывает голову назад, бедра дрожат, и кончает. — Блять, Ремус…

Когда все заканчивается, Ремус с колен не встает. Он смотрит на Сириуса, руки все еще сцеплены за спиной, губы влажные и пухлые, дышит тяжело — доверяет, ждет.

— Иди сюда, — бормочет Сириус, нежно взъерошивая его волосы дрожащей рукой. Блять, что он с ним делает…

Ремус тут же поднимается, и Сириус притягивает его ближе, опуская подбородок для поцелуя. Поцелуй влажный и горячий, и Сириус чувствует вкус самого себя на губах Ремуса. Все его тело напряжено — как у кота перед прыжком, и Сириус трогает его через ткань джинсов. Он настолько возбужден, что, должно быть, ему больно. Словно подтверждая это, Ремус испускает тихий вздох ему в губы и углубляет поцелуй, почти умоляя.

Сириус расстегивает его штаны и дыхание перехватывает, когда он понимает, насколько влажное белье Ремуса под джинсами, пропитанное естественной смазкой. Блять. Игнорируя часть с дальнейшим раздеванием — напряженное лицо Ремуса исключает любое терпение — Сириус запускает руку под резинку трусов и трогает его прямо так.

С протяжным стоном Ремус двигает бедрами, инстинктивно толкаясь в кулак Сириуса.

— Пожалуйста… Давай, — он передергивает плечами и запрокидывает голову, цепляясь за плечи Сириуса, будто от этого зависит жизнь. — Блять, Сириус, я сейчас…

Не понадобилось и дюжины движений, чтобы он кончил, лишь удивленное «о!», застывшее на губах, будто он и сам не ожидал от себя такого. Другой рукой Сириус держит его за талию, боясь, что Ремус может рухнуть на пол, учитывая, как сильно дрожат его ноги, а другой рукой продолжает водить по члену, рука с легкостью скользит с каждым движением.

Сириус чувствует себя ошеломленным такой интенсивностью, не ожидая такого уровня энтузиазма после всего лишь минета. Прошлой ночью, когда у них был секс, Ремус не был таким… увлеченным? обезумевшим? безбашенным?

Что ж, вообще-то, слегка был. До тех пор, пока Сириус не сказал ему, что это его первый раз.

Оу. Сердце Сириуса сжимается. Должно быть, ради Сириуса ему пришлось взять себя в руки. Предпринять реальную попытку контролировать происходящее, даже если во время секса с ним такого не было, просто потому что он знал, что Сириусу это нужно.

Блять, Сириус любит его.

— Как насчет того, чтобы ты тоже сходил в душ? — спрашивает Сириус, когда Ремус успокаивается, его голова тяжело лежит на плече Сириуса. — А? Звучит хорошо?

Ремус кивает и вздыхает.

— Да… Спасибо.

Сириусу приходится сделать вдох, чтобы усмирить свои эмоции. О, этот милый, милый человек… 

***

 — Это твоя квартира? — с неверием спрашивает Ремус, оглядываясь.

Он остался в своей футболке, но надел спортивные штаны Сириуса. И нижнее белье Сириуса, раз его собственное было грязным. У Сириуса все еще голова идет кругом, когда он думает об этом — такая новая для него концепция. Но да, конечно, Ремус — мужчина, они примерно одной комплекции, он может носить его одежду. Его нижнее белье. Почему нет?

— Ты не только что сюда переехал, — продолжает Ремус и окидывает Сириуса Взглядом. — Schatz, она же полностью пустая.

Сириус наклоняет голову и слегка улыбается.

— Как ты меня назвал?

Ремус тоже улыбается и пожимает плечами.

— Просто… Как вы это называете? Милое имя? Для партнера.

— Ласковое прозвище, — подсказывает Сириус и ухмыляется. — Schatz?

— Типа… сокровище? Дорогой? — Ремус нетерпеливо взмахивает рукой. — Пофиг. Смысл не в этом. Где все твои вещи?

Сириус как бы ожидал, что такой разговор рано или поздно произойдет, особенно когда Ремус заглянет к нему в гости. Его квартира все еще выглядит такой же огромной, как когда он только переехал — он купил себе немного одежды, более повседневной, на случаи, когда он не работает, и книжный шкаф, который он заказал онлайн для своих художественных принадлежностей. Но в остальном, квартира все еще была очень пустой.

Дорожный знак гордо подпирает стену возле кровати Сириуса, и Ремус с улыбкой смотрит на него.

— У тебя ничего нет, ведь так? — спрашивает Ремус, выглядя слегка грустным.

— Я минималист, — говорит Сириус и ухмыляется.

Ремус закатывает глаза.

— Точно нет. У тебя по как минимум три разных, но совершенно одинаковых светло-голубых рубашки.

— Их семь, — шутит Сириус. — На каждый день недели. Это минималистический подход — больше никаких мук выбора по утрам.

На самом деле, у Сириуса четыре рубашки. И они точно не одинаковые — разные оттенки, разный покрой, вот уж спасибо.

Ремус оглядывается еще раз и затем его лицо освещается. Он вскидывает руку вверх и улыбается.

— Я знаю, что делать! Auf zu IKEA!

Он произносит «Икея» на немецкий манер, что больше похоже «И-кэа», и Сириус улыбается от того, как это мило. Затем он посылает Ремусу умоляющий взгляд.

— Ремус, я устал, — честно говорит он. — Я не спал всю ночь, а потом весь день работал. Все, чего я хочу, так это забраться в кровать и выключить свет. Можем оставить это на другой день?

Ремус поднимает брови и смотрит на него с сожалением.

— Оу, да, я забыл, — неловко говорит он. — После того, как ты ушел, я еще поспал… — затем он вздыхает и смотрит на телефон, проверяя время. — А я сегодня вечером работаю…

Сириус замечает, что их графики вообще не стыкуются. Он знал, что Ремус работает в клубе, что включало в себя ночные смены, но он правда не думал об этом так часто — казалось, Ремус всегда был свободен тогда же, когда и Сириус. А может, это было потому, что он, самом деле, отказывался от здорового сна из-за Сириуса.

— Когда тебе нужно уходить?

Он улыбается.

— Где-то часа через три.

Сириус кивает.

— Не думаю, что я продержусь так долго, извини…

— О, нет, не надо, — тут же говорит Ремус и садится на кровать, хлопая по матрасу позади себя. — Как насчет того, чтобы ты поспал, я вздремну с тобой, а потом пойду на работу.

С ощутимым облегчением Сириус ложится на кровать, и Ремус тут же обхватывает его руками. Он притягивает его поближе, накрывает их одеялом и выключает свет.

— Когда ты обычно работаешь? — спрашивает Сириус, зевая. — Какой у тебя график?

Ремус утыкается носом в его макушку и вздыхает.

— У меня двадцатичасовой контракт, — объясняет он. — По пятницам и субботам я беру вечерние смены, иногда еще по воскресеньям, зависит от того, сколько людей на смене. И еще один или два вечера в течение недели.

Сириус хмыкает.

— Тяжело с графиком сна?

— Я могу спать в любое время в любом месте, — со смешком говорит Ремус. — Так что я не против. Обычно я сплю до обеда по выходным, потом отсыпаюсь весь понедельник. И я стараюсь спать как можно больше по пятницам.

— Я запутался, — бубнит Сириус и зевает, его мозг уже отключается, убаюкиваемый глубоким голосом Ремуса и теплом, исходящим от его тела. — Разберемся. Давай завтра после работы ты придешь сюда и поспишь здесь? А потом можем отправиться в Икею, как ты и хотел.

Ремус звучно целует его в макушку и хихикает.

— Юху! Икея!

У Сириуса не хватает сил закатить глаза, он уже засыпает с улыбкой на губах.  

***

 — Важный вопрос: хот-доги до или после шопинга, — Ремус выпускает струйку дыма и решительно тушит сигарету о мусорку возле входа. Он выглядит таким же свежим и энергичным, как и всегда, несмотря на то, что всю ночь работал: он вернулся в квартиру Сириуса, как раз когда тот зашнуровывал свои беговые кроссовки.

Долгое время Сириус не спал так хорошо. Может потому, что он был полностью вымотан, или потому, что, когда он уснул, рядом с ним был Ремус. Сириус никогда не был тем человеком, которому кто-то нужен в кровати — по возможности он предпочитал спать в одиночку. И он особенно ненавидел засыпать, обнимаясь; что-то в этом навевало на него клаустрофобию. Но вчера он даже не подумал об этом, когда Ремус закинул на него руки.

— Я не настолько голоден, — говорит Сириус, пожимая плечами. — Но если хочешь, можешь взять один.

Ремус шокированно на него смотрит.

— Один?!

Сириус фыркает от смеха.

— А сколько ты хочешь?

— Сколько я хочу съесть или сколько я смогу съесть? — уточняет Ремус с ухмылкой. — Подожди, не говори. Потому что ответ на оба вопроса — все.

Они заходят в огромный холл через крутящиеся двери. Кажется, в магазине много народу, что и не удивительно для вечера субботы. Сириус чувствует еще меньше энтузиазма по поводу этой затеи, чем до этого.

— У тебя будет гастрит, — предупреждает его Сириус.

— Оно того стоит, — со смехом восклицает Ремус. Он почти что запрыгивает на эскалатор, ведущий к той части магазина, где находятся комнаты, а потом поворачивается, чтобы посмотреть на Сириуса.

— Ты такой ребенок, — сообщает ему Сириус. — Наверное, надо было тебя оставить в детском уголке.

Ремус шевелит бровями.

— Думаешь, это угроза? Шутка обернулась против тебя, у них есть бассейн с шариками, — говорит Ремус с огромными глазами.

Сириус морщится.

— Просто представь, как там грязно.

 — Dreck reinigt den Magen,— сообщает ему Ремус, беспечно пожимая плечами, а потом ухмыляется, сталкиваясь с не понимающим взглядом Сириуса. — Надо тренировать иммунную систему! Возможно, в детстве я облизал все детские площадки, и посмотри — я в полном порядке!

Сириусу приходится схватить его за руку, когда Ремус, стоящий к нему лицом, неизбежно спотыкается о край эскалатора, когда они доезжают до верхнего этажа.

— Я бы не был так уверен, — ворчит он.

Ремус наклоняет голову и хмурится, и Сириусу внезапно становится стыдно за то, что он ведет себя как мудак. Он никогда не видел, чтобы Ремуса обидело хоть что-то из того, что он говорил ранее, но ведь это не значило, что такого никогда не произойдет. И… что ж, теперь это было по-другому, ведь так? Они… теперь в отношениях. Сириусу все еще трудно полностью осознать это.

Но Ремус, все еще держащийся за локоть Сириуса, просто оттягивает его в сторону, пропуская других посетителей, и облокачивается на перила.

— Все хорошо? — спрашивает он по-доброму.

Сириус поднимает бровь и пожимает плечами.

— Конечно, а что?

— Просто ты сегодня особенно хмурый, — говорит он. — Так расскажи мне, что происходит в твоей голове.

Он прав, разумеется, как это часто и бывает. Весь день, с тех пор, как проснулся, Сириус был в странном настроении. Все было нормально, даже хорошо. Сейчас выходные, погода снова замечательная, Сириус устроил себе прекрасную пробежку и вернулся к завернутому в одеяло Ремусу, только кудрявая макушка торчит. Все хорошо, больше, чем хорошо, идеально, на самом деле…

— Прости, — вздыхает Сириус и проводит рукой по волосам, расстроенный и не знающий, что сказать. — Я просто чувствую… Я не знаю. Забудь, это глупо.

— Тебе не нужно говорить об этом, если ты не хочешь, — говорит Ремус, слегка улыбаясь. — Просто я бы хотел понять.

Сириус слегка смеется, смех получается каким-то горьким даже для его собственных ушей.

— Да, я тоже, — бормочет он. — Пустяки. Все хорошо.

Ремус задумчиво на него смотрит.

— Слишком хорошо? — спрашивает он понимающе.

От этого желудок Сириуса скручивает в бесполезной тревоге. Потому что Ремус снова прав. Это и правда слишком хорошо. Сириусу знакомы высокие взлеты и низкие падения, это американские горки длиною в жизнь, на которых он застрял с самого детства. Бесспорно, очень долгое время он был внизу; состояние, идущее слегка вверх с тех пор, как Ремус появился в его жизни, но последние дни… Как будто его на катапульте вдруг запустили в стратосферу. 

Чем выше взлет, тем больнее будет неизбежное падение. Сириус принимает это еще до появления первых тревожных звоночков.

— Я просто жду, пока случится что-нибудь плохое, — признается Сириус.

— О, случится, — с легкостью отвечает Ремус и улыбается. — Всегда случается. Так в чем смысл бояться этого?

Конечно, никакого. Не то чтобы способность или неспособность Сириуса наслаждаться хорошими вещами повлияла бы на это. Хотя, объяснить Сириус не может, в этом нет никакой логики.

— У тебя никогда нет такого чувства? — спрашивает он. — Что вещи слишком хорошие, чтобы быть правдой.

— Нет, — тут же говорит Ремус и слегка наклоняет голову. — Но я не самый хороший пример. Мое самое худшее уже случилось. Все остальное бесконечно лучше, так что я просто принимаю вещи такими, какие они есть.

Сириус чувствует себя необъяснимо виноватым — его проблемы по сравнению с проблемами Ремуса сильно преувеличены, хотя он ни в коем случае не ответственен за смерть своей семьи. И в то же время немного раздраженным. Из уст Ремуса все всегда звучит так легко; и хотя сам бы Ремус поспорил, что это не легко, а просто, Сириусу иногда трудно увидеть разницу между этими двумя понятиями.

— Думаю, нам пора идти, — говорит Сириус и разрывает зрительный контакт, следя за потоком людей, сходящих с эскалатора, невидящим взглядом. Когда он не получает ответа какое-то время и оборачивается, то Ремус смотрит на него, прищурив глаза.

— Ты думаешь, что плохие вещи всегда приходят после хороших, или ты думаешь, что не заслуживаешь хороших вещей?

Столкнуться с таким вопросом для Сириуса не в новинку, но Ремусу все равно удается ввести его в ступор.

Головой Сириус понимает, что это не соотносимые между собой вещи. Нет никакого высшего разума, решающего кто и что получит. Нет никакого правила, как распределяется счастье. Во вселенной нет равновесия, которое можно было бы поддерживать, все человеческое существование — это просто энтропия.

Сердцем Сириус чувствует себя самой большой ошибкой. Будто все его спокойствие — иллюзия, пузырь, готовый лопнуть, как только кто-то обнаружит подмену и все исправит.  Будто он шпион, которого раскроют, как только причина его радости поймет, что на самом деле происходит.

А причина, естественно, Ремус Люпин.  

Сириус все еще боится того, что может произойти, когда Ремус решит, что с него хватит.

Они уже обсуждали это, Сириус несколько дней пытался оправдать этот страх, даже до того, как Ремус рассказал ему о своих чувствах. Это излишне пессимистично, и все говорит об искренности привязанности Ремуса, Сириус действительно доверяет ему.

Он знает, что нет лучшего способа, чем попробовать и узнать. Что единственная альтернатива — вообще не попытаться, а это буквально проигрыш еще до начала игры. Что у самого Ремуса было гораздо больше причин тревожиться об этом — ведь все-таки, это был Сириус, кто основательно проебался еще до того, как все дошло до романтики.

Но это не легко и не просто. Проблема, страх, неважно каким необоснованным он может быть, никуда не уходит. Не важно, сколько вы об этом разговариваете.

— Я не думаю, что я не заслуживаю хороших вещей, — честно говорит Сириус. — Я просто не думаю, что заслуживаю тебя.

Честно говоря, Сириус ждет, что Ремус выдаст какую-нибудь мудрость в стиле печенек с предсказаниями, или еще какой-нибудь болезненный вопрос (возможно, что-то в духе «ты думаешь, все всё время получают то, что они хотят?»), или, по крайней мере, цитату из стихотворения или песни.

Вместо этого Ремус щелкает языком, очевидно раздраженный, и смеривает Сириуса Взглядом.

— Заслуживаешь чего, Сириус? — с вызовом спрашивает он и указывает на себя. — Этот нестабильный беспорядок вместо человека? Без образования, без надежной работы, без перспектив. Я не знаю, кем ты меня видишь, но я тебя уверяю, я не какой-то там идеальный мужчина.

Возможно, это самое взволнованное состояние, в котором Сириус видел Ремуса. Его взгляд жесткий и направлен прямо на Сириуса, челюсти сжаты, весь язык его тела кричит о невероятном напряжении. Как будто он готов ударить или сбежать.

Оу. Ремусу тоже страшно.

По какой-то странной причине Сириус, несмотря на противостояние, расслабляется. Просто Ремус всегда такой легкий на подъем и уверенный, кажется, что он совершенно не парится о таких вещах. Каждый день Сириусу приходится напоминать себе, что не все является тем, чем кажется. Он не один в своей неуверенности.

Чувство яростной защищенности одолевает его. Блять, он его любит…

— Ты думаешь, я идеальный? — спрашивает Сириус.

— Конечно, — тут же отвечает Ремус, не колеблясь, без тени сомнений в голосе. Он все еще пялится на Сириуса, будто говоря «давай, поспорь со мной». От этого сердце Сириуса подпрыгивает.

С улыбкой, которая, возможно, была мягче, чем Сириусу бы хотелось, он поднимает руку и убирает волосы со лба Ремуса.

— Так высокомерно с твоей стороны. Думать, что это ты тот самый, которому довелось быть с идеальным мужчиной, — говорит он, забавляясь. — Я не такой. И не думаю, что ты такой. Я думаю, что для меня ты идеален.

Ремус замирает и моргает, ничего не понимая. Сириус качает головой и продолжает.

— Мне плевать на твое образование и на то, какая у тебя работа. Кто я, по-твоему? Если бы я хотел себе трофейную жену, я бы остался в Лондоне. И это было бы невероятно благородно с моей стороны — судить о чьем-то психическом состоянии по тому дерьму, с которым я имею дело.

Его закрытое выражение лица становится все более и более беззащитным, пока Сириус продолжает говорить, и, в конце концов, Ремус почти что притягивает его к себе и целует. Поцелуй необходимый и отчаянный, но совсем не в сексуальном смысле, и Сириус чувствует, как его сердце бьется с каждым движением губ Ремуса, с каждым дрожащим вдохом, что он делает, с каждый прикосновением его языка к языку Сириуса.

— Блять, — бормочет ему в губы Ремус. — Я уже люблю тебя. Тебе надо перестать говорить такие вещи.

Сириус хихикает.

— Это было довольно напряженно. Какой счет? Я потерялся.

Ремус издает нетерпеливый звук и снова целует Сириуса, отчего последний на краю сознания болезненно улавливает, что у них только что был важный для отношений разговор, так они теперь еще и целуются в заполненной людьми Икее, как будто других мест не было.  Обожаю

— Кому какая нафиг разница? — говорит Ремус, и Сириус скорее чувствует, чем видит его улыбку. — Мне никакой.

— Мне тоже, — соглашается Сириус.

Chapter Text

Es ist so leicht ehrlich zu dir zu sein

Es ist so einfach, wenn ich sage, „nein“

Oder: „Ich bin noch nicht so weit“

Du gibst mir Zeit

Так легко быть честным с тобой.

Так просто, когда я говорю «нет»

Или «я ещё не готов» –

Ты даёшь мне время

– AnnenMayKantereit, Vielleicht vielleicht

Совместный поход в магазин мебели с Ремусом выглядит в точности так же, как Сириус и представлял. Ремус полностью слетает с катушек, то, как поменялось его отношение после разговора по душам, раздражает, и Сириуса почти укачивает от таких перепадов настроения.

Он трогает все. У него множество мнений насчет различных комнат-инсталляций, которые представлены в магазине. Он настаивает на том, чтобы присесть на каждый диван, даже если у Сириуса уже дома есть диван. Он делает вид, что читает ненастоящие книги на полках. Он открывает каждый шкаф, мимо которого они проходят.

И это было бы невероятно нервирующим, если бы Сириус не был так сильно в него влюблен.

— Как думаешь, мне стоит купить новую кухню? — задумчиво спрашивает Ремус, стоя перед выставочным кухонным гарнитуром. Он полностью черный, с матовым передом и кожаными вставками на ручках ящиков — очень милый, если на него просто смотреть, но совершенно непрактичный в повседневной жизни.

— У тебя есть кухня, — удивленно напоминает ему Сириус.

Ремус решительно его игнорирует и открывает дверцу углового шкафчика. Она распахивается, показывая замысловатую конструкцию, напоминающую карусель, которая увеличивает маленькое пространство. Ремус довольно вздыхает.

— Мне это нужно.

Сириус ухмыляется и показывает ему на ценник. Глаза Ремус становятся шире, и он захлопывает дверцу.

— До свидания! — заявляет он, уже уходя прочь. Сириус просто качает головой.

Помимо того, что Ремус ведет себя как ребенок, дорвавшийся до сладостей, он действительно довольно неплохой помощник, если дело доходит до того, чтобы выбирать вещи для Сириуса. Иногда Сириус забывает, что Ремусу на самом деле столько же лет, сколько и ему.

— Неплохо, — соглашается Ремус, проводя рукой по поверхности стола. — Но он… как вы говорите? Сложный в уходе? Все влажное будет оставлять следы, тебе придется постоянно его полировать.

— Не думаю, что у меня есть что-то для этого, — бормочет Сириус.

Ремус пожимает плечами.

— Я могу тебе дать, но просто подумай. Ты же собираешься рисовать на нем, да? Ты хочешь постоянно запариваться из-за дерева?

— Не-а, — решает Сириус. — Давай посмотрим что-нибудь попроще.

— У него оттенок отличается от каркаса кровати, — уверенно говорит он, смотря на прикроватный столик, перед которым остановился Сириус.

— Нет, — говорит Сириус. — Он белый.

— Белый не всегда одинаковый, — спорит Ремус. — Видишь, этот отличается.

Сириус смотрит на два совершенно одинаковых столика и вздыхает.

— Не вижу, — признается он. А затем поднимает бровь, глядя на Ремуса. — Тебя бы свело это с ума, ведь так? Если бы у меня был похожий, но не совсем попадающий в оттенок кровати стол?

Ремус смотрит на него с серьезным выражением лица.

— Ты даже не представляешь.

— Ладно, — смягчается Сириус и улыбается. — Выбирай ты, мне без разницы. Я все еще думаю, что мне это не нужно.

И, конечно же, его игнорируют. Ремус словно на задании, и Сириус не думает, что кто-то может ему помешать. Он вообще-то не против, пока Ремусу весело; и пока он не смотрит на Сириуса так, будто он какой-то глубоко травмированный человек, раз не заполняет свое жилище ненужными безделушками. Может, он все-таки прав, и так его квартира будет выглядеть уютнее.

— Я бы не советовал покупать такой ковер, — говорит Ремус, читая этикетку. — Он будет выглядеть хорошо где-то с месяц, а потом ты никогда не сможешь почистить его как следует.

Сириус вспоминает огромный светлый ковер в комнате Ремуса и фыркает от смеха.

— У тебя разве не похожий?

— Эм-м-м, — Ремус окидывает его насмешливым взглядом. — Нет? Чтоб ты знал, мой из настоящей шерсти.

— Грубо, — тянет Сириус и ухмыляется.

— Почему мы вообще ищем здесь? — спрашивает Ремус раздраженно. — Давай купим тебе хороший ковер где-нибудь еще. Тут все ужасное.

Сириус воздерживается от напоминания, что изначально идея прийти сюда принадлежала Ремусу.

— О-оу, — медленно говорит Сириус, когда впереди показывается отдел с растениями. Ремус заметно ускоряется и ухмыляется, глядя на него. — Почему у меня складывается ощущение, что все это было тщательно спланировано, чтобы у тебя появилась возможность купить еще больше цветов?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — напевает Ремус и смеется. — Это чистое совпадение. Я совершенно забыл, что тут есть отдел с растениями. Вот я дурачок.

Сириус не может сдержать радостной улыбки, когда Ремус и впрямь несется вперед, чтобы скрыться среди многочисленных полок с разного рода растительностью. «Мои друзья всегда дарят мне растения, я не знаю, как остановить все это», — тихо пародирует его Сириус и закатывает глаза. Что за наглая ложь. У Ремуса проблемы.

— О нет-нет-нет, — говорит Сириус и разражается смехом. — Ремус!

Его едва видно за огромной, тяжелой на вид монстерой, которую он несет перед собой. С ослепительной улыбкой он опускает ее в тележку.

— Радость моя, у тебя нет места для нее! — Сириус потирает глаза, все еще смеясь. — Кроме того, у тебя уже есть такая.

Ремус очаровательно дуется.

— Но Сириус, посмотри на нее! Ей так грустно, — он гладит один из огромных листов, как будто растение разумное. — Горшок слишком маленький, и они наливают ей так много воды. У нее загниют корни! Мне нужно спасти ее.

«Ее», — одними губами произносит Сириус и раздраженно качает головой. Ремус обращается к растению как к живому; это безнадежный случай. Пораженно вздохнув, Сириус поглаживает Ремуса по плечу.

— Куда поставишь?

— К тебе в квартиру, очевидно, — беспечно говорит Ремус.

Сириус пялится на него.

— Нет! — восклицает он. — Ты серьезно?

Ремус смотрит ему прямо в глаза.

— Да.

— Думаешь, о ней тут плохо заботились? — Блять. Сириус перенял обращение. — Я убью ее за неделю.

— Я буду заботиться о ней! — быстро уверяет его Ремус. — Тебе не нужно ничего делать, только любоваться! На самом деле, если я когда-нибудь увижу тебя с лейкой возле нее, то с ума сойду.

Сириус закатывает глаза.

— Хорошо, что у меня нет лейки, — бормочет он и рассматривает растение. — Ладно. Хорошо. Но! Только ее, больше не берем!

Ремус ослепительно улыбается и с энтузиазмом кивает. Слишком много энтузиазма. Сириус даже на секунду ему не верит. О боже, он будет использовать квартиру Сириуса в качестве какого-то дополнительного приюта для растений, Сириус в этом уверен. Блять, Сириус любит его.

***

— Такое шикарное здание, — бормочет Ремус и проводит рукой по лбу. — А лифта нет.

Сириус опускает последнюю коробку — там один из двух книжных стеллажей, на которые его уговорил Ремус — и серьезно ее оглядывает, прикидывая, достаточно ли она в безопасности, или в любую секунду перевернется. Он усвоил урок не так давно, когда коробка уже летела вниз, чуть не сбив Ремуса, шедшего сзади. Сириус слишком молод для сердечного приступа.

— Нам бы не понадобился лифт, если бы мы просто заказали доставку, — говорит Сириус.

Заказать доставку было бы умным решением — у них много вещей. Но Ремус просто отмахнулся от него и настоял на аренде грузовичка. Может, оно того стоило только из-за того, насколько невероятно очаровательным выглядел Ремус, пока вел его, как умелый и сексуальный мастер на все руки. То, что, как думал Сириус, не могло возбудить его.

Квартира Сириуса в полном беспорядке — повсюду коробки с несобранной мебелью, сумки с разным дерьмом, преграждающие путь, и посреди всего этого огромное растение. Восседает на обеденном столе Сириуса как королева разрушения. Он задумчиво оглядывает ее и фыркает.

Затем он протискивается мимо Ремуса, который шарится в какой-то сумке, и выходит в коридор.

— Вот, — с улыбкой говорит Сириус и кидает Ремусу связку ключей, когда тот поднимает взгляд. Ремус на автомате ловит их, выглядя обескураженным, и посылает ему вопросительный взгляд. — Если тебе нужно заботиться об этом растении, то тебе нужен способ видеться с ней.

Глаза Ремуса по-смешному округляются за стеклами покосившихся на носу очков, и он смотрит на связку запасных ключей от квартиры Сириуса так, будто он увидел призрака.

— Это…

— Ага, — подтверждает Сириус и облокачивается на дверной косяк, с улыбкой смотря на Ремуса.

— Это…

— Да, — кивает Сириус, улыбаясь еще больше при виде того, как Ремус переводит взгляд со своей ладони на него.   

Ремус медленно сжимает кулак и напряженно смотрит на Сириуса, на лице ни признака дразнящей улыбки, ни следа легкомыслия. Он резко вдыхает через нос.

— Ты дал мне свои ключи, — ровно заявляет он. — Чтобы я мог поливать растение?

Сириус пожимает плечами.

— Ты работаешь буквально за углом, — начинает он. — Тебе нет никакого смысла ехать в Кройцберг, а потом следующей ночью обратно сюда. Я буду очень рад, если ты будешь заглядывать сюда. Или, — добавляет он с улыбкой, — вообще в любое время, если ты хочешь.

Сириус должен признать, что это не было хорошо продуманной идеей. Ремус определенно на него злится.

С тех пор, как Сириус понял, он несколько раз пытался сказать Ремусу, что любит его, но у него не получалось. Просто сделай это, звучал голос в его голове, подозрительно похожий на голос Ремуса. Но каждый раз, когда он собирался, было либо не совсем подходящее время (например, Сириус сомневался, что Ремус бы оценил, если бы Сириус сказал ему это, пока он бездумно носился на тележке по Икее, чуть ли не врезаясь в полки, и один раз даже чуть не врезавшись в работника), либо он просто не мог. Слова застревали во рту, как прилипчивая жвачка.

Так что он решил, что будет пытаться показать это, а не сказать. Ему кажется, что после всего он задолжал Ремусу какой-нибудь широкий жест.

— Ты дал мне свои ключи… — снова говорит Ремус, звуча невероятно удивленным.

Сириус чувствует, как внутри него нарастает волнение. Слишком рано? Ему стоило подождать? Это как-то нарушает условия сделки?

— Вообще, если ты не… Если ты не хочешь… Тогда ладно, — бормочет Сириус. — Это было… Эм, ладно, забудь… Тебе не…

Затем внезапно Ремус оказывается прямо перед ним. Как будто он одновременно зажал тормоз и газ, а теперь отпускает педаль тормоза, чтобы понестись вперед словно ракета.

— Заткнись! — восклицает он и почти впечатывается своими губами в губы Сириуса.

Это слегка больно — их зубы стукаются, и Ремус неловко сминает его нос. Сириус смеется прямо в поцелуй, удивленный и довольный реакцией Ремуса, а затем стонет, когда Ремус запускает обе руки ему в волосы, ключи безразлично падают на пол, а Ремус тут же углубляет поцелуй.

Рот Ремуса горячий и яростный, будто целовать Сириуса — единственное, чем Ремус хочет заниматься до конца жизни; а сердце Сириуса и вовсе будто отрастило крылья — в любой момент оно выпорхнет через рот, он может почувствовать, как крылья уже щекочут его горло. Сириус притянул бы Ремуса к себе поближе, но между ними и так больше не осталось места, он уже вжимает его в дверной косяк всем своим телом.

Он отстраняется, но только чтобы снять свои очки и кинуть их куда-то в направлении дивана, прежде чем вернуться обратно. Его руки гладят плечи Сириуса, спускаются вниз по груди, со знанием дела расстегивают пуговицы на его рубашке. Когда он перемещается, чтобы проложить дорожку поцелуев от линии челюсти и вниз по шее, Сириус делает вдох и морщится.

— Радость моя, мы грязные. Мне надо в душ…

Ремус поднимает на него взгляд, глаза темные, губы блестят от слюны.

— Я выгляжу так, будто мне не похуй? — спрашивает он с придыханием.

Нет, думает Сириус, нет, не выглядишь. Но все слова покидают его разум, потому что Ремус заканчивает расстегивать его рубашку и переходит к ремню. Сириус уже готов; он даже не знает, когда это произошло, может, еще в том грузовичке, когда Ремус крутил руль лишь запястьем, внимательно смотря на дорогу. Все, на что смотрел Сириус, были его руки, расслабленные плечи и то, как он не задумываясь облизывал губы.

— Что… — Сириус сглатывает и проводит руками вниз по спине Ремуса, заставляя его вздохнуть и прогнуться. — Чего ты хочешь?

Ремус стягивает с него брюки и запускает руку под резинку нижнего белья, смыкая пальцы вокруг его члена.

— Трахни меня, — выдыхает он Сириусу в губы. — Трахни меня. Прямо сейчас.

Сириус хмыкает, от сочетания умелой руки Ремуса, настойчиво поглаживающей его, и ощущения чужой эрекции прижимающейся к его бедру, его мозг плавится по краям. Он оглядывает комнату, решая, куда в этом хаосе лучше всего пристроить Ремуса. Кровать уже занята, на ней лежат несколько огромных упаковок с новыми подушками и одеялами.

— Диван, — стонет Сириус, маленькие заряды удовольствия растекаются по спине с каждым движением руки Ремуса по его члену и прикосновением языка к шее. — Иди, раздевайся. Я все принесу.

С явным неудовольствием Ремус отстраняется и слегка спотыкается, кажется, его чувство равновесия летит к чертям, как только у него встает. До этого у Сириус никогда не было секса с человеком, который бы так сильно вовлекался в процесс, настолько, что терял фокус на всем, что напрямую не относилось к самому действию. Это слегка веселило, но в основном, это было пиздецки горячо.

К тому времени, как Сириус возвращается из ванной с презервативами и смазкой в руках, Ремус, кажется, поумерил пыл. Он и впрямь разделся, и все еще был возбужден, но выглядел он неуверенным.

— Мне… — Ремус смотрит на диван и хмурится. — Ты хочешь, чтобы я лег? Или встал на колени? Или что… я о том…

Сириус не может сдержать улыбки при виде взволнованного Ремуса. Он подходит к нему и притягивает к себе одной рукой за талию.

— И чего ты засмущался? — ухмыляется Сириус. — Я тебя уверяю, рано или поздно я трахну тебя всеми перечисленными способами, не такая уж и проблема. Тебе как нравится?

Он медленно улыбается.

— Правда?

— Я дал тебе ключи от моей квартиры, — напоминает ему Сириус. — Это точно было одной из самых важных причин.

С здравой долей удовлетворения Сириус узнает, что лучший способ вырвать Ремуса из его мыслей — просто поцеловать. Они вместе едва ли два дня, а это уже так же легко, как и дышать. Ремус тут же тает в его руках с нетерпеливым звуком, его рот с готовностью открывается, как только Сириус наклоняется к нему.

В конце концов это Ремус отталкивает Сириуса и разворачивается, чтобы перегнуться через подлокотник. Идеальная высота, и лучше бы и быть не могло, если бы Сириус на самом деле думал о чем-то подобном, выбирая этот диван. Сириус наблюдает за Ремусом — за его прямой спиной и изгибом его задницы — и не может поверить, что ему это вообще довелось. Что ему можно быть свидетелем этого вида, что это он может заставить Ремуса вздрогнуть, просто проведя рукой по его спине и вниз по ягодицам, что под его пальцами Ремус шире раздвигает ноги и выгибает спину.

— Давай же… — Ремус безуспешно хватается за мягкую кожу, но ухватиться не за что. — Сириус, пожалуйста… я не могу…

Можешь, думает Сириус и прикусывает губу. Возможно, Сириус слегка мстит за то, как долго Ремус заставил его ждать в их первый раз. Но по большей части ему просто нравится то, как он извивается, и мягкие стоны, когда Сириус задевает его простату, то, как ритмично сжимается его анус, словно не желая отпускать каждый раз, когда Сириус вытаскивает пальцы, чтобы засунуть их обратно.

Когда Сириус думает, что сам он дольше не продержится, и отстраняется, чтобы надеть презерватив, Ремус вздрагивает и неразборчиво скулит от потери контакта. А когда Сириус возвращается, уже готовый медленно и осторожно войти, Ремус буквально толкается назад с протяжным стоном. Сириус вздыхает, хватаясь двумя руками за бедра Ремуса — то ли чтобы придержать его, то ли чтобы помочь, он не знает.

— Блять, да… — Ремус пытается приподняться на руках, чтобы найти опору и подтолкнуть себя назад, но его руки скользят по гладкой поверхности.

И Сириус выбрасывает все свои планы за борт, потому что Ремус, очевидно, хочет этого, и, блять, Сириус хочет того же. Это опьяняет — тесное, горячее, гладкое чувство от движения внутри Ремуса, звуки, которые он издает каждый раз, когда Сириус толкается вперед, то, как он с готовностью прогибается еще больше, когда Сириус надавливает ему на поясницу.

— Oh Gott, — стонет Ремус, когда Сириус протягивает руку, чтобы коснуться его члена. Он настолько твердый, что упирается в сокращающийся живот, головка уже скользкая от естественной смазки. — Блять, Сириус…

Ремус вздрагивает, его движения выбиваются из ритма, будто он не может решить, куда толкаться — навстречу члену Сириуса или в его кулак. Сириусу приходится задействовать весь самоконтроль, чтобы не кончить прямо здесь и сейчас, когда Ремус стискивает зубы и издает громкий всхлип.

Сириус стонет сквозь зубы и наращивает темп, от чего Ремус полностью замирает и напрягается, его бедра слегка трясутся от напряжения — Ремус полностью теряется, сейчас он может только принимать.

— Сириус, — отчаянно стонет он, а затем резко вздрагивает, кончая Сириусу в руку несколькими рывками.

То, как он произносит его имя, подбадривает Сириуса, имя пронзает его уши и попадает прямо в пах, как электрический импульс. Он толкается в последний раз, Ремус уже обмяк и мягко дрожит под ним, и кончает глубоко в него, широко раскрыв глаза и ничего не видя от мощности своего оргазма.

 — Ach du Scheiße… — задыхаясь ругается Ремус и слегка посмеивается. — Какого хуя…

Сириус опускает на него взгляд и гладит по потной спине, пытаясь выровнять свое дыхание.

— Все в порядке?

— Да, — отвечает Ремус и снова смеется. — Блять, я люблю тебя.

Я тоже, думает Сириус. Сильно.  

***

— Мое второе имя Джон, — шепчет Ремус.

Сейчас они лежат на кровати Сириуса, остров в море хаоса, который поглотил всю квартиру; они только из душа и уставшие. Темнота просачивается сквозь окна, окрашивая все в темно-синий — они даже не запаривались, чтобы включить свет. Щека Ремуса покоится на подушке, из-за чего его улыбка кривая и изломанная, когда он смотрит на Сириуса, его рука бродит вдоль тела Сириуса — вверх и вниз, вверх и вниз.

— Мой день рождения третьего ноября, — говорит Сириус.

В тусклом свете глаза Ремуса выглядят серыми, а не зелеными, как знает Сириус, и каким-то образом без своих очков Ремус выглядит маленьким и ранимым. Очки все еще где-то на диване, беспечно оставленные и забытые в пылу момента — они совсем не нужны сейчас, когда Сириус и Ремус свернулись в маленький калачик.

— Я изучал математику, — говорит Ремус и улыбается шире. — А потом материальные науки. А потом гражданскую инженерию.

Сириус чувствует абсолютное спокойствие, будто шторм, который обычно бушует в его мыслях, улегся, и теперь он качается на мягких волнах. Он знает, что Ремусу скоро уходить, меньше чем через час, чтобы снова идти на работу. Но сейчас он здесь. И этого достаточно.

— У меня есть мотоцикл. Сейчас он, наверное, такой ржавый, что рассыпался бы в пыль. Но он все еще у меня есть, там, в Лондоне, — рассказывает ему Сириус.

Он подумает обо всем позже. О беспорядке в квартире, о мебели, которую надо собрать, о грузовичке, который им надо вернуть, и о дизайне, который он должен закончить для Питера на следующей неделе. Сейчас об этом волноваться не надо.

— Я учил французский в школе, — говорит Ремус. — И латынь.

Кудри Ремуса после душа влажные и упругие, когда Сириус запускает в них пальцы, и Ремус на секунду прикрывает глаза, льнет к прикосновению. Сириус может увидеть вену на его шее, и как она пульсирует в такт с его сердцем — это гипнотическое зрелище, визуальное подтверждение того, насколько Ремус живой. Сириус думает, что его сердце бьется в унисон с сердцем Ремуса.

— У меня непереносимость лактозы, — признается Сириус. — Но я отказываюсь мириться с этим.

Это все еще кажется сном. Не только последние дни — внезапная перемена в их отношениях, все эти маленькие и большие признания, все шутки, вопросы и запрокидывания головы в экстазе. Вообще все, с тех пор как Сириус впервые увидел Ремуса. Все это время, что он в Берлине. Сириус уверен, что Берлин — просто симуляция; продукт его воображения, вытянутый из самого дальнего уголка его сознания, наполненный самыми худшими страхами и истинными желаниями.

— Хэлен, — шепчет Ремус едва различимо. А его взгляд сейчас так далеко, смотрит мимо Сириуса. — Моя сестра. Ее имя Хэлен.

Сириус делает дрожащий вдох, его сердце сжимается от сочувствия.

— Какой она была? — спрашивает он так же тихо. Как будто он мог спугнуть Ремуса.

— Очень настойчивая, — говорит Ремус и печально улыбается. — Она всегда знает, чего хочет, и никогда не останавливается до тех пор, пока не получит этого. Есть вот эта… В ней есть какая-то невероятная сила, как двигатель… Она самый сильный человек, которого я знаю. Я всегда равнялся на нее, хоть она и младше.

Сириусу так больно слышать, как Ремус говорит о ней в настоящем времени. Наверное, не так сильно, как было бы больно Ремусу, если бы он так не делал. Сириус не знает, нормально ли это, показывает ли это, что Ремус все еще сложно смириться с ее смертью, но он не тот человек, который будет его судить.

— Природная сила, — размышляет Сириус. —Похоже на тебя.

— О нет, — говорит Ремус и его брови хмурятся. — Мы совсем не похожи. Я потеряюсь там, где она будет знать путь. Я сдамся там, где она только начнет. У меня есть сомнения, а она знает все ответы.

Сириус не совсем уверен, что Ремус имеет в виду, потому что это звучит довольно расплывчато, но когда он слышит, как плохо Ремус отзывается о себе, Сириус захлебывается чувствами. Как ему облачить в слова то, насколько замечательным он считает Ремуса? У него просто нет способа, чтобы выразить это, и в любом случае он подозревает, что Ремус ему не поверит. Сириус просто хочет, чтобы Ремус увидел себя таким, каким его видит сам Сириус.

— Спасибо, что рассказал мне, — шепчет Сириус. — Это многое значит. Не думаю, что я говорил тебе это, когда ты рассказал мне о своей семье.

Ремус водит рукой по плечу Сириуса, а затем нежно поглаживает пальцами его скулу, едва касаясь. Сириус чувствует, как подрагивают его пальцы.

— Я… я никогда никому не рассказывал, — признается Ремус.

Сириус невольно поднимает брови.

— Никому? Правда?

— Конечно, мои друзья знают, — говорит он. — Я даже не знаю, откуда, новости просто распространились сами по себе. Большинство… Большинство из них были друзьями Хэлен. Ты знаешь Маркуса? Он был ее парнем.

— Оу, — для Сириуса это новая информация. Он не может поверить, что вообще думал, что Маркус может быть партнером Ремуса… — Вы съехались до или после…?

Ремус фыркает от смеха.

— Эм-м-м. Не то, не то? Я не знаю, все немного запутанно, — он закусывает губу. — Эта квартира… она принадлежала моим родителям. Мы выросли там. Я съехал, когда мне было… сколько? Девятнадцать? Двадцать? Где-то так. Хэлен осталась. А когда она сошлась с Маркусом, его в какой-то момент выгнали из его квартиры. Так что мои родители разрешили ему переехать к ним.

Сириус не может сдержать шока. Квартира Ремуса на самом деле его дом с детства?

— После аварии я переехал обратно, — продолжает Ремус, подтверждая догадку Сириуса. — И Маркус тоже остался. Так что, я думаю, мы съехались после. Но мы как бы жили там и до этого.

— Так твоя спальня была твоей детской? — спрашивает Сириус с улыбкой.

Ремус смотрит на него какое-то время и отводит взгляд.

— Нет… Это была комната Хэлен. Я… Маркус не…Он не мог оставаться там. А я таким образом чувствовал себя хоть как-то ближе к ней, понимаешь?

При звуке его голоса сердце Сириуса разбивается. Это… Когда дело доходит до нормальной реакции на скорбь, то Сириус вообще не эксперт, но даже для него здоровым это не звучит. Не особо помогает, когда ты пытаешься справиться со смертью своей семьи, а в итоге переезжаешь обратно в свой старый дом, где все напоминает тебе о них. В спальню своей сестры…

— Почему он вообще остался? Почему ты переехал обратно? — спрашивает Сириус, чувствуя, будто он проявляет излишнее любопытство.

Но Ремус просто ведет плечом, совершенно не обеспокоенный.

— Я унаследовал ее. И я не очень-то могу позволить себе оплачивать аренду в Берлине, не с этой работой. Так что это более или менее удобно, — для Сириуса это звучит больше как надуманная причина. Квартиры можно сдавать в аренду или продавать — Ремус мог бы купить себе на эти деньги квартиру поменьше. — И… это мой дом, понимаешь? Это все, что у меня осталось.

Это больше похоже на настоящую причину.

Если уж быть честным, то Сириус вообще не может его понять. Он презирает свой старый дом — была бы его воля, это ужасное место сгорело бы дотла или было продано за пенни какому-нибудь приюту для бездомных или что-то такое. Он не может представить ничего хуже необходимости вернуться туда. Они об этом не говорили, но Сириус подозревает, что Регулус испытывает нечто похожее. Что ж, когда-нибудь им придется решить, что делать с домом.

— Я понимаю, — говорит Сириус. — Мне нравится твоя квартира.

Ремус улыбается, в уголках глаз теплые морщинки.

— Я тоже сделаю тебе ключи, — мягко говорит он.

— Не нужно, — убеждает его Сириус. — Я дал тебе свои не для того, чтобы ты ответил тем же.

Ремус закусывает губу, все еще улыбаясь, и Сириус проводит пальцами по очертаниям ямочки на щеке — он безумно хотел сделать это еще с того момента, как впервые заметил их.

— Я хочу, — говорит Ремус, а затем его улыбка превращается в наглую ухмылку. — Кроме того, о чем мне беспокоиться? Теперь я знаю, где ты живешь.

Сириус фыркает.

— Вижу, ты уже лучшего мнения обо мне, — шутливо ворчит он и смеется, когда Ремус перекатывается на него, вдавливая в матрас.

— Так и есть, — бормочет он ему в губы.

— Угу, — саркастично хмыкает Сириус. — Конечно, так и есть.

Поцелуй мягкий и медленный, и желудок Сириуса с предвкушением подскакивает, от ощущения тела Ремуса, прижатого к нему, от его веса на Сириусе, от того, как нежно тянет его за губу. Конечно, секс замечательный, даже феноменальный, но это гораздо лучше. Ремус целуется так же, как он делает все остальное — с полным вовлечением. Это не что-то просчитанное или идеально выверенное, это живое проявление его чувств, и если бы у Сириуса оставались какие-то сомнения насчет того, что он значит для Ремуса, то этот поцелуй смахнул бы их прочь.

Ремус мягко вздыхает, когда Сириус запускает пальцы ему в волосы и слегка тянет. То, насколько он отзывчивый, сводит с ума, как он слетает с катушек и открывается рядом с Сириусом, как быстро он все забывает.

Поцелуй становится глубже, медленный огонь начинает разгораться между ними, но он ни в коем случае не неспешный. Почти лениво Ремус опускает руку на оголенную грудь Сириуса и потирает его сосок, вжимается в него — уже горячий и возбужденный.

Сириус улыбается в поцелуй, его губы приятно припухают, и он чувствует ответную улыбку. Он проводит пальцами по контурам татуировок, метафоричные крылья, которые на самом деле могли бы быть настоящими, считает позвонки, проводит ладонью по двум ямочкам на пояснице, он знает, где они находятся.

Ремус довольно вздыхает, его бедра двигаются медленно, почти инстинктивно, навстречу Сириусу. Просто касание кожи к коже, их члены трутся друг о друга, ноги переплетены. Сириус впитывает все его вдохи, все мягкие стоны, все несказанные слова, которые путешествуют между ними — не разрывая поцелуй.

И когда движения Ремуса становятся быстрее, отрывистее, он оборачивает руки вокруг него и сдерживает его, замедляя. Ремус слегка стонет ему в рот, мышцы на спине напрягаются под ладонью Сириуса, но он все же отвечает и подчиняется Сириусу.

Сириус не знает, как долго это длится — вечность, как ему кажется, — его мозг полностью отключается. В голове нет ничего кроме запаха Ремуса, мягкого ощущения его кожи, гладкого скольжения между ними. Он знает, что Ремус на грани, он чувствует, как с каждым толчком Ремус мягко вздрагивает, замечает, как пальцами он сильнее хватается за плечи. Момент «до» длится невероятно долго, почти невыносимо сладко, ошеломляюще медленно.

Но даже когда Сириус, на удивление, кончает первым, или когда он чувствует, что Ремус вскоре присоединяется к нему, поцелуй все еще лучшая часть всего этого. Не секс.

Сириус почти не может поверить, что он ждал так долго, чтобы поцеловать его. Что он не сделал этого раньше, не воспользовался множеством возможностей, что были у него до этого. Что он несознательно ограничивал себя в этой радости. С другой стороны, он не уверен, что это бы значило для него так же много, если бы это случилось раньше.

По крайней мере, его собственное отношение совершенно бы поменялось — был бы явный сексуальный подтекст, даже ожидание, если бы они сделали это раньше. И хотя в этом нет ничего плохого, Сириус ценит недели, которые он просто провел с Ремусом, больше, чем если бы он был с Ремусом.

Теперь это ощущается правильным. Даже неизбежным. Не было и не будет никаких неловких свиданий, клишированных разговоров, хождений на цыпочках, чтобы убедиться, подходят ли они друг другу. Теперь все так легко.

Должно быть, это магия Ремуса, мать его, Люпина.

Господи, Сириус любит его.

Chapter Text

In einem Februar, der schrecklich war, wie jedes Jahr

Warf das Barfenster warmes Gold gegen den Regentag

Wo drinnen wir am Reden waren

Bis ich vergessen hab, dass ich schon zu oft verkackt hab

Doch der Stuhl, auf dem ich sitz,

Ist dieses eine Mal nicht nur ein Stuhl sondern der Stuhl bei Günther Jauch,

Von dem Typ der die Million geknackt hat

Как-то в феврале, который был отвратительным, как и каждый год,

Окно в баре бросило тёплый золотой свет в противовес дождливому дню.

Там внутри мы сидели разговаривали

До тех пор, что я забыл, что уже слишком часто терпел неудачу.

Но стул, на котором я сидел, на этот раз был не просто стул,

А стул напротив Гюнтера Яуха , стул того чувака,

Который выиграл миллион.

— Prinz Pi, Glück

Апрель, казалось, тянулся вечность, и в то же время промчался мимо Сириуса как высокоскоростной поезд. Многие вещи быстро изменились, сбивая его с толку, но к концу месяца он чувствовал себя так, будто погрузился в комфортную рутину.

Каждое утро он все еще выходит на пробежку, используя это время, чтобы больше исследовать ту часть города, в которой живет. Куда бы Сириус не пошел, он находит маленькие парки, очаровательные улочки и странные закоулки. Кафе и цветочный магазин в одном флаконе, причем в зоне для гостей цветов даже больше, чем в квартире Ремуса; мясная лавка, где продается мясо исключительно для собак и кошек; интересная художественная инсталляция, которая похожа на маленький дзен-сад на углу улицы.

По выходным Ремус ночует у него после работы, и Сириус пытается позволить ему поспать подольше, не мешая ему, что довольно легко — Ремус может спать не только где угодно и когда угодно, но и с любым посторонним шумом на фоне. В большинстве случаев Сириус рисует карандашом или красками, пока Ремус спит в его постели, и все чаще он становится предметом его работ — изгиб спины и бедра, сползающее одеяло, кривая линия рта, острая галочка над верхней губой и мягкая нижняя, почти незаметно перетекающая в кожу, мимические морщины от улыбки, заметные, даже когда он спит; пружинообразные пряди, золотые кудри, сильно контрастирующие с темной наволочкой Сириуса.

— Доброе утро, — просыпаясь и даже не открыв глаза, бормочет Ремус, и карандаш Сириуса замирает на бумаге. Ремус улыбается и широко раскидывает руки, словно приглашает, а Сириус никогда не может устоять.

— Доброе утро, — отвечает Сириус и смеется, когда Ремус обхватывает его и утягивает вместе с собой под одеяла.

— Ты знаешь, что я хочу знать, — с улыбкой говорит Ремус и нежно целует его ладонь, прежде чем прислониться к ней щекой, как будто это его собственная, и он готовится заснуть под сказку на ночь.

Сириус, конечно, знает.

— Это был хороший день, — заявляет он. — Я видел четырех собак! Одна была очень большой, но я не знаю породы, а другая была овчаркой. Но! Было еще два французских бульдога, одна была прям крошечной и на ней был маленький желтый дождевичок.

Ремус ярко улыбается.

— Мило, — воркует он. — Я тоже хочу желтый дождевик!

— Удивлен, что у тебя его нет, — довольно фыркает Сириус. — Как это так, что у тебя нет желтого дождевика, радость моя?

— Я не знаю, — говорит Ремус слишком уж расстроенно. — Огромная ошибка. Нужно исправить. Может, следующей осенью.

Работа такая же скучная и изматывающая, как и обычно, хотя теперь Сириусу легче ее выносить, потому что, впервые, у него есть жизнь за ее пределами. Может, это потому что он медленно вылезает из своей раковины, или это просто нормальное изменение после нескольких месяцев работы здесь, но ему удается найти здесь парочку друзей. Сириус помогает Дюку и раздражается теперь только тогда, когда он говорит что-то глупое. Он обменивается подколами и шутками с Марлен, всегда находясь где-то между приятельскими и соперническими отношениями. Он даже отлично взаимодействует с некоторыми клиентами, что можно назвать почти товариществом.

Сириус и впрямь разрабатывает дизайн мерча для Питера, и дизайн ему, очевидно, нравится, но он отказывается его принимать. Сириус украдкой фыркает, отправляя ему портфолио потенциальных дизайнеров и организовывает брифинги, которые Питеру приходится вести вместо него. После череды раздражающих бесед с разными дизайнерами (что ни в коем случае не является виной самих дизайнеров, и во всех случаях из-за невозможности Питера сформулировать осмысленное требование), он все-таки сдается и принимает предложение Сириуса.

Сириус не забывает содрать с него даже больше, чем изначально хотел, просто из-за дополнительной шумихи, вызванной организацией всех этих бесполезных встреч. Питер хавает это без возражений, вот урод.

Ремус представляет Сириуса своим друзьям, так, словно это обычное дело — он берет Сириуса с собой, когда видится с ними, или когда они играют в настолки, или спонтанно собираются на барбекю в парке. Лили — как раз одна из таких подруг, которая появляется все чаще по разным поводам, и Сириус благодарен ей за дружелюбие и хорошее отношение, хотя они не так хорошо знают друг друга.

Сириусу особенно сильно нравится Маркус, которого он видит гораздо больше, потому что он часто находится в квартире Ремуса. Маркус — обладатель этого сухого немецкого юмора, что Сириус находит абсолютно уморительным, а еще он просто чиловый и расслабленный чувак, в противоположность Ремусу, который ведет себя так, будто у него под задницей постоянно целый костер. На самом деле, они хорошо ладят, потому что они пару раз бодрствовали до самого рассвета, хотя Ремус уже просился спать, а Сириусу нужно было идти на работу утром, но они просто сидели на кухне, пили пиво и болтали.

— О Боже, ты что, пьян? — сонно спрашивает Ремус, когда Сириус пытается (у него не получается) забраться в кровать и не разбудить его после одной такой ночи.

— Не-е-т, — с ухмылкой тянет Сириус и фыркает. — Конечно, нет!

Ремус хихикает, уткнувшись в изгиб шеи Сириуса, цепляясь за него всеми конечностями, как коала цепляется за эвкалипт.

— Я не видел тебя таким пьяным с моего дня рождения, — довольно говорит он. — Мне было интересно, как я могу заставить тебя снова напиться со мной текилы.

— Больше никакой текилы, — стонет Сириус и прячет лицо в волосах Ремуса. Он пахнет шампунем, сном и домом. — Это было худшее похмелье в моей жизни.

— Эх, — фыркает Ремус. — Дело не в текиле. А в тебе. Нам больше не двадцать, с каждым годом будет все хуже и хуже.

Сириус вздыхает.

— Когда мне было восемнадцать, я думал, что у меня просто не бывает похмелий, — признается он. — Думал, что это моя суперсила. Такой типа, да-а, я просто сложен по другому, лузеры. А затем бежал на тренировку, как какой-то придурок.

Плечи Ремуса трясутся от смеха.

— Ах, невинная ты душа, — выдавливает он. — И где же твоя суперсила сейчас?

— Пропала, — серьезно говорит Сириус. — Вместе со способностью спать в самолете и не получать больную поясницу, просто потому что ты существуешь.

— Ага, — снова смеется Ремус. — На самом деле, у меня болит спина прямо сейчас. Как так вышло? Я буквально ничего не делал.

— Цыц, — Сириус звучно целует его в лоб. — Я уверен, что у тебя не настоящее удостоверение, и ты не старше двадцати одного.

— Жаль рушить это, — заговорщически шепчет Ремус. — Но на самом деле мне двадцать один с половиной. Я слишком старый для тебя? Теперь ты заменишь меня каким-нибудь свеженьким, пухленьким двадцатилеткой?

Они оба смеются, и комната вращается так сильно, что Сириус боится закрывать глаза.

— Никогда, — бормочет он Ремусу в висок. — Я смеюсь не потому, что ты смешной. Я смеюсь, потому что это уморительно.

Ремус лишь улыбается, уткнувшись Сириусу в шею, его объятия становятся крепче.

В те вечера, когда они не видятся друг с другом, Сириус не спеша работает над своими картинами. Он делает это не для того, чтобы создать какое-то портфолио, у него даже нет четкой цели в голове. Это просто весело. Занятие, которое позволяет ему расслабиться похожим, но в то же время совершенно иным способом, чем физические нагрузки. Когда Сириус бегает, его мысли уплывают —это способ для его мозга обработать вещи, на которые у него нет времени в течение дня, так еще и тело может сбросить накопившееся напряжение. Когда Сириус рисует, его разум занят, сконцентрирован, он не думает ни о чем, кроме того, чем он занимается прямо сейчас — позволяет себе отдохнуть от гнетущих мыслей и тревог, которые время от времени настигают его, и дает телу возможность расслабиться после долгого дня.

Ремус в полном восторге от его рисунков, и Сириус перестал смущаться после того, как каждый раз, когда Ремус добирался до них и высказывал искренний восторг и поддержку. Сириус не то чтобы показывает ему их — на самом деле, там нечего показывать, он же не делает чего-то стоящего, — но время от времени он ловит Ремуса за перелистыванием его скетчбуков, или, как уже было несколько раз, за самым настоящим воровством рисунков на отдельных листах бумаги, еще и с таким взглядом, который будто говорит «я решил, что они теперь мои, попробуй отбери». Это мило.

— Ты не против? — как-то спрашивает он Ремуса, наткнувшись на него, листающего совсем недавние наброски, на которых изображен он сам. Они никогда не перерастают в полноценные портреты, так и остаются зарисовками или вырванными из контекста частями тела.

Ремус оглядывается на него через плечо с не понимающим взглядом.

— Я? Почему я должен быть против?

Сириус пожимает плечами и подходит к нему, чтобы обнять со спины. Он недостаточно высокий, чтобы удобно устроить свой подбородок на плече Ремуса, поэтому он просто прижимается лбом к лопатке, прямо к тому месту, где, как он знает, под мягкой тканью футболки находится чернильное крыло.

— Я никогда не спрашивал, нравится ли тебе это, — говорит Сириус извиняющимся тоном.

Ремус кладет свои ладони поверх ладоней Сириуса, покоящихся на его животе, и слегка поглаживает их.

— Нет, конечно, я не против. Они восхитительны, — Сириус слышит, как он улыбается, хоть и не видит этого. — Можешь нарисовать меня, как одну из своих француженок.

Естественно, он цитирует Титаник. Сириус ухмыляется.

— Я смогу убедить тебя позировать для меня обнаженным?

Ремус смеется и тянет:

— О боже, я сейчас покраснею! — и он ни капли не краснеет. — Ладно, почему бы и нет. Но, возможно, это меня немного возбудит.

— Ни секунды не сомневался, — бормочет Сириус, и ведет рукой ниже по животу Ремуса. — Но такие вещи требуют времени. Тебе придется сидеть очень спокойно.

Ремус звучно сглатывает, и Сириус чувствует, как его дыхание слегка ускоряется.

— Как долго? — спрашивает он хрипло.

Сириус, улыбаясь, хмыкает, лишь кончики его пальцев проникают под резинку нижнего белья Ремуса, от чего его пах автоматически сокращается.

— Часы, — говорит он с намеком. — И тебе придется сидеть там, не двигаясь, пока я буду смотреть на тебя очень, очень внимательно.

— Ох, блять… — бормочет он, и тянется вслед за рукой Сириуса. — А ты сможешь смотреть на меня и не касаться?

— Это будет очень сложно, — соглашается Сириус. — Ты будешь весь такой восхитительный, сексуальный и возбужденный, — Ремус испускает маленький стон и усиливает хватку на другой ладони Сириуса, которая все еще покоится на животе Ремуса. — Но я буду очень занят тем, что рисую тебя, каждую твою часть. Ты ведь любишь, когда я рисую, не так ли?

— Да, — шепчет Ремус, и его дыхание прерывается, когда Сириус опускает пальцы ниже. Он чувствует твердый член Ремуса тыльной стороной ладони. — Ты выглядишь очень сексуально, когда рисуешь.

— Ага, — Сириус вплотную прижимается к нему, его эрекция безошибочно напротив задницы Ремуса. — И запомни: тебе нельзя дотрагиваться до себя или двигаться. Пока я не закончу.

— Я… я не думаю, что смогу, — признается Ремус, но понятно, что эта идея его заводит. Стон, который он испускает, когда Сириус наконец обхватывает его член ладонью, мог бы показаться театральным, если бы Сириус не знал, с какой легкостью Ремус срывается в лихорадочную нужду, если все сделать правильно.

— Ты попытаешься? Ради меня? — лукаво спрашивает Сириус, сопровождая свою просьбу легкими, почти незаметными поглаживаниями.

Бедра Ремуса дергаются в поисках трения, и Сириус прячет ухмылку за его напряженными плечами, когда у Ремуса ничего не получается и он разочарованно стонет.

— Возможно, с тактической точки зрения мне придется трахнуть тебя до этого, — предлагает Ремус.

Сириус продолжает его дразнить, проводя большим пальцем по уже влажной головке.

— И в чем веселье?

— Веселье для кого? — спрашивает Ремус слегка раздраженно и довольно ощутимо хлопает Сириуса по ладони на животе. — Schatz, давай… Ты убьешь меня…

— Обещаю, ты повеселишься потом, — многозначительно успокаивает его Сириус и впивается в кожу между плечом и шеей, довольно грубо, в противовес тому, как он мягко трогает Ремуса, едва касаясь его. — Все, что захочешь.

Ремус стонет, то ли от слов Сириуса, то ли от его касаний, и в итоге сдается.

— Ладно. Хорошо, да, я сделаю это, — он издает сдавленный звук, когда Сириус тут же сжимает кулак на этой фразе.

На самом деле, Сириус не совсем это имел в виду — он не думает, что сможет сдержаться и не дотронуться до Ремуса в ту же секунду, как увидит его возбужденного и ждущего, прямо как Ремус справедливо и упомянул. Возможно, он оказался бы прямо там, на коленях перед ним, в ту же секунду, как Ремус посмотрел бы на него из-под полуприкрытых век, как он смотрит на него, когда возбужден. Сириусу просто нравится дразнить его.

Не нужно говорить, что секс все еще восхитительный. На самом деле, с каждым разом он становится все лучше — чем больше они узнают друг друга и тела друг друга, тем более насыщенным становится секс. До Ремуса Сириусу очень быстро наскучивали партнеры, когда дело касалось секса — он редко соответствовал ожиданиям, или его слегка воротило от вещей, которые предпочитали его партнеры, или он просто терял интерес. Он боялся, что то же самое случится с Ремусом, но, серьезно, это было глупым предположением с его стороны. Ему не кажется, что Ремус Люпин сможет когда-нибудь ему наскучить.

И то, что это не просто секс, делает все в тысячу раз лучше. Может, они еще не добрались до той стадии, где они и впрямь могут досмотреть фильм, не отвлекаясь друг на друга, но, может быть, однажды они смогут досмотреть хотя бы серию сериала. При людях, по понятным причинам, они ведут себя хорошо, хотя, кажется, Ремус противится идее не касаться Сириуса как минимум каждые пять минут. Это бы слегка раздражало, если бы Сириус не был так в него влюблен — то, как хотя бы один палец Ремуса цепляется за петлю на ремне Сириуса, или как он закидывает ногу Сириусу на колено, или как его плечо прижимается к плечу Сириуса, или как его ладонь лежит на пояснице Сириуса. Когда они не вместе, Сириус почти на физическом уровне скучает по этим маленьким прикосновениям.

Когда они не заняты исследованием друг друга, Ремус показывает Сириусу все больше своей жизни.

Он снова берет его на прогулку по району, показывая больше личного— площадка, на которую он ходил, когда был ребенком (та, которой он хвастался, рассказывая, как вылизал ее всю), его старая начальная школа (теперь ее отремонтировали, и она почти неузнаваема), дом, в котором была мастерская его матери (теперь здесь детский обувной магазин), его старая средняя школа (там они наткнулись на одного из его бывших учителей), продуктовый, в котором он впервые работал, будучи студентом (как оказалось, магазин такой же обветшалый и сомнительный, как и раньше), узловатое старое дерево в каком-то заднем дворе, где Ремус раньше тусовался с друзьями (место, где многое произошло для него впервые — первая сигарета, первый поцелуй, первое расставание), место, где он разъебал свое колено три года назад (дорожный знак все еще немного косой). Сириус, как губка, впитывает всю эту информацию, никогда не уставая поражаться тому, как сильно история Ремуса уходит корнями в эту часть города.

Он показывает Сириусу свои любимые книги, о большей части которых Сириус никогда не слышал, свои любимые фильмы (или пытается, по крайней мере), свои любимые сериалы.

Он включает Сириусу свою любимую музыку на старом проигрывателе в своей комнате — причудливый микс из поп-панка нулевых и немецкой музыки, которую он сам иронично описал как «якобы глубокий базовый сучий рэп».

— Не могу поверить, что ты в Берлине несколько месяцев и не слушал Prinz Pi, — бубнит Ремус с задумчивым выражением лица, проводя пальцем по полке с дисками. — Его новые треки мне не зашли… А, да где они… Но «Rebell ohne Grund» и «Kompass ohne Norden»? Ебучие альбомы.

Сириус без понятия, о ком или о чем говорит Ремус. Его только что оттрахали как в последний раз, и его мозг все еще слегка плавится, так что он лениво наблюдает за тем, как Ремус переживает одно из своих беспокойных человеческих превращений, необъяснимым образом обретая второе дыхание после секса. Может, Сириусу стоит вывести его на прогулку попозже. Как собаку, которой надо растратить немного энергии. Сириус правда думает, что Ремусу пошли бы на пользу какие-нибудь упражнения, выход для его скопившегося напряжения.

— Вот, — говорит Ремус и возится с иглой. — Я давно хотел включить тебе эту песню.

Под первые ноты фортепиано Ремус возвращается в кровать и ложится Сириусу на бедра, мягко улыбаясь, его глаза за очками (старыми и в золотой оправе) большие и блестящие. Сириус улыбается в ответ и обхватывает рукой его талию, притягивая к себе поближе — теперь почти что непроизвольная реакция. Ремус запускает руку Сириусу в волосы и тянется за поцелуем.

На заднем фоне Prinz Pi уперто читает рэп по-немецки — Сириус не понимает, о чем, но это звучит успокаивающе и почти романтично. И поцелуй такой мягкий и сладкий, пальцы Ремуса выводят маленькие круги на его затылке. С улыбкой он начинает подпевать, губы все еще касаются губ Сириуса и… Странно, но кажется, будто Сириусу поют серенаду.

— Можешь перевести? — с любопытством спрашивает Сириус.

Улыбка Ремуса становится шире, глаза полны радости.

— Нет, — говорит он. — Тебе бы лучше начать учить немецкий, может, тогда поймешь.

В ту ночь, когда Сириус остается один в квартире, он ищет текст песни и ее перевод. И внезапно он радуется, что Ремус ушел на вечернюю смену, и сейчас его тут нет. Потому что Сириус не знает, смог бы он пережить подобное унижение, если бы он почти разрыдался от строчек в песне при Ремусе. Возможно, это самое романтичное, что Ремус когда-либо делал, а делал он многое.

Блять, Сириус любит его. Если бы он только мог сказать это…

Той же ночью Сириус ищет немецкие языковые курсы. Потому что, даже если ты, возможно, сможешь провести всю свою жизнь в Берлине, обходясь только английским, Ремус был прав. Сириусу нужно приложить усилия, изучая язык страны, в которой он сейчас живет.

Очевидно, он думал об этом раньше. Но ему либо не хватало мотивации, либо он гнал от себя эти мысли, рассчитывая на то, что он скоро в любом случае переедет в Париж — там он хотя бы уже знал язык. Это было, конечно, до того, как он встретил Ремуса.

Теперь, кажется, пришло подходящее время, чтобы расправиться с этим. С изрядной долей волнения Сириус записывается на курс.

Сириус только собирается сесть за рисование, как знакомый звук чего-то, ударяющегося об окно, заставляет его поднять взгляд и улыбнуться. О, он снова балуется…

Ремус опирается на фонарный столб, когда Сириус выглядывает в окно. Он ухмыляется, показывает пальцем на Сириуса, а потом на себя.

— Ты! Я! Этот новый хипстерский фьюжн вообщепохуйкакой ресторан в Митте. Сейчас.

Сириус смеется, глядя на него.

— Боже! Откуда ты узнал? Обожаю вообщепохуйкакие вещи!

Ремус шевелит бровями.

— Я тоже! Я знал, что так и будет. Спускайся, я, возможно, забронировал столик, и мы, возможно, уже опаздываем, упс.

Это так в духе Ремуса, что Сириус даже не закатывает глаза. Если он думал, что времена, когда Ремус спонтанно заявлялся к нему на порог и утаскивал его бог знает куда, прошли только потому, что они теперь вместе, то он ужасно ошибался. Некоторые вещи никогда не меняются, и Сириус рад, что это — одна из них.

— Что надеть, чтобы поесть в таком изысканном, что аж вообщепохуйкаком ресторане? — спрашивает Сириус с ухмылкой.

Ремус пренебрежительно взмахивает рукой.

— Ты и так вырядишься для чего угодно. Кроме того, кто-то с таким лицом, как у тебя, попадет везде.

Отказавшись от своих планов на тихий вечер и заранее смирившись с безумием, которое представляет собой ночь с Ремусом Люпином, Сириус быстро спускается по лестнице. Они не виделись уже пару дней — Ремусу нужно было работать по вечерам, Сириус должен был задерживаться на работе, и их графики на этой неделе не очень-то стыковались. На самом деле, он думал, что Ремус будет занят и сегодня.

Ремус нетерпеливо переминается с ноги на ногу, когда Сириус выходит, и тут же тащит их вниз по улице к станции метро. На прошлой неделе на Берлин нашла ранняя жара, и температура достигает двадцати градусов, даже когда солнце садится. Ремус снял свой худи — идеально-белый, тот, который Сириус запомнил еще с самой первой их встречи — и кончики чернильных крыльев выглядывают из-под воротника футболки в радужную полоску.

— С лицом как у меня, да? — спрашивает Сириус, глядя на него.

— Ага, — с готовностью соглашается Ремус. — Отпугивает всех вышибал.

Сириус мстительно наступает ему на пятку, когда они спускаются к поезду. Ремус оборачивается на него, но один уголок рта предательски ползет вверх.

— Эй! Это моя парадная обувь.

Закатив глаза, Сириус слегка толкает его в открывающиеся двери вагона.

— Это буквально те же Вэнсы, что ты носишь каждый день.

— Да что ты знаешь?! — фыркает Ремус. — Может, у меня семь пар таких!

— И все выглядят дерьмово, — замечает Сириус и ухмыляется.

— Осторожно, — предупреждает Ремус и смеется. — С таким лицом, как у тебя, я бы не хотел напороться на такой кулак.

Они смеются друг над другом, и Сириус в миллионный раз удивляется тому, как легко с Ремусом.

Когда они добираются до ресторана, спрятавшегося на какой-то улочке возле Хаккешер-Маркт, там уже выстроилась длинная очередь. Прожекторы на входе бешено вращаются, словно на каком-то показе мод, а музыка слышна даже на улице сквозь открытые двери.

Ремус полностью игнорирует очередь и просто заходит внутрь, будто он владелец этого места, вокруг него аура уверенности, и Сириус все еще не может решить наверняка, как к этому относится. Это по-настоящему? Это притворство? Никто не знает, но это определенно срабатывает, потому что официант (с головы до пят одетый в черную кожу) тут же находит для них место.

— Я знаю сестру владельца, — самодовольно хвастается Ремус, когда им выдают меню. — Он невероятный мудила. Надеюсь, это место закроется через месяц.

Сириус смеется и раздраженно качает головой.

— Что с ним не так?

Кажется, этот ресторан специализируется на какой-то смеси корейской и мексиканской кухни. Сириус разглядывает до смешного короткий список блюд в меню и надеется, что хоть что-то из этого съедобно. Сам ресторан выглядит довольно мило — высокие потолки, голые бетонные полы, уютные маленькие будочки вместо привычных столиков, и огромные окна с видом на задний двор, где есть еще сидячие места и впечатляющие пальмы, высаженные по периметру. Интересно, как они справляются с берлинским климатом?

— Он агрессор, — объясняет Ремус. — Долгое время смешивал свою бывшую жену с грязью. Думаю, он также член какого-то культа? Не спрашивай, понятия не имею.

Сириус закрывает меню и наклоняет голову.

— Тогда почему мы здесь, если ты так сильно ненавидишь его?

Ремус приподнимает бровь.

— Чтобы оставить потом разгромный отзыв. Очевидно же.

— Очевидно, — вздыхает Сириус.

К ним подходит другой официант, рыжий и в оскорбительно узких кожаных штанах, он вежливо улыбается Сириусу, а затем оборачивается к Ремусу.

— Рем, я умираю, — серьезно говорит он. — Окончи мои страдания.

Ремус улыбается и треплет его за локоть.

— Сириус, это Гидеон. Еще одна жертва сегодняшнего дня, — он снова смотрит на Гидеона. — Мы здесь, чтобы оказать моральную поддержку.

— На кухне бардак, нам задержали поставку креветок, Диана курит травку в комнате для персонала, а я. Просто. Хочу. Умереть, — перечисляет Гидеон с грустным выражением лица. А затем натягивает утрированную улыбку для обслуживания посетителей. — Ладно, что я могу предложить столь милым людям? Что-нибудь кроме креветок?

Сириус слегка посмеивается, глядя на его отношение, ему уже нравится этот парень. Они должны оставить ему хорошие чаевые, это было то еще представление.

— Даже не знаю, — признается Сириус. — Что посоветуешь?

Гидеон сухо ему улыбается.

— Ничего, — невозмутимо говорит он. — Бульгоги тако нормальные.

— Я буду, — решает Ремус.

— Я тоже, — вклинивается Сириус.

— Напитки? — спрашивает Гидеон.

Ремус смотрит на Сириуса и вздыхает.

— Что-нибудь воспламеняющееся.

— Будет сделано, — Гидеон прикрывает глаза, делает два глубоких (и слишком драматичных) вздоха и уходит.

Сириус улыбается Ремусу и упирается подбородком в ладонь, посылая ему взгляд, полный сердечек.

— Я поражен тем, как ты меня покоряешь. Отвел в ужасно переполненный ресторан, который принадлежит абьюзивному придурку, а весь его персонал хочет прикончить себя в первый же вечер. Такой настрой для парочек.

— Все ради тебя, Schatz, — тянет Ремус и смеется. — Я подумал, что будет весело. Мы можем посплетничать о том, насколько ужасно это место. Типа, какого хуя, пальмы?

Он взмахивает рукой в сторону заднего двора, виднеющегося через окно, и качает головой в притворном разочаровании. Сириус фыркает от смеха. По крайней мере, с Ремусом никогда не скучно.

— Давай дождемся, пока принесут еду, — предлагает Сириус. — Может, все не так уж плохо.

Ремус щелкает языком.

— Не-е-ет, суть не в этом! Ты слишком оптимистичен, — хнычет он. — Ладно, будь по-твоему, Мистер Солнышко. Как ты? Как работа?

Сириус улыбается.

— На самом деле, хорошо. Привезли новый мерч, и Питер уже направил какую-то его часть клиентам. Как оказалось, он то еще трепло, так что все слышали новости о том, что я новый сексуальный Бог стартап-дизайнов. У меня уже три новых заявки.

О чем он не говорит, так это о том, что Питер, по какой-то причине, пытался взять это под контроль. Как будто он нанял Сириуса дизайнером — наверное, чтобы срубить процент. Сириус пресек это очень быстро. Ну и уебок.

— Вау, — говорит Ремус и улыбается. — Это круто! Ты уже создаешь клиентскую базу!

Сириус неверяще смотрит на него и фыркает. Он не собирался делать что-то подобное. На самом деле, он никогда не планировал работать удаленно. Ему не нужны деньги, у него уже есть полноценная работа, и, честно говоря, одно дело продать дизайн по завышенной цене Питеру, а совсем другое — превратить это в побочный доход.

— Я не уверен, что вообще отвечу, — говорит Сириус. — Это была разовая акция.

Ремус окидывает его Взглядом.

— Я видел, как ты работал над той штукой для компании. Тебе понравилось! Почему бы не сделать еще?

Что ж, Сириус и правда в каком-то смысле повеселился. Но только потому, что на кону на самом деле ничего не стояло — если бы он облажался, ничего бы не произошло. Если бы он брал настоящие заказы, то это огромное давление, а он, опять-таки, не дизайнер. Он паренек из маркетинга. Совсем разные вещи.

— Я подумаю, — сдается Сириус и наклоняет голову. — Что насчет тебя? Чем занимался в последнее время? Что-нибудь веселое?

Ремус невинно ему улыбается.

— О, хорошо, хорошо. Знаешь, то одно, то другое.

Сириус обхватывает своими ногами ногу Ремуса под столом и поднимает брови.

— И что же это за «то одно, то другое» такое?

— Да всякое, — самодовольно говорит Ремус.

— Всякое, — задумчиво повторяет Сириус. Зная Ремуса, это могло быть чем угодно. Может, он просто записался на стрижку, а может, решил присоединиться к цирку. Честно говоря, ни одна из этих вещей не удивила бы Сириуса. — Мне придется мучить тебя, или ты расскажешь? У тебя проблемы?

Ремус закатывает глаза и пренебрежительно взмахивает рукой.

— Не, никаких проблем, ничего серьезного. Просто подготовка к первому мая.

Сириус поднимает брови.

— А что будет первого мая?

Сириус хмурится от неверящего взгляда Ремуса.

— Ты серьезно? — он посмеивается. — Международный день труда, пфф.

— Оу, ладно, — медленно говорит Сириус, все еще не понимая. — И что?

Лицо Ремуса светлеет, и затем он ярко улыбается.

— О боже. Точно. Ты же не был в Берлине в прошлом году. Что ж, как тебе объяснить… — он потирает подбородок. — В основном, тут проходят демонстрации в этот день. Они могут быть довольно… напряженными.

— Напряженными? — повторяет Сириус.

— На самом деле, это восстание, — с легкостью говорит Ремус и ухмыляется. — Знаешь, поджигают машины, строят баррикады, кидают камни в полицию, разбивают витрины магазинов, пиротехника… Как обычно.

Сириус растерянно смотрит на него.

— Как обычно? Какого хуя? Зачем?

— Добро пожаловать в Берлин, — шутливо говорит Ремус. — Туда, где мы используем свое право на свободу политических мнений, которое идет вразрез с текущей капиталистической системой.

— На сколько ты левак, если быть точным? — спрашивает Сириус, все еще пораженный этим открытием.

— Достаточно, — просто отвечает Ремус. — Думаю, ровно настолько, насколько ты можешь представить.

Сириус особо никогда не увлекался политикой. Его семья была консервативна до мозга костей, а он, конечно, голосовал за лейбористов. Но это звучало гораздо радикальнее, чем все, что он видел в Лондоне.

— Так и что, ты будешь там завтра? К чему ты готовился?

Ремус пожимает плечами.

— Ну, просто помогал с листовками и плакатами. Купил кое-что для себя — мне была нужна новая черная куртка, моя немного… м-м-м, подгорела в прошлом году. Капсулы с натрием хлорида. Знаешь, самое необходимое.

— Для чего тебе капсулы? — спрашивает Сириус в шоке.

— Очевидно, чтобы промывать глаза, если мне зальют их перцем, — беспечно объясняет Ремус. — Больно пиздец.

Сириус делает глубокий вдох и качает головой.

— Это чересчур… Ты уверен?

Ремус ухмыляется и кивает.

— Естественно. Я хожу каждый год с тех пор, как мне исполнилось девятнадцать, — говорит он. — Советую тебе остаться завтра вечером дома. Не думаю, что это как-то коснется твоего района, но Нойкёльн и Кройцберг скорее всего превратятся в поле боя.

Это вообще никак не облегчает тревог Сириуса. Он щурится.

— Ты бы рассказал мне, если бы я не спросил?

— Эм-м-м… — Ремус улыбается, словно извиняясь. — Ну типа. Я хотел увидеться с тобой сегодня, на случай, если меня повяжут завтра, они могли бы продержать меня целый день перед тем, как отпустить.

— И под «они» ты подразумеваешь полицию? — спрашивает Сириус, медленно моргая. — Зачем им делать что-то такое?

Ремус жалобно поднимает руки.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — быстро говорит он. — Это не случалось уже много лет, но кто знает. Вероятность есть.

— То есть, ты говоришь, что это случалось с тобой раньше? — глаза Сириуса широко распахиваются. — Что ты сделал?

Он ухмыляется, очень довольный собой.

— Возможно, я ударил полицейского локтем по лицу.

Сириус стонет и сползает вниз по стулу.

— Но зачем?

Ремус смеется.

— Потому что все полицейские — ублюдки.

— Черт, да! — говорит Гидеон, появляясь возле них с заказом в руке. Они улыбаются, глядя друг на друга, и Гидеон отбивает Ремусу пять, а потом снова уходит. Сириус наблюдает за их взаимодействием и вздыхает.

— Кроме того, — добавляет Ремус, — тот офицер протащил моего друга за волосы по всей улице. Не круто.

Сириус наклоняет голову и фыркает. Да, это и впрямь не круто.

— Что ж, по крайней мере не потому, что ты поджег машину какого-нибудь бедняги, — бормочет он.

Ремус смеется.

— О нет, я бы так легко не отделался, — говорит он радостно. — Не совсем в моем стиле. Но из машин получаются превосходные костры.

— Ремус, — шипит Сириус, выпучив глаза. — Серьезно? Владельцы этих машин, скорее всего, не имеют с этим ничего общего. Это не круто.

С игривой улыбкой Ремус в любопытстве наклоняет голову и смотрит на Сириуса.

— О да, мне нравится этот спор, — говорит он. — Все заранее знают, что будут демонстрации. Тот, кто заблаговременно не убрал свою машину, сам просит об этом.

— Да ладно, — вздыхает Сириус. — Это же просто невинные свидетели.

— Невинные свидетели, которые голосуют за нынешнее правительство, — подмечает Ремус.

— Ты этого не знаешь, — спорит Сириус. — Машины пиздец какие дорогие. Даже со страховкой это может серьезно ударить по человеку в финансовом плане. Ведь не просто так это считается уголовным преступлением.

Ремус серьезно смотрит на него.

— Согласен, — говорит он. — Но я хочу, чтобы ты спросил себя, почему одна или две сгоревших машины волнуют и злят тебя, пока тысячи беженцев, тонущих в Средиземном море, ничего не значат. Почему миллионы работников, особенно из других стран, которых ужасно эксплуатируют, не вызывают в тебе никаких чувств? Почему постоянный рост цен на недвижимость из-за помешанных домовладельцев, которые вынуждают людей уезжать из города, или (в некоторых случаях) жить на улицах, вообще тебя не беспокоит, просто потому, что ты сам можешь себе это позволить?

Сириус слушает его, чувствуя, как токсичная смесь стыда, вины и дискомфорта разъедает его внутренности. Ему хочется поспорить, подискутировать, вцепиться в свой аргумент, что эти вещи между собой никак не связаны. Но потом Ремус слегка разочарованно качает головой.

— Это преступление, — говорит он. — Горящие машины, разбитые окна — это просто отражение людского лицемерия. Мы так быстро распаляемся из-за незначительных вещей, вещей, которые легко можно заменить, когда они ломаются. И отворачиваемся, когда люди буквально умирают из-за нашего безразличия.

Сириус сглатывает.

— Ладно…

— Ладно, — говорит Ремус, расслабляясь, и смотрит на тарелки перед ними. — Блять, это выглядит отвратительно. Сомневаюсь, что оно станет вкуснее, когда остынет.

Chapter Text

— Ну что за заноза в заднице…

Сириус многострадально стонет и сползает по стулу так низко, что только макушка торчит из-за стола.

— Когда-нибудь она меня убьет.

Джеймс насмешливо фыркает и скрещивает руки на груди, дуясь.

— А мы можем… ну, не знаю, проголосовать, чтобы ее убрали? Это же демократия, да?

— Я не уверен, что демократия работает именно так, — бормочет Сириус. — В конце концов она заплатила за эти занятия.

— На чьей ты стороне? — спрашивает Джеймс и качает головой. — Я ненавижу ее всеми фибрами души. Я живу и дышу этой ненавистью. Она сочится из моих пор.

Сириус не может сдержать смеха и морщит нос.

— Ты слишком драматичен. И, кстати, фу.

Сириус познакомился с Джеймсом на курсе по немецкому, на который он записался в мае. Могло показаться, что эта дружба существовала скорее из удобства и необходимости (они были единственными британцами, и одними из немногих, кому было от двадцати пяти до тридцати), но на самом деле они отлично поладили с самого начала.

Джеймсу тоже было двадцать восемь, и полгода назад он переехал в Берлин из Шотландии ради девушки. Это было истинной любовью, сказал он Сириусу, она была Той Самой. Но вышло так, что девушка так не думала и порвала с Джеймсом месяца через три после его переезда. Так что девушки больше не было, но Джеймс решил остаться. Он объяснил это тем, что нашел идеальную квартиру, что по меркам Берлина было достаточно солидной причиной, но Сириус подозревал, что Джеймс все еще не оставлял надежд вновь сойтись с этой девушкой.

Он носил футболки с изображением музыкальных рок-групп семидесятых, фанател по футболу и обладал сбивающей с толку способностью вести себя так, словно он уже лучший друг с любым, с кем разговаривал — он сразу понравился Сириусу. Ему даже не было нужно становиться его другом. Они уже как будто были друзьями всю жизнь, или, по крайней мере, Джеймс просто вел себя таким образом, а у Сириуса, как оказалось, была страсть к легким на подъем людям.

— Боги, вот она… — шепотом кричит Джеймс, и Сириус фыркает от смеха, наблюдая, как самая ненавистная студентка их курса возвращается после короткого перерыва, объявленного преподавателем через час после начала занятия.

Ее звали Айва, ей едва ли было двадцать, но в это же время она выглядела на что-то среднее между двенадцатью и шестьюдесятью двумя. Это сбивало с толку, серьезно. Сириусу было бы стыдно за то, что он ненавидит молоденькую девочку, но она была самой стервозной и раздражающей всезнайкой из всех, кого он знал. Наверняка она была нормальным человеком в обычной жизни, но во время занятий она умудрялась залезть под кожу каждому.

Особенно к Джеймсу по какой-то причине. Сириус все еще не мог понять, то ли это было тем случаем, когда люди просто не подходили друг другу, или это было больше из разряда «от ненависти до любви», как это иногда случалось. Он бы не удивился, если бы к концу курса они или поубивали друг друга, или обручились. Шансы равны.

Телефон Сириуса вибрирует, когда приходит сообщение от Ремуса, и Джеймс, любопытный ублюдок, наклоняется вперед и двусмысленно свистит:

— Ну-ка, ну-ка, что за ангел тебе пишет?

Какое-то время Сириус ничего не понимает, а затем вспоминает, что Ремус добавил смайлик с нимбом к своему имени. Из соображений ностальгии Сириус его так и не поменял.

— Твоя мама, — тянет Сириус. — Хотела сказать, как прекрасна была прошлая ночь.

Джеймс серьезно смотрит на него.

— Моя мама умерла.

Глаза Сириуса округляются, и он почти что давится.

— О боже, мне так жаль! Джеймс, правда, я… — он прекращает тараторить, когда Джеймс чуть ли не падает со стула от смеха, чем зарабатывает наполненный ядом взгляд от Айвы, сидящей на другом конце класса. — Ну ты уебок…

— Твое лицо, — визжит Джеймс и потирает глаза, все еще смеясь. — Так тебе и надо. Динь-динь, звонили из нулевых, они хотят забрать шутки про маму.

Сириус ударяет его по голове рабочей тетрадью и закатывает глаза. Джеймс прыскает от смеха и толкает его локтем в ребра, тут же невинно улыбаясь, когда в кабинет входит учитель. Сириусу двадцать восемь, у него Оксфордский диплом, годы работы, собственный пенсионный капитал, и он даже сам гладит себе одежду, но на секунду ему кажется, будто ему снова семнадцать, и он дурачится со своими друзьями на задних партах на каком-нибудь скучном уроке химии.

— Так кто это?

— Мой парень, — честно отвечает Сириус, чувствуя себя странно, когда он произносит это вслух.

Почему-то для него это все еще незнакомая концепция — отношения с мужчиной. В моменте это совсем не странно, но иногда, когда Сириус один, или как сейчас, с кем-то, он ловит себя на мысли «эй, да, точно, я влюблен в мужчину, это интересно».

По глазам Джеймса Сириус понимает, что у него есть множество острых вопросов, но, к счастью, урок продолжается, и Джеймсу приходится сдерживать себя целый час, посылая Сириусу многозначительные взгляды, которые остаются без ответа.

— Значит, парень? — тянет Джеймс и подмигивает. — Любопытно. Какой он?

Сириус вздыхает и закатывает глаза, собирая вещи.

— Сходи сам посмотри, раз такой любопытный. Он внизу.

Они выходят вместе, и, возможно, Сириус немного в восторге от того, что теперь он знакомит Ремуса со своим другом, а не наоборот. Может, это еще как-то связано с тем, что ему интересно, что Джеймс подумает о Ремусе. Сочтет ли он его таким же замечательным, как Сириус? Они поладят?

Ладно, здесь точно да; нет никого, с кем не поладил бы Ремус, особенно, если этот кто-то — Джеймс. Парень буквально воплощение золотого ретривера. А у Ремуса все-таки слабость к собакам.

Когда они выходят, то на улице уже темно — дни становятся длиннее, но этот языковой курс проводится после работы. Ремуса легко заметить, потому что его волосы при свете уличного фонаря светятся как самый настоящий нимб, прям под стать его любимому смайлику. Ремус улыбается и машет Сириусу.

— Привет, — мягко говорит он и наклоняется, чтобы поцеловать Сириуса, когда они подходят к нему. Затем он замечает Джеймса, и его брови подлетают вверх. — Какого хуя? Джеймс?!

Джеймс удивлен так же, если не больше. Затем он почти запрыгивает на Ремуса, утягивая его в медвежье объятие.

— Ремус?! — он громко смеется и хватает его за плечи. — Что за колдовство?

Сириус переводит взгляд с одного на другого; он в равной степени в замешательстве и в восторге.

— Вы что, ребята, знакомы?

— Да! — ухмыляется Ремус и радостно кивает. — Это бывший парень Лили! — затем он морщится, словно извиняясь, глядя на Джеймса. — Мне жаль, кстати.

Джеймс отпускает его и небрежно взмахивает рукой.

— Оу, дружище, не парься, — беспечно говорит он и качает головой. — Черт, ну и совпадение. Берлин — деревня?

— Иногда да, — соглашается Ремус, посмеиваясь.

Сириусу нужна секунда, чтобы все осмыслить. Так бывший Лили — Джеймс? Тот, который начал говорить о женитьбе, детях и прочем, прямо во время их первой встречи в реальной жизни? Тот, который месяцами ходил за ней как собачонка? Этот Джеймс? А Лили это та девушка, ради которой он переехал в Берлин? Его настоящая любовь, Та Самая и Единственная, бла-бла-бла?

Теперь… все понятно. Сириус фыркает от смеха. Вау. Вот тебе и совпадение.

— Я так рад снова с тобой встретиться, — честно признается Ремус. — Ты как бы со всех радаров пропал после… ну, да… Ты же знаешь, что мы все еще можем общаться, даже если у тебя не сложилось с Лилс?

Джеймс слегка натянуто улыбается, и Сириус делает мысленную пометку поговорить с ним об этом пиздеце под названием «отношения». Потому что он более чем уверен, что Джеймс все еще по уши влюблен в Лили, пока она наслаждается своим одиночеством и каждый день благодарит Бога за то, что избавилась от этого прилипчивого чувака. Уфф, ну и неразбериха…

— Рад слышать! — говорит Джеймс. — Я не был уверен…

Ремус улыбается Сириусу, его взгляд смягчается, когда он делает так, от чего живот Сириуса наполняется стайкой сходящих с ума бабочек. Этот парень…

— А теперь вы тоже друзья! — вскрикивает Ремус, показывая рукой на Сириуса и Джеймса. — Господи, я в восторге. Было немного грустно, что мне так и не представилось шанса познакомить вас, я знал, что вы поладите.

— Я ненавижу его, — тут же отвечает Сириус.

— Я засыпаю, думая о том, как бы я хотел его придушить, — вклинивается Джеймс.

Ремус довольно смеется.

— Видите! Я знал! — он с интересом наблюдает за тем, как Джеймс и Сириус обмениваются притворно-неприязненным взглядом. — Я хотел сводить Сириуса в бар, присоединишься?

Джеймс ухмыляется.

— С радостью! Если не буду слишком сильно мешать влюбленным голубкам.

— Будешь, — отвечает Сириус и стукает его по плечу. — Но все равно погнали.

Чтобы добраться до бара, Ремус ведет их к метро. Сириус даже не знает, куда они пойдут, и он не удосуживается спросить, когда Ремус силой заставляет его идти куда-то — каждый раз это сюрприз, и все же он еще ни разу не привел Сириуса туда, где бы ему не понравилось. Даже в том смешном фьюжн вообщепохуйкаком ресторане, куда Ремус отвел его прикола ради, на удивление оказалась очень вкусная еда (к нескончаемому недовольству Ремуса) и приличные напитки.

Разговор, который состоялся у них там, был более проблематичным, чем само заведение, но даже это уже в прошлом. Ремус и правда пошел на демонстрацию, и с ним все было в порядке — когда он вернулся, на нем не было ни царапины. Он пришел к Сириусу домой сразу, как все закончилось, возможно потому, что знал, что тот будет сходить с ума от беспокойства — Ремус был слегка уставший, но в общем и целом довольно спокойный и расслабленный. А затем, только потому, что эмоции Сириуса были накалены до предела, они, словно обезумевшие, потрахались на его обеденном столе. И все было хорошо.

— Так и как долго вы двое вместе? — лукаво спрашивает Джеймс, когда они выходят из поезда и поднимаются по лестнице к выходу со станции.

— Около… — Ремус оглядывается на Сириуса в поисках подтверждения. — Около полутора месяцев?

— Официально, — добавляет Сириус со смешком. — Оказывается, мы встречались гораздо дольше. До меня просто долго доходит.

Джеймс поднимает брови и удивленно наклоняет голову.

— Типа Ремус думал, что вы встречаетесь, а ты… что? Тусовался с другом?

Сириус вздыхает и закатывает глаза при виде прячущего злорадную ухмылку Ремуса.

— Все сложно. Но да, типа того. Тогда он мне кстати тоже нравился.

— М-м-м, — тянет Джеймс с маленькой улыбкой, будто эта информация говорит ему больше, чем кажется Сириусу. — А теперь вы серьезные, недоступные и по-настоящему влюбленные?

Боже, Сириус и не знал, что Джеймс такой сплетник. Он только хочет как-нибудь саркастично ответить Джеймсу, как Ремус его опережает.

— Ты задаешь много вопросов, Джеймс, — легко говорит он. — У тебя какие-то проблемы?

— У меня? — Джеймс поднимает бровь. — Конечно, нет. Главное, чтобы у тебя их не было.

— У меня нет, — серьезно говорит Ремус.

Сириус хмурится, глядя на них, он чувствует себя так, будто что-то упускает, какой-то второй слой в разговоре. Почему у Ремуса должны быть проблемы с этим? Если уж на то пошло, то это Сириус сидел в шкафу, пока Ремус буквально не вытащил его оттуда.

Бар, в который они пришли, — неприметное заведение на углу возле квартиры Ремуса. В баре прочные деревянные скамейки и старый бильярдный стол в углу. Тут полно народу, и, Сириус может сказать, что в основном они местные — никакого хипстерского дерьма из Митте.

Ремус ведет их к маленькому столику в самом конце бара и по пути машет рукой девушке-бармену. Кажется, еще одно место, где он постоянный гость. Сириусу нравится, когда он водит его в такие места; туда, куда бы не пошел ни один турист, а меню до жути простое — никаких сумасшедших названий для коктейлей, никакого претенциозного ассортимента вина.

— Принесу нам пива, ладно? — предлагает Ремус, когда они садятся, и улыбается Сириусу. — Тебе пшеничное, да? А ты что хочешь, Джеймс?

— Удиви меня, — говорит Джеймс и ухмыляется.

Когда Ремус уходит, Джеймс всем телом поворачивает к Сириусу с крайне шокированным выражением лица.

— Что? — в замешательстве спрашивает Сириус.

— Ремус, мать его, Люпин, — говорит Джеймс, сам не зная, что повторяет то, о чем думает Сириус хотя бы раз в день. — Ты захомутал Ремуса, мать его, Люпина?

— Эм-м-м… — Сириус слегка смеется, оглядываясь на Ремуса, который облокотившись на барную стойку оживленно болтает о чем-то с барменом. — Да, очевидно, это так.

— Нет, не очевидно! — вскрикивает Джеймс. — Поверить не могу… Ты и Ремус Люпин?

Сириус хмурится.

— Джеймс, тебе явно есть, что сказать. Так скажи.

Он округляет глаза и качает головой.

— Никогда не думал, что застану день… — он наклоняется вперед и понижает голос. — Как много ты знаешь об отношениях Ремуса до тебя?

На секунду Сириус мешкает. На самом деле, они пока что не говорили о своих прошлых отношениях — Ремус никогда ничего не говорил, а Сириус не думал, что ему стоит совать свой нос. Если бы Ремус захотел рассказать ему, то сделал бы это сам. А если нет, то и не важно.

— Не много, а что? — признается Сириус.

— Потому что нечего рассказывать, — говорит Джеймс, ожидая такого ответа. — Не хочу прозвучать грубым, но Ремус Люпин та еще шлюшка.

Сириус поднимает брови.

— Повтори, — он с вызовом наклоняется вперед. — Ты только что назвал моего парня шлюхой?

Джеймс качает головой и жалобно вскидывает руки.

— Поверь мне, я не имею ничего против, — говорит он. — Просто говорю. Ремус Люпин не встречается. Он ебется направо-налево, много. Типа, реально много.

Слышать, как Джеймс говорит такие вещи, похоже на то, будто на него вылили ведро холодной воды. Сириус чувствует себя грязным, просто слыша это. Он ни с кем, даже с Джеймсом, не будет поливать помоями своего парня, это же Ремус, в конце концов.

— Не знаю, на что ты намекаешь, — медленно говорит Сириус, окидывая Джеймса серьезным взглядом. — Но я бы очень хотел, чтобы ты перестал.

— Прости, — искренне говорит Джеймс и вздыхает. — Правда, я его не осуждаю. Я просто… я не хочу, чтобы тебе было больно, или… Может, чтобы ты не строил ожиданий, которые он не сможет оправдать.

Сириус наклоняет голову и задумчиво рассматривает Джеймса.

— Я ценю твою заботу, даже если тебя это не касается, — говорит он. — Ты и половины не знаешь.

— Как скажешь, приятель, — сдается Джеймс. — Не стоило мне ничего говорить. Я просто удивлен. И я правда рад за тебя.

Сириус кивает, но не успевает ответить, потому что к ним подходит Ремус и ставит напитки на стол.

— Угощайтесь, — заявляет он и опускается на скамью рядом с Сириусом. — Простите, что бросил вас. Я не видел Клаудию вечность, она хотела наверстать упущенное.

— Не, все в порядке, — улыбаясь говорит Джеймс. — Спасибо за пиво.

Ремус закатывает рукава своего ярко-розового свитшота (Сириус в восторге от этой вещицы, на ней спереди нарисован огромный далматинец), а затем под столом кладет руку Сириусу на колено и слегка сжимает его.

— Как успехи с немецким? Уже выучили что-нибудь веселенькое?

Джеймс и Ремус заводят непринужденный разговор, с легкостью болтают и шутят; сначала о занятиях, потом об их общих знакомых, которых Джеймс не видел какое-то время, затем о том, что они делали вместе, пока Джеймс все еще встречался с Лили. Сириус слушает вполуха, крепкое плечо и теплая рука Ремуса постоянно рядом, пока он обдумывает то, что сказал Джеймс.

Значит, до Сириуса Ремус много с кем спал. Это очень сильно похоже на еще один кусочек пазла в мысленной картине Ремуса Люпина в голове Сириуса — он все еще время от времени добавляет какие-то детали, но такого открытия не ожидал.

Не то чтобы Сириуса это сильно беспокоит. Он тоже от души развлекался в свое время, особенно в школе и в самом начале учебы в университете, в перерывах между отношениями, которые у него тогда были. После этого он как бы стал заядлым однолюбом. В основном из-за ожиданий общества и, частично потому, что узнал, что беспорядочный секс не приносит ему такого удовольствия. Не то чтобы все его отношения после приносили ему удовольствие, но он, по крайней мере, догадался, что почти-апатия, которую он испытывал каждый раз, когда приводил очередную девушку домой, была в значительной степени вызвана отсутствием каких-либо обязательств.

И да, то, что у Ремуса до этого было много партнеров, не что-то удивительное. Ему двадцать восемь, он уже какое-то время работает по ночам, он очень симпатичный мужчина, он живет в Берлине, где очень много квир-представителей, он очаровательный и легкий на подъем. Конечно же, найдется много людей, желающих провести с ним ночь. Так почему бы Ремусу не воспользоваться этим, если он один?

А вот, что беспокоит Сириуса, это искреннее удивление на лице Джеймса, когда он сказал «Ты захомутал Ремуса Люпина?».

Он не думал, что раньше Ремус был полной противоположностью человека, состоящего в моногамных отношениях. Он никогда не производил такого впечатления на Сириуса. В конце концов, он выглядел очень готовым к отношениям с Сириусом. Это он первый пошел на контакт, спровоцировав этот смехотворный обмен куртками. Это он водил Сириуса на свидания все это время. Это он сказал, что любит Сириуса, еще до того, как они пришли к чему-то определенному. Той ночью он попросил Сириуса подтвердить, что теперь они правда, по-настоящему, серьезно вместе.

До этого Сириус не сомневался в его искренности. Может, он и боялся, что Ремус поменяет свое мнение, быстро двинется дальше или не подумает как следует, прежде чем окунуться во все это с головой. Но он не думал, что хоть что-то из этого было показухой.

Но ведь он так же и не знал, что это, как оказалось, совсем не в духе Ремуса. Он правда встретил Сириуса и решил, что он тот самый, хотя до этого ни с кем не встречался? Его раздражало это — быть только с одним человеком, спать в одной постели, видеться слишком часто? Он скучал по сексу с другими людьми?

Сириус чувствует, как зерно сомнений появляется в его голове, и как больно сжимается его сердце. Потому что он так сильно любит Ремуса. Что, если в конце концов, этого будет недостаточно?

— Все в порядке? — Ремус закрывает дверь в спальню и успокаивающе массирует плечи Сириуса, включая свет с помощью телефона. — Ты весь вечер был ужасно тихим.

Сириус вздыхает. Это глупо, правда. Это не должно иметь значения. Если бы Джеймс ничего не сказал, то Сириус, возможно, и не узнал бы об этом — это не поменяло бы ничего, так почему тот факт, что Сириус теперь знает, так волнует его?

— Да, я в порядке, — говорит Сириус, потирая лоб. — Просто Джеймс кое-что сказал. Не важно.

Ремус хмыкает.

— Я думал, что он мог сказать что-то, что расстроило бы тебя. Когда я вернулся с пивом, ты весь… — он невнятно взмахивает рукой. — Замкнулся в себе. Хочешь поговорить об этом?

Сириус хочет поговорить об этом?

По правде говоря, не очень. То, чем Ремус занимался до отношений, его не касается, как не касается и Джеймса. И Сириус чувствует себя слегка виноватым из-за того, что его это волнует. Но… Будет ли лучше, если он продолжит держать это в себе? Или это просто сведет его с ума?

— Он сказал… — Сириус замолкает и смотрит на Ремуса. — Он был очень удивлен, что мы вместе. Он сказал, что ты не встречаешься.

На лице Ремуса происходит что-то сложное, эмоции быстро сменяются, и Сириус не может их определить. Он наклоняет голову и щелкает языком.

— Джеймсу стоит переживать о своей жизни, — говорит Ремус раздраженно.

— Я так ему и сказал, не волнуйся, — бормочет Сириус.

Ремус подходит к кровати и садится на подрамник, сгорбив плечи. Он поднимает взгляд на Сириуса.

— Ты же знаешь, что это неправда?

— Разве? — спрашивает Сириус, поднимая брови. — Он сказал, что ты буквально ебешься направо-налево. Сказал, что беспокоится за меня. Как я, по твоему мнению, чувствую себя? Слыша такое от человека, которого я знаю пару недель.

Ремус хмурится.

— Я… я не в ответе за то, что говорят другие.

Сириус фыркает.

— Да, конечно. Но я бы хотел услышать это от тебя, а не от незнакомца.

Ремус долго молчит, смотря в пол. Когда он снова поднимает голову, его лицо жесткое.

— Услышать что? — горько спрашивает он. — Что ты хотел, чтобы я тебе сказал? Со сколькими мужчинами я трахался? Оценить их по шкале от одного до десяти? Поделиться сочными подробностями? Что?

Резкий тон Ремуса сбивает его с толку. Такой Ремус, ощетинившийся и раздражительный, для него в новинку. Особенно, в противовес его обычно радостному поведению. Значит, данная тема для него больное место.

— Может, не так, — говорит Сириус. — Но ты мог просто невзначай упомянуть что-то типа «о, эй, кстати, у меня никогда не было длительных отношений, я больше по сексу без обязательств, просто предупреждаю».

Ремус закусывает губу и ненадолго прикрывает глаза.

— Может быть… — он прочищает горло. — Может быть, я боялся предупреждать тебя. Может, я не совсем горжусь тем, как вел себя раньше, — затем он резко смотрит на Сириуса. — Но я отказываюсь стыдиться этого. Я не сделал ничего плохого.

Вздохнув, Сириус подходит и садится возле него — то, как он стоял над Ремусом и тому казалось, что он должен защищаться, начинало действовать Сириусу на нервы.

— Я не стыжу тебя, — мягко говорит Сириус. — Я просто… не знаю, удивлен? На меня ты не произвел впечатление человека, которому не знакома концепция отношений.

Ремус поворачивается, чтобы посмотреть на него, поднимая одно колено на подрамник, и наклоняя голову.

— Может, потому что это не так? — с вызовом спрашивает он. — Джеймс может думать, что хочет, но если он не видел, как я с кем-то встречаюсь, это не значит, что этого не было. Я знаю его меньше года. И я знаю, что тебе нравится забывать, но вообще-то мне тоже уже почти тридцать.

И, конечно же, он прав. Сириусу немного стыдно за то, что он тут же поверил словам Джеймса.

— Ладно, — сдается Сириус. — Буду работать с тем, что есть, раз ты сам особо не рассказываешь.

Ремус вдыхает через нос и пожимает плечами.

— Нечего рассказывать, — тихо говорит он. — Да, я встречался кое с кем до этого. Но… Ладно, да, хорошо, может, Джеймс в какой-то степени и прав. По правде говоря, я… ничего такого не делал с тех пор, как… Как умерла моя семья, понимаешь?

— Оу, — Сириус чувствует, как его окатывает сожалением, и он осторожно смотрит на Ремуса. — Понимаю… Это было из-за того, что ты чувствовал, будто не можешь, или…

Ремус смотрит на него с болью во взгляде.

— Потому, что я не думал, что смогу выдержать то, что я привяжусь еще к одному человеку, который неизбежно бросит меня, — сухо говорит он.

Сириус даже не знает, что чувствовать. Будто все его страхи нашли отражение в человеке напротив, но их увеличили в десять раз.

— Что изменилось?

— Думаю… — Ремус слегка улыбается. — До тебя я не встречал никого, ради кого стоило бы попытаться. Никакого давления, кстати.

Они оба смеются, и Сириус на автомате запускает руку в волосы.

— Прости.

— Все хорошо, — добродушно говорит Ремус. — Я знал, что однажды это всплывет. Просто не думал, что из всех людей это скажет именно Джеймс. Не знаю, он просто любопытный, или ты ему правда нравишься, раз он решил тебе так все рассказать.

Сириус слегка дергает губой.

— Из его уст это звучало так… не знаю, будто ты бросишь меня в любую секунду, или что я сумасшедший, раз думаю, что это больше, чем секс. Или… может, что ты будешь мне изменять или…

Лицо Ремуса мрачнеет.

— Сириус, ты же знаешь, что я бы не…

— Я знаю, знаю! — быстро говорит Сириус. — Я думаю, что ты достаточно честный, чтобы сказать мне до того, как это произойдет.

Ремус раздраженно закатывает глаза и вздыхает.

— Не произойдет, — твердо обещает он.

— Ты… — Сириус спорит, стоит ему спрашивать или нет, но он уже начал, и Ремус смотрит прямо на него, так что: — Ты скучаешь по сексу с другими людьми?

И тут же он жалеет, что спросил. Потому что лицо Ремуса выглядит так, будто Сириус мог бы ударить его, и от этого было бы не так больно.

— Что? Нет! — он качает головой, будто не понимает, с чего бы Сириусу вообще спрашивать. — Блять, ты серьезно?

— Прости, мне… мне не стоило говорить этого…

— Господи… — Ремус натянуто смеется, и это вообще не похоже на смех, а потом отчаянно хватается за волосы, глядя куда-то мимо Сириуса. — Я даже не знаю… Как?! Скажи мне, как мне сказать тебе, чтобы ты понял? Я люблю тебя. Сириус, я люблю тебя.

Сердце Сириуса обливается кровью. И он даже не уверен, метафора ли это, он бы не удивился, если бы начал кашлять кровью прямо сейчас, при виде того, как Ремус на него смотрит. Сириус чувствует себя самой большой ошибкой — потому что он слушает то, что говорят другие люди, потому что он спорит с Ремусом, потому что заставляет его защищаться, потому что делает ему больно, потому что не может сказать того же самого в ответ. Блять, просто, блять, скажи! Скажи!

Что с ним нахуй не так?

Наверное, он замер, потому что Ремус вытягивает его с поля боя, в которое превратился его разум, дернув за запястье. Он смотрит на Сириуса почти умоляя, брови сведены к переносице, глаза на мокром месте.

— Не поступай так со мной, — шепчет он. — Не закрывайся.

Боже, о чем же он думает прямо сейчас. Сириус пытается не позволить вине и стыду захватить его, и он двигается, чтобы забраться к Ремусу на колени. Ремус с готовностью раскрывает руки, притягивая Сириуса поближе к себе, когда он перекидывает ногу через его бедро.

— Прости, — бормочет Сириус напряженным от всех эмоций, застрявших в его груди, голосом. Он обхватывает голову Ремуса двумя руками и целует его в лоб, задерживаясь так на какое-то время. Ремус сжимает его талию, выдыхая ему куда-то в ключицы. — Я верю тебе, конечно, верю. — Просто скажи! — То, что сказал Джеймс, ничего не меняет. — Просто, блять, скажи! — Ремус… — Ремус смотрит на него, его глаза такие зеленые и живые, Сириус может видеть золотые ободки, обрамляющие зрачки, каждое цветное пятнышко на радужке. — Ты трахнешь меня? — Блять.

О, ради всего, блять, святого! Блять, пиздец, пиздец!

Сириус с превеликим удовольствием ударил бы себя по лицу, буквально. Он вполне мог бы сделать это, даже несмотря на Ремуса. Или, даже лучше, пусть Ремус это сделает. Сириус заслужил.

Но Ремус всего лишь фыркает.

— Да, — с придыханием говорит он и улыбается. — Конечно…

И он так и делает. О, как он это делает. Сириус чувствует себя так, будто он в раю и при этом проходит через все семь кругов ада. Он не знал, что Ремус может быть таким нежным с ним, даже в их первый раз он таким не был. Как будто он вкладывает всего себя в каждое поглаживание, каждый поцелуй, каждый толчок, каждое движение внутри Сириуса.

Сириус давится, давится все это время — своими стонами, всхлипами, слезами, и чувствами, чувствами, которые угрожают поглотить его полностью. Все, о чем он может думать, — я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…

Все, что он может сказать, — ничего. Ничего, когда Ремус кончает первым, вздыхая, дрожа и цепляясь за Сириуса, будто от этого зависит вся его жизнь. Ничего, когда он берет член Сириуса в рот, и ему так невероятно хорошо, что он выгибается в спине. Ничего, когда они лежат вместе, простыни влажные и смятые, их ноги переплетены, а лбы соприкасаются.

Никогда в своей жизни Сириус не испытывал такого невероятного счастья и, в то же время, такого глубокого отвращения к самому себе.

Chapter Text

Du schreist Hurra in mein Gesicht

Hurra Hurra und dann kommt Licht

In all mein Schwarz dein grellstes Blinken

Dein Hurra gegen das Versinken

In all mein Schwarz dein fettes Grinsen

Dein Hurra gegen das Versinken

Ты кричишь “ура” мне в лицо

Ура, ура, а потом приходит свет

Во всей моей черноте  ты мерцаешь так ярко

Твое ура против отчаяния

Во всей моей черной твоя ухмылка такая большая

Твое ура против отчаяния

– Bosse, Dein Hurra

— Поверить не могу… — бормочет Сириус и судорожно вздыхает, ударяя рукой по стенке кабине, чтобы сохранить равновесие.

— Я тоже, — хрипло отвечает Ремус. — Блять…

Сириус вздрагивает и прячет горящее лицо в изгибе руки, слегка слабея, когда пальцы Ремуса снова задевают его простату.

— Радость моя… пожалуйста, — шепчет он. — Мы можем… Мне уже плевать. Давай ты просто трахнешь меня и покончим с этим. Не думаю, что я смогу…

Ремус хватает его за бедро и сжимает, пальцы другой руки все еще беспощадно двигаются.

— Мне тоже нелегко, — яростно шипит он. — Типа, посмотри на себя. Ты хоть представляешь, сколько самоконтроля у меня уходит на то, чтобы не трахнуть тебя прямо здесь и сейчас?

Возможно, это немного льстит, но Сириус даже не пытается уговорить его забросить эту свою сумасшедшую фантазию. Он пытался. Удивительно, но Ремус может очень хорошо себя контролировать, если он этого хочет. Это раздражает.

Они… Сириусу приходится закрыть глаза и сделать вдох, просто чтобы подумать об этом. Да, они в общественном туалете. В очень большом продуктовом магазине. В субботу днем. Тут много людей. А Ремус, блять, сошел с ума, этот грязный, развратный, маленький…

Сириус сглатывает стон и стискивает челюсти, когда Ремус снова это делает. Он делает так специально!

— Ремус, я убью тебя, — шипит он. — К чему ты меня готовишь?! Это не огромный дилдо, а просто бусы, давай быстрее!

Он скорее чувствует, а не слышит, как Ремус трясется от смеха, и ему тоже приходится подавить смешок. Картинка того, как Ремус трахает его огромным черным дилдо в общественном туалете гипермаркета, веселит Сириуса.

А вот, что не веселит Сириуса, так это тот факт, что Ремус каким-то образом убедил Сириуса пойти, блять, за покупками с ебучими анальными бусами в его заднице! Не то чтобы сама идея не приводила его в восторг… Но все равно! Одно дело — фантазировать об этом, а совсем другое — и правда так сделать.

— Ладно, погнали, — низким и напряженным голосом бормочет Ремус, и Сириус облегченно выдыхает.

Слишком рано, думает он, когда Ремус наконец заканчивает возиться с упаковкой и смазкой — Сириусу не видно, он наклонился, упершись руками в стенку кабинки, выставив задницу перед Ремусом, который сидит на коленях, прислонившись к хлипкой двери, — и вводит первую бусину в анус Сириуса. 

Сначала все не так уж плохо — в конце концов, в заднице Сириуса были вещи и побольше. Но он все равно слегка закашливается, а его глаза слезятся от того, как полыхают его щеки. Потому что он в общественном туалете, а Ремус медленно и методично засовывает в него нитку силиконовых бус. Это, возможно, — нет, определенно, — самая рискованная вещь, которую он когда-либо делал. Он все еще не может поверить, что согласился.

Сириус хнычет, пытаясь подавить звуки, которые неизбежно срываются с его рта, когда он закусывает губы и чувствует, как в нем что-то есть. Ремус, тяжело дыша, оставляет поцелуй на его левой ягодице, его пальцы все еще методично работают над тем, чтобы засунуть бесконечную, как ему казалось, нить бус в Сириуса.

С каждой бусиной, проскальзывающей внутрь, сталкивающейся с остальными, уходящей глубже, Сириус думает — вот оно, да? Эта должна быть последней. Больше уже не будет. Но нет. Блять, когда он видел игрушку дома, она не казалась такой длинной.

— Последняя, — заявляет Ремус, и Сириус облегченно выдыхает. Окей, закончили. Хорошо. Все в порядке.

Ремус поглаживает его по пояснице и встает на ноги, и Сириус хочет огрызнуться на него. Почему? Он сам не знает. Он смущен, унижен, ему стыдно, и он невероятно возбужден. Его член настолько твердый, что руки Сириуса практически на физическом уровне чешутся, чтобы дотронуться до него. 

Все не в порядке, понимает Сириус, когда пытается распрямиться и чувствует, как бусины двигаются внутри него. Он пошатывается и чуть ли не спотыкается о свои же спущенные брюки. Ремус крепко его держит и смеется.

— Порядок?

Сириус смотрит на него через плечо.

— Нет, — шепчет он. — Да… думаю. Напомни, почему я на это согласился?

Ремус ослепительно ухмыляется, в неоновом свете уборной его глаза темные и блестящие.

— Потому что это действительно делает меня счастливым, — Сириус фыркает. —  И потому что ты хочешь этого так же сильно.

Судя по очевидной выпуклости на джинсах, Ремус, без сомнений, получает от этого такое же удовольствие. Он натягивает футболку, чтобы было не так заметно, и помогает Сириусу надеть брюки, потому что Сириус однозначно не собирается наклоняться, если после этого Ремус не вытащит из него свою чертову игрушку и не выебет его до потери пульса.

— Боже, ты такой сексуальный, — бормочет Ремус, притягивая Сириуса поближе и лихорадочно целуя его.

Сириус стонет ему в губы, тихо и отчаянно, потому что он возбужден так, что ему почти больно. Кажется, будто все его чувства собрались в неизвестной ему до этого точке, и он чувствует каждую ебаную бусину внутри себя. Чувство заполненности для Сириуса не в новинку, но вкупе с тем, что он полностью одет, стоит в общественном туалете посреди ебаного продуктового? Это странно.

Ремус, как самый настоящий засранец, хватает его за задницу и сжимает, притягивая Сириуса ближе к себе, почти приподнимая. Сириус вздыхает и разрывает поцелуй, так как ему внезапно стало не хватать воздуха.

— Давай сделаем это, — со вздохом говорит Сириус. — Иди первый, я догоню.

Потому что последнее, что нужно Сириусу, кроме нити анальных бус в его заднице на людях, так это то, чтобы кто-то узнал об этом. Ремус посылает ему еще одну наглую улыбку и выскальзывает из кабинки. Сириус закрывает за ним дверь и опирается на нее горячим лбом, подавляя в себе желание стукнуться об нее пару раз.

Блять, если бы он не любил этого мужчину так сильно…

Спустя пару минут, в течение которых Сириус серьезно раздумывает над тем, чтобы вытащить из себя игрушку и забросить эту безумную идею, он собирается и выходит, пытаясь придать своему лицу выражение, которые бы не кричало “я грязная шлюшка, посмотрите на меня”.

Сделав пару осторожных шагов, Сириус понимает, как он был не прав, когда думал, что засунуть бусы внутрь было самым трудным. О нет-нет-нет, какой же он наивный.

Они как будто живые, двигаются, перемещаются, стукаются друг о друга и о простату Сириуса с каждым шагом, с каждым движением бедер. Он сжимается, почти инстинктивно, потому что ему кажется, будто игрушка уходит все дальше, несмотря на предохраняющую нить, или она опасно близка к тому, чтобы вывалиться. И, блять, это еще хуже.

Или лучше. Это похоже на что-то хорошее. Или похоже на что-то неправильное. Запретное.

Сириус разглядывает самого себя в пыльном зеркале над раковиной, пока смывает с рук улики, и качает головой, глядя на себя. Сириус Блэк, ты грязный, грязный пес. Что на тебя нашло?

Ремус, мать его, Люпин, конечно.

Вроде он не выглядит компрометирующе. Да, его щеки красные, но не слишком — кто-то, кто не знает, насколько Сириус обычно бледный, подумал бы, что он всегда так выглядит. Да, его глаза раскрыты чуть шире и блестят чуть больше, чем обычно. Но в остальном он выглядит нормально. По крайней мере хоть что-то.

Сириус замечает Ремуса в отделе с фруктами и овощами, он опирается на тележку, которую взял, пока Сириус созерцал жизнь. Расстояние, которое он должен пройти, кажется ему невозможным, и Сириус стискивает челюсти, надеясь, что никто не заметит, как странно он двигается. Но, конечно же, Ремус видит, и от того, как он смотрит на него, Сириусу хочется то ли убежать, то ли запрыгнуть на него. Ебаный пиздец…

— Плохая идея, — бормочет Сириус, когда заканчивает свой путь позора и позволяет Ремусу притянуть себя за талию. — Ремус, это очень плохая идея. Я не смогу.

Ремус закусывает нижнюю губу и делает дрожащий вдох, и это хоть какое-то утешение — он тоже переживает из-за этого маленького путешествия.

— Сможешь, — говорит он низким голосом и наклоняется к уху Сириуса. Как будто Сириусу сейчас нужно больше стимуляции. — Сделай это, и я обещаю, я сделаю так, что ты не пожалеешь, — вообще не обращая внимания на то, что они на людях, он хватает Сириуса за задницу, заставляя его застонать сквозь сжатые зубы. — Я сделаю все, что ты хочешь. Я буду трахать тебя, пока ты не закричишь.

И вау, Сириус заслуживает ебаную медальку за то, что он не кончил прямо здесь и сейчас. А это к нему даже не прикасались, просто от того, как бусы двигаются внутри него от хватки Ремуса и от того, как слова срываются с его грязного рта.

— Хорошо, — Сириус ненадолго прикрывает глаза, чтобы собраться с духом, и выдыхает. — Хорошо.

Ремус отпускает его и посылает ему шаловливую улыбку.

— Хорошо. Так что, Schatz, что мы хотим приготовить?

Сириус окидывает его убийственным взглядом.

— Мы? — с угрозой спрашивает он. — Ты хотел сказать ты. Сегодня готовишь ты. И завтра. И до конца ебаной вечности, Ремус, богом, блять, клянусь.

— Может, карри? — радостно спрашивает Ремус. — Ты возьми овощи, а я возьму кокосовое молоко, ладно?

Ну, конечно, он бы не позволил Сириусу спокойно пострадать, стоя где-нибудь в стороне и не вызывая подозрений. Он правда хочет, чтобы Сириус расхаживал по этому ебаному магазину с анальными шариками в заднице. Сириус убьет его.

— Ладно, — огрызается он, потому что Сириус, как оказалось, бесхребетный, по уши влюбленный идиот, который не может сказать Ремусу Люпину “нет”, когда он смотрит на него вот так — с блестящими глазами, обнаженными ямочками и пылающими щеками.

Этот поход в магазин… что-то с чем-то. Сириуса пробивает холодный пот, щеки постоянно опаляет румянцем, ему приходится останавливаться несколько раз, чтобы перевести дух; он забывает, что ему нужно взять, слишком отвлеченный тем, как игрушка давит и касается самых чувствительных точек внутри него. Вещи падают у него из рук, и он почти до крови прикусывает губу, когда кто-то врезается в него, и да, этих вещей больше нет, он не будет наклоняться. Работники магазина, простите.

Ремус никак не облегчает ситуацию. Сириус чувствует, как он смотрит на него все это время, прожигая дыры в его спине. Он не забывает время от времени прижиматься к Сириусу, как будто бы случайно берет что-то с той же полки, что и он. Он  невесомо дотрагивается до рук Сириуса, до его шеи, до горящих щек, будто не может удержаться. Он даже засовывает пальцы в задний карман брюк Сириуса, многозначительно потирая его бедро через ткань. Это сводит с ума.

К тому времени, как они добираются до кассы, Сириус уже на пределе. Он устал, его белье липкое и влажное от естественной смазки, которая выделяется практически не прекращаясь. Он думал, что спустя какое-то время привыкнет к шарикам, сможет игнорировать их, но случилось обратное — с каждой минутой становилось все хуже и хуже, и теперь он такой взбудораженный, что, когда приходит их очередь платить, он чуть ли не выпаливает девушке за кассой “привет, во мне сейчас секс-игрушка, спасите меня из этого ада”.

— Hallo, — говорит он вместо этого. — Mit Karte, bitte.

Отлично, думает он про себя, почти все. Почти все…

Затем он вспоминает, что им еще как-то надо вернуться домой, прежде чем, все по-настоящему закончится.

— Ремус… — начинает он после того, как они отходят от кассы.

Но Ремус уже печатает что-то в телефоне, лицо напряженное и сконцентрированное.

— Я вызываю такси, — заявляет он. — Мне похуй... Блять, Сириус, ты хоть представляешь, как сексуально ты выглядишь?

Сириус столько всего чувствует. Ему потно, больно и он невероятно перевозбужден. Он уже даже не думает, что оргазм закончит его страдания, возможно, Ремус нанес ему непоправимый ущерб. Он будет проклят на веки вечные, теперь каждый раз, когда он будет входить в продуктовый магазин, у него будет стояк просто от воспоминаний о сегодняшнем дне.

Заказать такси в Берлине — излишне дорогое удовольствие, но Сириусу уже тоже плевать. Он хочет вернуться домой и напомнить Ремусу о его обещании. Поездка короткая, но все это время пальцы Ремуса лежат на колене Сириуса — гладят, сжимают, слегка ползут вверх по внутренней части бедра. Воздух такой густой от похоти и напряжения, что Сириус думает, будто водитель тоже это чувствует. Если бы Сириус был в нормальном состоянии, ему бы было стыдно, но прямо сейчас он, наверное, даже не останавливал бы Ремуса, если бы он решил трахнуть Сириуса прямо на заднем сидении, не стесняясь водителя.

Самая худшая часть — лестница, и Сириус думает, что он умрет на ней еще до того, как доберется до квартиры. И на его надгробии напишут: “Сириус Блэк. Умер от неистового стояка”. А потом он станет призраком и до скончания времен будет охотиться на Ремуса, нашептывая грязные вещички ему на ухо. Да, так он и поступит.

Звук отпирающейся двери — мед для ушей Сириуса, но у него нет времени расслабиться, потому что Ремус бросает сумки на пол и почти впечатывает его в стену коридора, захлопывая дверь ногой. Он целует его так сильно, что Сириусу приходится вцепиться ему в плечи, чтобы удержать равновесие.

— Ремус… пожалуйста… — хнычет Сириус, чувствуя как его мутит и трясет. — Сделай что-нибудь…

Ремуса не приходится просить дважды, потому что он уже опускается на колени прямо в коридоре, сумки с продуктами разбросаны по полу, мороженое, на котором он настоял, сейчас, возможно, где-то тает от ранней летней жары. Ремус расстегивает ремень Сириуса и стягивает с него брюки вместе с бельем, Сириус вздрагивает, потому что воздух такой неестественно холодный, когда касается его горячего и влажного члена. 

— Блять, ты такой… — Ремус не заканчивает предложение и губами накрывает головку, слегка посасывая.

Сириус на автомате выгибает спину и вскрикивает от ощущения того, как шарики двигаются внутри него, приятно ударяясь о простату, пока член все глубже входит в готовый рот Ремуса. Ремус стонет и заводит пальцы за твердые яйца Сириуса, пытаясь найти нить.

И вот теперь Сириус полностью теряется, потому что Ремус, качая головой, находит нить и тянет за нее, первый шарик выскальзывает. Сириус взвизгивает, краем сознания понимая, насколько жалко он звучит, и хватает Ремуса за волосы. Возможно, слишком сильно, чтобы это было приятно. Но Ремус не жалуется, он снова тянет за нить и сосет сильнее.

Ноги Сириуса трясутся от напряжения, и он чувствует, что вот-вот кончит, после всего этого времени, пока был на грани. Он хотел этого и был возбужден часами еще до того, как они приехали в магазин, заведенный одной только идеей того, чем они собирались заняться. Он замечает, что Ремус другой рукой расстегнул свои джинсы и поглаживает свой член, пока все еще отсасывает Сириусу — возможно, у него уже не хватает терпения ждать.

Комната вертится перед глазами Сириуса, его рука усиливает хватку на волосах Ремуса, пока он продолжает работать ртом и языком, в это же время безумно медленно вытаскивая бусы. Сириус уже не может различать ощущения, они все сплелись воедино —  то, как Ремус горячо всасывает его член, то, как медленно его язык описывает круги на его головке, то, как скользят и двигаются шарики внутри него, то, как каждая вытащенная бусина отдается электрическим шоком в его нервной системе.

— Ремус, я… — Сириус стонет, медленно и протяжно, и пытается сглотнуть. — Блять, радость моя, я сейчас кончу…

Он уже на грани, уже начинает кончать, и тут Ремус вытаскивает последний шарик с мокрым грязным звуком и глубже берет член Сириуса в рот. И это так интенсивно, что Сириус откидывает голову назад, ударяясь о твердую стену, дрожа и трясясь, пока оргазм, кажется, длится вечность.

Ремус перестает что-либо делать так быстро и резко, что Сириус вздрагивает от этого ощущения и делает глубокий вдох. Он прислоняется влажным лбом к бедру Сириуса, и тоже дрожит, слегка постанывая, немного спермы Сириуса стекает с уголка его открытого рта, пока он сам доводит себя до конца.

— О мой бог, — тянет Сириус и пару раз моргает, радуясь, что позади него стена. Он ослабляет хватку в волосах Ремуса и нежно проводит пальцами по его затылку.

— Блять… — ругается Ремус, такой же запыхавшийся и взволнованный, как и Сириус. — Я ебать как тебя люблю…

Он не без усилий встает с колен, хватаясь за бедро Сириуса, и беспечно вытирает руки о футболку, а потом снимает ее через голову. Сириус наблюдает за ним, за тем, как мышцы двигаются под кожей, за тем, как на груди собираются маленькие капельки пота, и удивляется, сквозь туман в своей голове, как ему удалось оказаться с кем-то вроде Ремуса.

— Иди сюда, — бормочет Сириус и притягивает к себе Ремуса за талию. Он с готовностью вжимается в него, и Сириус большим пальцем вытирает маленькую дорожку на щеке, а потом облизывает палец.

Ремус наблюдает за ним, и его глаза темнеют.

— В кровать — строго приказывает он. — Я с тобой еще не закончил.

Сириус улыбается и позволяет себя поцеловать. Он надеется, что Ремус никогда с ним не закончит.

***

 — Давай послушаем пророчество еще раз, — предлагает Ремус.

Сириус вздыхает и потирает лоб. Он полностью запутался, и ничего не понимает настолько, что боится, как бы у него не началась мигрень. От настольной игры.

Вечер только начинается, Сириус ушел с работы пораньше, и солнце все еще ярко светит в окна Ремуса. Свет красиво пробивается через всю зелень в комнате, отражаясь от блестящих листьев и отбрасывая причудливые тени на стены и пол.

Они сидят на полу — Сириус, скрестив ноги, а Ремус вообще лежит на животе, согнув ноги и счастливо болтая ступнями в воздухе. Сейчас июнь, но Берлин уже похож на духовку, хотя объективно сейчас не так уж и жарко. Тем не менее, складывается ощущение, будто жара застряла в каменных джунглях, бесконечно отражается в темных окнах, собирается в подземных станциях, заставляет всех прятаться в тени, пока по вечерам не станет прохладнее.

Вот поэтому Ремус купил одну из этих настольных игр, в которых нужно раскрыть преступление — не настоящее, но с множеством улик, отчетов, карт и фотографий с места ненастоящего убийства, которое им нужно раскрыть подобно современному Шерлоку Холмсу и его верному спутнику Ватсону.

Сириус достает телефон и снова включает аудиозапись на тематическом сайте. Игра и правда очень веселая и качественная, но Боже, какая же она запутанная. Если бы она была о каком-нибудь нормальном убийстве, Сириус бы не жаловался, но тут вообще какой-то другой мир. Какие-то волшебники, оборотни, Темные Лорды и люди, которые умеют превращаться в животных.

Ремус слушает запись, наклонив голову для лучшей концентрации, но Сириус больше не может ни на чем фокусироваться. Потому что волосы Ремуса все еще влажные после душа, кудри спадают на лоб, и на Ремусе нет футболки, от чего видно его красивые татуировки, к которым Сириус все еще не привык, и его губы влажные и красные от арбуза, который он ел.

Блять, Сириус любит его.

— Ладно, — подводит итог Ремус, когда запись заканчивается. — Значит, тот, кто одолеет Тёмного Лорда, родится, когда умрет седьмой месяц, — он закатывает глаза, озвучивая эту драматичную формулировку. — И я понимаю, что это просто игра и у нас ограниченный набор персонажей, но это может быть кто угодно! Кто угодно!

Сириус хихикает, глядя на то, как серьезно Ремус подходит к делу.

— Но родители этого ребенка должны были трижды бросать вызов Темному Лорду, — замечает он. — Так что не кто угодно. Смотри… из того, что я понял, это или этот мальчик, или этот.

Ремус хмыкает и поднимает какие-то листы, изучая доказательства еще раз. Их главная цель — найти предателя, который выдал мальчика и его родителей Темному Лорду. Как оказалось, в этом воображаемом мире такая некомпетентная полиция, что они готовы бросить подозреваемого (который и правда выглядел подозрительно; его поймали на взорванной улице и он всё кричал «это моя вина», так что…) в их маленькую магическую тюрьму без суда и следствия.

— Чушь какая! — вскрикнул Ремус в искренней ярости, когда впервые прочел задание. — Готов поспорить, он невиновен!

— Что если Темный Лорд ошибся? — с подозрением спрашивает Ремус. — По какой-то причине он поставил на этого Гарри, но что если это… Как-там-его-зовут… — он подбирает другой листок. — Невилл. Что, если это он, и все это — огромное недопонимание.

Сириус потирает виски и вздыхает.

— Это важно? В любом случае, родители Гарри мертвы, Гарри жив, Темный Лорд повержен и теперь нам надо узнать, кто предал их. Кого мы подозреваем, давай сузим круг?

Ремус подпирает подбородок ладонью и улыбается Сириусу, обнажая ямочки.

— А тебе и правда нравится. Это супер мило.

— Заткнись, — ворчит Сириус. — Сам ты милый.

Ремус ярко улыбается и вытягивает вперед обе руки, чтобы подтянуться поближе к Сириусу, схватившись за его бедро и проезжая животом по ковру, снося стопки бумаг.

— Радость моя, — хнычет Сириус. — Я только их разложил! Можешь не раскидывать их?

Ремус смеется и кладет голову Сириусу на колени, лбом отталкивая листок, на который смотрел Сириус. Сириус испускает многострадальный вздох (хотя он не хотел) и гладит Ремуса ладонью по щеке.

— Удобно устроился? — спрашивает он, веселясь.

— Угу, — довольно подтверждает Ремус и переворачивается, чтобы уткнуться лицом куда-то в районе живота Сириуса. — Я вздремну. Можете продолжать свое расследование, инспектор.

— Это должно было быть командной работой, — бормочет Сириус, проводя пальцами по влажным кудрям Ремуса.

Ремус еще сильнее утыкается ему в живот.

— Почитай мне, — приглушенно просит он. — Мне нравится, как ты звучишь, когда разговариваешь. Весь такой сексуальный и настоящий Британец.

— Потому что я действительно сексуальный британец, — говорит Сириус и смеется. — Ладно, давай пройдемся по досье жертв. У нас есть огромная куча школьных записей про них и их друзей.

Ремус хмыкает и расслабляется, когда Сириус достает записи и начинает читать. Ремус, лежащий у него на коленях, слегка отвлекает — Сириус бы с большей радостью сфокусировался на том, как ровно он дышит, или как он кончиками пальцев выводит круги на пояснице Сириуса, или как приятно поглаживать его волосы на затылке.

— Хм, — говорит Ремус спустя какое-то время. — От этого оборотня и красивого-парня-с-темным-прошлым исходят сильные вайбы любовников.

Сириус усмехается.

— Красивый-парень-с-темным-прошлым наш главный подозреваемый, не забывай, — напоминает он. — Тут сказано, что они были лучшими друзьями.

Ремус радостно фыркает.

— Ага, они всегда так говорят. Лучшие друзья, соседи по комнате, — рассуждает он. — Может, это сделал оборотень, а наш главный подозреваемый защищает его?

Мило, как Ремус пытается раскрутить это до фонового романа. Сириус улыбается, глядя на него. Он чувствует, как все бабочки в мире сейчас собрались в его животе.

— Это должен быть один из трех друзей, — решает Сириус. — Или это и правда был главный подозреваемый, или оборотень, или парень-крыса.

— Парень-крыса, — повторяет Ремус и смеется. — У кого есть мотив? Почему это должен быть кто-то из них, разве они не были лучшими друзьями на всю жизнь?

Сириус пожимает плечами — для него это бессмысленно. Он чувствует, как они упускают какую-то жизненно-важную информацию.

— У красивого-парня-с-темным-прошлом, сюрприз-сюрприз, темное прошлое, — задумчиво говорит Сириус. — Этот парень-оборотень, напомню, оборотень, и, получается так, что это довольно подозрительно, потому что оборотни — темные существа. А парень-крыса… не знаю? Крысы хитрые? Он кажется скучным второстепенным персонажем. Типа, его единственная черта характера это то, что он иногда тряпка.

Ремус вздыхает и встает с колен Сириуса.

— Но ведь это не мотивы, а предрассудки, — бормочет он. — Давай еще раз посмотрим отчеты? Я не понимаю, как от этого парня-крысы мог остаться только палец. А как же другие части тела? Типа, да, взрыв. Да, магический. Но эй? Это странно.

— Вы на верном пути, инспектор, — шутит Сириус и смеется при виде того, как Ремус утрированно поправляет свои очки. — Мне принести нам дерьмового кофе из столовой? Может, китайской лапши в этих маленьких белых коробочках?

Ремус ухмыляется, а затем морщится.

— Я съел самого себя в арбузном эквиваленте, — говорит он. — Больше никогда не говори о еде. Меня стошнит.

— Потому что ты себя не контролируешь, — отвечает Сириус и отмахивается от тяжелой папки, которой Ремус пытается стукнуть его по лбу. — Он даже вкусным не был. Я тебе сказал, еще слишком рано для арбузов.

Ремус собирается возразить, но тут телефон Сириуса начинает вибрировать, потому что ему кто-то звонит.

— Привет? — отвечает Сириус, слегка посмеиваясь от того, как Ремус пытается достать листки у него из-под ног.

— Отлично. Ты жив, — из динамиков раздается саркастичный голос, и Сириусу приходится отнять телефон от уха и посмотреть на экран, чтобы убедиться, что он это не придумал.

— Рег? — удивленно спрашивает он.

— Да, — безэмоционально отвечает Регулус. — Помнишь? Твой брат.

— Конечно, помню, — смеется Сириус и закатывает глаза, когда Ремус вопросительно на него смотрит.

— Когда ты полгода назад съебался в Германию и даже ни разу мне не позвонил, мне так казалось, — едко говорит Регулус. — Ты как будто пропал с лица земли.

Сириус слегка вздрагивает и вздыхает. Господи, Регулус прав, он вообще забыл о том, что нужно как-то быть с ним на связи после того, как переехал. Или вообще с кем-нибудь из своей старой жизни, если уж на то пошло. Но, возможно, Регулус был единственным, с кем ему стоило продолжать общаться.

— Прости, — искренне говорит Сириус. — Жизнь тут такая быстрая. У меня все в порядке, Берлин замечательный, — он улыбается, видя, как Ремус показывает ему два больших пальца и одобрительно кивает. — Как ты?

Регулус фыркает.

— В порядке. Как и всегда, — говорит он. — На работе тоже все хорошо, мне предложили повышение.

— Здорово, — довольно отвечает Сириус. На самом деле, он не знает, чем занимается Регулус на работе. Он получил юридическое образование, но Сириус не уверен, что он работает юристом в инженерной компании. Может, он работает с юристами? Регулус точно как-то говорил ему, но Сириус забыл, а потом было странно спрашивать, раз предполагалось, что он в курсе.  — Что еще новенького?

На том конце линии долгая пауза, и Сириус прикладывает телефон к другому уху.

— Рег?

— Мама умерла.

Сириус хмурится и пару раз моргает.

— Оу, — он сглатывает. — Ладно, — наклоняет голову в замешательстве. — Когда?

— Три дня назад, — отвечает Регулус, его голос ровный и безэмоциональный, как будто он говорит о погоде. — Я вчера узнал, был в командировке.

— Как? — спрашивает Сириус. А потом задается вопросом, не плевать ли ему.

— Рак груди, — ровно говорит Регулус.

Сириус втягивает воздух через нос.

— Ты знал?

— Нет, — говорит Регулус. — Ты?

— Нет.

— Ничего нового, — подмечает он.

— Да… — Сириус закусывает губу. — Тебе нужно, чтобы я вернулся? Помочь со… всем?

— Нет, — тут же отвечает Регулус. — Этим займется похоронное агентство. Юристы разберутся с остальным. Я не буду организовывать похороны, простое погребение. Только если ты хочешь…

— Нет, — так же быстро говорит Сириус. — Нет, не из-за меня. Только если ты хочешь…

Регулус сухо усмехается.

— Нет. Рад, что здесь мы согласны.

Наступает неловкая пауза, во время которой Сириус невидящим взглядом смотрит на сложный узор на ковре перед ним.

— Рег, я…

— Да, знаю, — говорит он.

— Если ты…

— Ага, — соглашается он.

— Есть…

— Нет, — говорит он, выделяя букву “т”.

Сириус вздыхает. Регулус вздыхает.

— Сириус…

— Да, — отвечает Сириус, нахмурившись. — Верно.

— Я знаю, что…

— Ага, — подтверждает Сириус.

— Я просто…

— Не парься, — быстро говорит Сириус.

Регулус вздыхает. Сириус вздыхает.

— В понедельник мне нужно быть в Берлине, — сообщает он Сириусу. — Командировка. Я подумывал над тем, чтобы остаться на выходные.

Брови Сириуса в удивлении подлетают вверх.

— Конечно, отлично. Ты хочешь, чтобы…

— Если не…

— Да, нет, обязательно, — говорит Сириус и прочищает горло. — В смысле, если ты хочешь….

— Звучит хорошо, — решает Регулус.

— Хорошо, — Сириус выходит из транса. — Пришли информацию. Я тебя заберу.

— Хорошо, — с легкостью соглашается он. — Увидимся в субботу.

— Увидимся, — отвечает Сириус и остается на линии, пока, после долгой паузы, Регулус не сбрасывает звонок.

Что ж, это было… Сириус медленно опускает телефон. Что-то с чем-то.

— Какого хуя это было? — шокировано спрашивает Ремус. — Возможно, это самый странный разговор, который я когда-либо слышал. Это был твой брат?

Сириус поднимает на него взгляд, и он не уверен, что у него с лицом. Он чувствует себя окаменевшим, будто в каждую мышцу вкололи ботокс. Ремус смотрит на него, подняв брови, все еще держа в руках бумаги с информацией о игре, в которую они играли.

Да, со стороны этот разговор скорее всего звучал странно, особенно, если слышно было только то, что говорил Сириус. Но как Сириус мог объяснить все подробности своих отношений с братом в одном предложении? Он не думает, что смог бы, даже если бы ему пришлось написать эссе на эту тему.

— Моя мать умерла, — вместо этого говорит Сириус, и его голос такой же легкий и спокойный, как голос Регулуса, когда он ему рассказал.

Ремус взволнованно смотрит на него, бумаги выпадают из рук, со свистом разлетаясь повсюду.

— О боже, — выдыхает он. — Сириус… мне так жаль.

Он подползает к нему и в успокаивающем жесте кладет руку на плечо Сириуса, обеспокоенный взгляд сталкивается со взглядом Сириуса.

— Блять, это ужасно. Что случилось?

Сириус вздыхает и качает головой.

— Рак, как оказалось. Она никому не сказала.

— Блять, — сочувствующе повторяет Ремус. — Я могу как-то помочь?

Сириус пожимает плечами.

— Нет, со всем уже разобрались. Регулус этим занимается.

Ремус хмурится.

— Нет, Schatz, я о том, как я могу помочь тебе?

— Мне? — Сириус слабо улыбается. — О, нет, я в порядке.

Не удивительно, но Ремус не выглядит убежденным.

— Хочешь поговорить об этом?

— Не очень, — отвечает Сириус. — Не о чем разговаривать.

Ремус в приободряющем жесте сжимает его плечи.

— Ладно, — мягко говорит он. — Я понимаю. Как с этим справляется Регулус? Как твой отец?

Сириус слегка удивленно хмурится.

— Мой отец? — затем он вспоминает, что вообще-то никогда не рассказывал об этом. — О, мой отец умер какое-то время назад. Лет десять назад? Как раз тогда, когда я поступил в университет.

Растерянный взгляд Ремуса подсказывает Сириусу, что это не та информация, которую сам Ремус решил бы скрыть. Сириус почему-то чувствует себя не в своей тарелке. В теории, Ремус должен был быть человеком, который бы лучше всего его понял, но, в это же время, обстоятельства их семейных ситуаций были такими разными. Возможно, Ремус сейчас последний человек, который бы его понял. Сириус испытывает невероятную благодарность за то, что Регулус приедет всего через пару дней. Он поймет. Боже, он понимает его, как никто другой.

— Ладно… — медленно говорит Ремус. — Мне жаль слышать это… Как Регулус?

Сириус пожимает плечами.

— Рег в порядке, — отвечает он. — Он прилетит в Берлин в субботу и останется на выходные.

Ремус кивает и слабо улыбается.

— Отлично! Думаю, это хорошо, что он хочет тебя увидеть.

— У него дела по работе в понедельник.

Ремус теряет энтузиазм, завоеванный с таким трудом.

— Ладно… Ну, все равно, у вас будет время поболтать.

Сириус кивает.

— Да. Его повысили. Уверен, он расскажет мне об этом.

Выражение на лице Ремуса говорит о том, что он совсем не это имел в виду, но он молчит.

— Хорошо. Тебе нужно что-нибудь? — он смахивает волосы со лба Сириуса. — Есть хочешь? Хочешь прогуляться? Напиться? Можем пойти на крышу и покричать, если хочешь.

Сириусу не удается подавить смех и он качает головой.

— Нет, серьезно, радость моя, я в порядке, — убеждает он Ремуса. — Передай мне карту. Думаю, там должна быть подсказка к тому, что случилось в ночь убийства.

Ремус хмурится, глядя на него. Он пытается найти что-то на лице Сириуса, но там ничего нет. Неохотно он отпускает Сириуса и собирает бумаги с пола, чтобы найти карту. Когда он передает ее Сириусу, то вздыхает.

— Ты знаешь, что нам не обязательно играть? Мы можем заняться чем-нибудь другим, если ты хочешь.

Сириус замечает его обеспокоенное выражение лица и с улыбкой закатывает глаза.

— Я в порядке, — настаивает он.

Но дело в том, что Сириус не в порядке.

Chapter Text

Nach roten Lippen, nach großen Klippen

Nach Gauloises Kippen schmeckt der Kuss der Freiheit

Nach Kiffen schmeckt der Kuss der Freiheit

Mama, ich muss los, muss dabei sein

Как красные губы, как большие скалы

Поцелуй свободы на вкус как окурок Голуазы

Поцелуй свободы на вкус как травка

Мама, я должен идти, я должен быть там

– Prinz Pi, Fähnchen im Wind

Отношения, которые сложились у Сириуса с матерью после выпуска из Оксфорда, можно было описать только как “несуществующие”.

Всю свою жизнь Сириус чувствовал себя загнанным в ловушку: ожиданиями своих родителей, правилами, которые они установили, деньгами, которые родители без колебаний использовали, чтобы помыкать им. Может, если бы его жизнь сложилась чуть-чуть по-другому, если бы у него были другие родители, то он бы гораздо раньше нашел в себе силы исключить их из своей жизни, возможно, даже до того, как он закончил школу. Но так не произошло. Все, что у него было — Регулус, который всегда придерживался позиции “закрой глаза и думай об Англии”, когда дело доходило до их родителей.

Не то чтобы они просили от него невозможного. Окончить школу, получить приличное образование, стать уважаемым взрослым. И Сириус растоптал все свои маленькие мечты, желания и хотелки. Он окончил школу с лучшими оценками, сам поступил в Оксфорд, получил приличное образование, стал уважаемым сыном, которого так хотела его мать.

В день, когда Сириус получил свой диплом, он стоял в тесном ряду среди своих бывших одногруппников и будущих коллег и улыбался в камеру. Весь день был сплошной катастрофой — все, что могло пойти не так, пошло не так, — и у него не было времени встретиться с семьей до церемонии. Все вручение он сидел в первом ряду вместе с остальными студентами, и там было слишком много людей, так что он не видел, где именно сидели его родители.

А потом церемония закончилась, все речи произнесли, выдали дипломы, сделали фотографии. И единственный, кто подошел к нему, — Регулус. Один.

— Поздравляю, — сказал он и слабо улыбнулся. — Теперь ты свободен.

Другие могли бы подумать, что он говорил об университете и образовании в целом. Но Сириус знал, что Регулус имел в виду на самом деле. И тогда он понял, что все эти границы, которые он соблюдал, все стены, в которые он врезался до этого, были сделаны им самим. Это он загнал себя в ловушку. Не его мать.

Потому что до того самого момента, пока не стало понятно, что никто не придет, что его мать даже не собиралась приходить на его вручение, Сириус все еще верил, что если он сделает то, что она от него хочет, то он каким-то образом заслужит любовь, которой так отчаянно жаждет.

И будто со словами Регулуса оковы пали. Он был свободен. Не только от ожиданий и финансовой зависимости, но и от собственных ошибочных надежд.

Конечно же, Сириус все еще с ней разговаривал. На день рождения и Рождество — всего лишь короткие и вежливые звонки — и иногда, когда требовалось его участие в делах семьи. Но кроме этого не было ничего.

Когда Регулус выпускался из Кембриджа, это было похоже на зеркальное дежавю. И когда Сириус подошел к своему младшему брату, он улыбнулся и повторил его слова.

— Поздравляю. Теперь ты свободен.

Теперь, годы спустя, Сириусу трудно вернуться к прошлому мировоззрению. Он помнит, как думал тогда, подавлял чувства, которые пронес с собой через школу и университет, страхи, которые взращивал внутри себя. Но он больше не может соотнести себя с тем человеком.

С его взрослой точки зрения это кажется глупым. Почему он так боялся поступать по-своему? Почему позволял родителям принимать решения за него? Почему он был таким глупым, думая, что все, что он делал, могло изменить его отношения с семьей?

Сейчас уже, конечно, горевать поздно. У него был шанс послать их после школы, и он этого не сделал. У него был шанс сделать после выпуска что-нибудь еще, и он не сделал. У него был шанс сказать матери все, что он думал о ней, об отце, об эмоциональном насилии, которому он и Регулус подвергались, когда были детьми, о ее ебанутых способах мышления, и он не сказал. Он вежливо улыбался, звонил ей дважды в год, а в остальное время притворялся, будто ничего не происходило.

Честно говоря, когда Сириус думает о смерти своей матери, он почти ничего не чувствует. Она была ужасным человеком. Она делала и говорила множество сомнительных вещей. Она не сделала ничего хорошего ни для него, ни для Регулуса с тех пор, как они были детьми. И может быть, если бы Сириусу было восемнадцать, а не двадцать восемь, он бы скорбел. В конце концов, она была его матерью.

Но ему больше не восемнадцать. У Сириуса своя жизнь, та, частью которой мать никогда не хотела быть, хотя Сириус все равно бы ей не позволил. Он финансово независим, у него есть друзья, у него все еще есть Регулус. Она прожила долгую счастливую жизнь, которой не заслужила. Все когда-то умирают, и вот наступило ее “когда-то”. Так работает вселенная.

Сириус скорбит по самому себе, и ему стыдно признаться в этом.

Он скорбит по вещам, которые не смог сделать, по вещам, которые так и не сказал ей, по лжи, которую он скармливал себе все это время.

Сириус чувствует облегчение, и ему стыдно признаться в этом.

Потому что, да, он освободился от ее влияния давно. Но какая-то часть Сириуса, которую он прячет в очень темном пыльном углу своего сознания, все еще жаждет ее одобрения. И теперь этой его части больно, она плачет и рыдает. Но ему хорошо. Это ощущается так, будто последний барьер, который он установил в своей голове, наконец рухнул.

Сириусу двадцать восемь, и все равно, каждый раз, когда он думает о ней, его подташнивает и настроение падает. Каждый раз, когда он слышал ее голос, он снова чувствовал себя маленьким и бессильным. Пару раз, когда он видел ее после университета, ему хотелось убежать. Сириус все еще боялся ее. А теперь в этом нет необходимости.

Сириус чувствует удовлетворение, и ему стыдно признаться в этом.

Потому что Вальбурга Блэк была ужасным, жестоким человеком. Она была расисткой, элитой, нарциссом и не ценила ничего, кроме контроля, страха и своего образа. С ее кончиной мир стал чуть лучше.

Эти мысли ощущаются почти запретными. Потому что Сириус знает, что его мать не какая-то извечная злодейка — очевидно, некоторые люди скажут, что она была замечательным человеком, имела свои ценности, что у нее были хорошие качества — но она злодей его истории. И она его мать. Как это сочетается?

В день, когда Сириус узнает о ее смерти, он не ночует у Ремуса. Ему не кажется, что он сможет справиться с этим.

Потому что, очевидно, Ремус хочет поговорить с ним, он волнуется из-за отсутствия реакции. Сириус чувствует на себе его взгляды каждый раз, когда Ремусу кажется, будто тот не смотрит. Но Сириус просто не может.

Он просто не сможет честно поговорить с Ремусом по этому поводу. С Ремусом, который явно еще не оправился после смерти своих родителей. Он просто не поймет, как Сириус может так думать. С Ремусом, который такой настоящий и добрый. Как Сириус сможет посмотреть ему в глаза и сказать, что не грустит из-за смерти матери. Что Ремус о нем подумает?

Потому что Сириусу не плохо. Ему хорошо. И ему плохо из-за этого.

Той ночью Сириус борется с желанием напиться, борется с желанием снова закурить и сделать что-то глупое и безрассудное. Он идет домой, принимает душ, ложится в кровать. Он немного смеется, немного плачет и не может дождаться приезда Регулуса.

***

Сириус замечает Регулуса еще до того, как он выходит через автоматические двери, ведущие из зоны прилета, потому что он достаточно высокий, и его прям окружает эта аура “не разговаривай со мной, я здесь самый сексуальный”, которая создает практически физический барьер вокруг него — кажется, другие люди не решаются подойти к нему слишком близко.

Он и правда выглядит немного пугающе, если ты к этому не привык. Состоит из резких линий (брови, скулы, нос, глаза-лазеры) и плавных движений (естественно, искусно выверенных). Сириус улыбается, когда замечает, что подошедший ближе Регулус тоже нашел его взглядом. Он раздраженно выгибает бровь, глядя на Сириуса, а потом чуть ли не убивает взглядом женщину с тремя сумками, которая чуть в него не врезалась.

— Это он? — спрашивает Ремус, стоя возле Сириуса. — Тот парень в белой рубашке?

Вообще, рубашка не белая, она больше кремовая; свободный покрой и расстегнутые две верхние пуговицы — Регулус одет сегодня неофициально. Сириус решает не исправлять Ремуса, потому что тогда он просто посмеется над ним из-за того, как он привязан к деловой одежде. А потом над Ремусом уже посмеется Сириус, потому что он может различать оттенки мебели, но не одежды. И это было бы просто грубостью, потому что Ремус так великодушно предложил съездить с Сириусом в аэропорт, а потом отвезти его с Регулусом поужинать.

— Эй! — вскрикивает Сириус, когда Регулус подходит к нему с маленьким рюкзаком в руках, который обычно используют для коротких путешествий. — Как долетел?

— Привет, — говорит Регулус на порядок спокойнее Сириуса. — Как обычно.

Затем его взгляд находит Ремуса.

— О, да, Регулус, это Ремус. Мой парень. Ремус, это мой брат Регулус, — говорит Сириус и внимательно наблюдает за Регулусом.

Регулус даже бровью не ведет. Он вежливо улыбается и вытягивает руку для рукопожатия.

— Приятно познакомиться, Ремус.

Ремус ухмыляется в ответ, в свете из окон зоны прилета его кудри отдают золотом, и с энтузиазмом пожимает руку Регулуса.

—- Взаимно! Добро пожаловать в Берлин!

Сириус облегченно выдыхает, даже не заметив, что затаил дыхание. Ладно, хорошо. Немного удивительно, но хорошо. Он ждал, что Регулус скажет хоть что-нибудь, но, возможно, ему плевать. По мнению Сириуса, это более чем славно.

— Спасибо, — довольно говорит Регулус, наклонив голову. — Давайте вызовем такси?

— О, нет, я на машине, — сообщает Ремус. — Я завезу вас к Сириусу, чтобы ты мог оставить вещи. А потом, если хочешь, можем поужинать. Я знаю отличное местечко, где готовят вьетнамскую кухню.

— Я снял номер в отеле, — исправляет его Регулус. — Но звучит отлично.

Ремус счастливо кивает и ведет их к выходу из аэропорта. Как только он поворачивается к ним спиной, вежливое безразличие сходит с лица Регулуса и он вертит головой, чтобы посмотреть на Сириуса. Сириус проглатывает смешок и пожимает плечами. Регулус, все еще пялясь на него, дергает подбородком, как бы говоря “ты еще заплатишь за это”. Сириус поднимает брови, как бы отвечая “можешь пойти нахуй”. Регулус поджимает губы, давая понять, что ему все равно.

— Все в порядке?

Сириус и Регулус смотрят на Ремуса, который прервал их тихий разговор, и улыбаются.

— Конечно, — говорит Сириус.

— Просто замечательно, — уверяет его Регулус.

— Ладно, — не убежденно говорит Ремус и открывает машину.

Сириус только собирается великодушно предложить Регулусу сесть спереди, но он, выпучив глаза, как бы говорит ему “даже не думай” и решительно забирается назад. Сириус и Ремус смотрят друг на друга поверх крыши машины, и Сириус закатывает глаза. Ремус мягко улыбается.

Регулус называет отель, и к тому времени, как Ремус заводит двигатель, он уже в середине Очень Важного телефонного звонка. Сириус более чем уверен, что он делает это специально, возможно, мучая какого-нибудь бедного интерна рабочими звонками на выходных, просто чтобы избежать неловкого пустого разговора.

— Он очень занятой, — тихо объясняет Сириус, когда Ремус смотрит на него с веселым выражением лица.

Ремус ухмыляется, совершенно не переживая, и оставляет успокаивающую руку на бедре Сириуса до конца поездки. Он был особенно заботливым в течение нескольких последних дней, с тех пор, как узнал, что мать Сириуса умерла. Это было мило, но совершенно не обязательно. Сириус даже чувствует себя слегка виноватым, потому что заставляет Ремуса беспокоиться слишком сильно — в этом нет ничего такого, с чем Сириус бы не справился, и ему бы понравилось, если бы они просто сделали вид, что ничего не произошло. И хоть Ремус больше не пытался поговорить с ним об этом, возможно, решив дать Сириусу немного пространства, Сириус все равно чувствовал, как на него молча давит то, что он должен отреагировать таким образом, чтобы Ремус не подумал, что он бессердечный ублюдок.

— Точно нормально, что я иду с вами? — осторожно спрашивает Ремус, когда они ждут, пока Регулус заселится в отель.

— Конечно, а почему нет? — говорит Сириус и улыбается.

— Я не хочу… — он невнятно взмахивает рукой. — Вставать между вами двумя. Вам, наверное, многое нужно обсудить.

Сириус вздыхает.

— Более чем уверен, мы после ужина напьемся в слюни у меня дома, — говорит он. — Так что у нас будет достаточно времени, чтобы наболтаться. Кроме того, разве это не то, что я должен сделать? Похвастаться партнером перед семьей?

Ремус медленно улыбается, и его взгляд до невозможности смягчается. Он слегка поглаживает бедро Сириуса.

— Да…. думаю, именно это, — говорит он. — Он милый. Я думал, Регулус будет более… смущенным?

Сириус подавляет восторженный смех. Милый. Регулус развил “притворную вежливость” до целого искусства, так что Сириус даже не удивлен, что он сумел одурачить Ремуса. Если бы Регулусу было шестнадцать, он бы устроил огромную сцену. Потому что, ну, Сириус ему как бы не сказал, что у него новые отношения. С мужчиной. И что этот мужчина к ним присоединится. Сириус и Регулус никогда не были сторонниками задушевных бесед.

— Нет, не парься, он очень понимающий, — успокаивает его Сириус. Ремусу не нужно знать, что, как только Сириус и Регулус останутся наедине, Регулус вынесет ему все мозги.

— Спасибо, что подождали, — говорит Регулус, забираясь обратно в машину уже без багажа.

— Всегда пожалуйста, — радостно отвечает Ремус. — Ладно, кто-нибудь хочет есть?

— Я, — вклинивается Сириус, чтобы повеселить Ремуса. Регулус лишь вежливо улыбается, и только Сириус видит, как дергается его щека.

— Тогда поехали! — решает Ремус и снова заводит машину.

Они отправляются во вьетнамский ресторан, о котором Ремус говорил ранее, и Сириус со стороны наблюдает за разговором между Регулусом и Ремусом, который похож на театральную постановку. Потому что Ремус, как обычно, довольная и радостная версия себя. А Регулус в который раз показывает, что он самый лучший актер на свете, без заминки погружаясь в зеркальное состояние.

Они часто делали так в детстве, когда их заставляли ходить на бесчисленные ужины и мероприятия с родителями. Все было таким невероятно унылым и скучным, и они развлекали себя, играя в эти игры-притворства, суть которых была в том, чтобы разговорить кого-нибудь из взрослых и вести себя так, будто они — это не они, а кто-то, кто бы и правда вписался в эту толпу, выражая поддельный интерес ко всему, о чем говорили люди. И только когда Сириус вырос, он понял, что, возможно, так себя вели все на этих вечерах, даже взрослые. Особенно взрослые.

И в какой-то момент Сириус отказался менять себя, чтобы вписаться, в то время как Регулус добросовестно развивал этот навык. Теперь он мог поддержать разговор с кем угодно и о чем угодно, улавливая личность того, с кем он говорил, и подстраиваясь под нее как какой-то социальный хамелеон. Возможно, это и стало причиной, по которой он был так успешен на работе, хоть почти и не имел настоящих друзей — кто захочет дружить с кем-то, кто становился совершенно другим человеком в зависимости от того, кто стоял перед ним? Сириус сомневается, что Регулус вообще может предстать в своем настоящем обличье перед незнакомцами. Кто-нибудь вообще знает его? Знает, какой он на самом деле? Так, как знает его Сириус?

— Было приятно познакомиться с тобой! — искренне заявляет Ремус. — Мне так жаль, что пора на работу.

— И мне! — говорит Регулус и ярко улыбается. — Огромное спасибо, что забрал меня. И я в восторге от еды, она была замечательной. Ты самый лучший гид!

Ремус очаровательно краснеет, услышав похвалу, и Сириус слегка раздражен тем, как Регулус обвел его вокруг пальца. Но, ладно, у Ремуса, по крайней мере, будут приятные воспоминания о сегодняшнем вечере, и он будет думать, что теперь у него есть еще один лучший друг. Что угодно, пока он счастлив.

— Да ладно, пустяки, — отмахивается Ремус. — Надеюсь, твое пребывание в Берлине пройдет удачно. Может быть, увидимся завтра, если хочешь. 

— С удовольствием, — заверяет его Регулус. — Мы с Сириусом подумаем, чем нам заняться, и ты узнаешь об этом первым.

Ремус ослепительно ухмыляется.

— Замечательно! — он подзывает официанта, чтобы заплатить.

— О, нет, Ремус, я сам, — говорит Регулус, доставая кошелек. — В качестве благодарности за то, что помог мне!

Ремус пытается возразить, но Регулус просто отмахивается от него. Сириус фыркает, глядя на Регулуса, давая понять, что он не собирается бороться за счет. Этой маленькой занозе в заднице придется раскошелиться после представления, которое он устроил.

— Спасибо, это очень мило, — говорит Ремус с искренней улыбкой. Затем он сжимает колено Сириуса (весь ужин его рука пролежала именно там) и наклоняется, чтобы быстро поцеловать его. — Ладно, мне пора на работу. Повеселитесь там!

Сириус улыбается.

— Хорошего вечера!

Регулус и Сириус смотрят, как Ремус выходит из ресторана и машет им напоследок через большое окно, а потом уходит в направлении ближайшей станции метро. Регулус поворачивается к Сириусу, и судя по выражению лица, с него хватит.

— Серьезно? — в неверии спрашивает Регулус.

Сириус ухмыляется.

— Хочешь прогуляться, младший братик? У меня тут квартира недалеко. И по пути есть хороший винный магазин.

Регулус фыркает.

— После такого мне нужно что-то покрепче вина.

— У них есть виски.

— Идеально, — решает он. — Ну, веди, старший брат.

***

Регулус грузно опускается на стул и ставит на стол бутылку виски, как какой-то центральный элемент. Он купил какое-то причудливое и невероятно дорогое дерьмо, и Сириус подозревает, что Регулус вряд ли знает разницу между хорошим и плохим виски, но еще давно решил, что деньги заполнят пробелы в тех местах, где ему не хватает вкуса.

Сириус ставит два бокала на стол и садится напротив Регулуса. Регулус окидывает его оценивающим взглядом из-под полуприкрытых век.

— Так ты теперь гей? — спрашивает он, приподняв бровь. — Когда это случилось?

Сириус закатывает глаза.

— Не думал, что ты будешь таким узкомыслящим, — язвительно говорит он. — И я не гей. Более чем уверен, что я бисексуал.

Возможно, на самом деле, Сириус Ремусо-сексуал. Потому что, черт возьми, этот мужчина — что-то с чем-то. Сириус не верит, что он сможет ощутить хоть часть этих чувств, которые в нем вызывает Ремус, с кем-нибудь еще, вне зависимости от их пола.

— Я? Узкомыслящий? — Регулус смеется и наливает себе виски. — Сириус, я очень даже гей.

Сириус наклоняется вперед, чувствуя себя так, будто его глаза вот-вот выпадут от того, как сильно он их выпучил.

— Прошу прощения, что?

Регулус посылает ему раздраженный взгляд.

— И как ты не знал? Два года назад я буквально пришел на твой день рождения со своим парнем.

Сириус вспоминает тот день и хмурится. Регулус и правда привел с собой какого-то парня, но их отношения вообще не походили на романтические.

— Марк? Я думал, он сказал, что вы коллеги.

— Да, потому что ты спросил его, где мы познакомились, — говорит Регулус и закатывает глаза, делая глоток. — Мы, кстати, занимались сексом в твоей ванной.

— Это был ты? — спрашивает Сириус и смеется. — Какого хуя? Можешь, пожалуйста, не трахаться больше у меня дома?

— В мою защиту, — подмечает Регулус, — вечеринка была очень скучной. — Затем он в шоке качает головой. — Как ты можешь быть таким слепым? Я годами убивался по твоему одногруппнику!

Сириус, забавляясь, поднимает брови.

— По кому?

— Зак Хэзер, — говорит Регулус. — Он учился с тобой в Оксфорде, ты по-любому помнишь его.

Сириусу нужна секунда, чтобы понять, что только что сказал Регулус, и ему приходится поставить бокал на стол, чтобы не расплескать виски от того, насколько сильно он смеется.

— Зак? О Боже, — он смеется. — Не хочу ничего портить, Рег, но он как бы отсосал мне на первом курсе.

Регулус смотрит на него так, словно говорит “И ты понял, что ты би, только сейчас?”, а потом фыркает.

— Я никогда не говорил, что у меня с ним ничего не было.

Сириус слегка морщится.

— Даже не знаю, это смешит меня или волнует, — признается он.

— Мне смешно, — самодовольно говорит Регулус. — Потому что я был первым.

— А я был последним, — заявляет Сириус и поднимает брови. — Что это говорит о тебе?

Регулус слегка усмехается.

— Ты ведь знаешь, что мы очень похожи? Ты внимательно слушал? Вдруг он выкрикивал мое имя?

Сириус самодовольно улыбается.

— Боюсь, его рот был занят.

— О, я уверен, у него было достаточно места, чтобы вдоволь выговориться, — тянет он. Сириус смеривает его невпечатленным взглядом. — Потому что у тебя маленький член, — добродушно объясняет Регулус.

— Я понял, — фыркает Сириус и качает головой. — От того, что ты объяснил плохую шутку, она лучше не стала.

Регулус поднимает брови, будто спрашивая, с чего это вдруг Сириус решил, что он шутит.

— Как это вообще возможно? — спрашивает Сириус. — Что мы братья и оба квиры?

Регулус пожимает плечами.

— Кровосмешение?

— Фу, давай не об этом, — решительно говорит Сириус. — Когда ты узнал?

— Что мне нравятся члены? — с маленькой улыбкой спрашивает Регулус. — Я всегда знал. А вопрос в том, как ты этого не знал, Человек В Шкафу? Ты позволил Заку Хэзеру отсосать тебе и вообще не задался вопросом?

Сириус вздыхает.

— Не знаю? Я думал, так у всех?

— Что все считают, что целовать парня и девушку одинаково приятно? — с ухмылкой спрашивает Регулус. — Не, Сириус, так определенно думают не все.

— Знаешь, что бы помогло? — обвиняюще спрашивает Сириус. — Поговорить с кем-нибудь. Желательно с другим квир-представителем в семье, понимаешь, о чем я?

Регулус морщит нос и залпом допивает виски, а потом снова до краев наполняет бокалы.

— Нет, мы не будем делать этого, — небрежно говорит он. — И вообще, как только я выйду за дверь, то этого разговора никогда и не было.

— Меня устраивает, — вздыхает Сириус. Он не думает, что сможет справиться с тем фактом, что у Регулуса был секс с левым типом в его ванной. — Так у нас все в порядке?

— Мне плевать на твою ориентацию, — честно говорит он. — Но серьезно? Он?

Сириус хмурится, не до конца уверенный в том, о чем говорит Регулус.

— Что? Ремус? Ты о чем?

Регулус смотрит на него так, будто увидел призрака.

— О чем я? Он же противный.

— Алло? — Сириус ошеломленно смотрит на Регулуса. — Нет, он не такой.

— Он как карикатура, — продолжает Регулус. — Как кто-то может быть таким гиперактивным? Он всегда такой?

Сириус смеется.

— Да. Он просто был рад, что познакомился с тобой, — объясняет он. — Дай ему шанс, он самый очаровательный человек на свете.

— Как кто-то может быть настолько счастливым? — удивленно спрашивает Регулус и делает глоток. Да, прямо сейчас он выглядит как полная противоположность Ремуса. — У меня есть дикое желание слегка подпортить ему настроение, понимаешь? Типа, как ты вообще можешь проводить с ним так много времени? Я бы себя прикончил.

Сириус закатывает глаза от драматизма в голосе Регулуса. Они хоть и похожи, но Сириус был мрачным и хмурым иногда, а Регулус был таким все время. И не потому что он был грустным в принципе. Он просто был угрюмым дикобразом.

— Я не думаю, что это плохо. На самом деле, я думаю, что это замечательно, — говорит Сириус. — Он не всегда такой, у него бывают моменты проницательности. Но да, в общем и целом он очень энергичный и позитивный. И он пытается найти во всем радость. Он как маленькое солнце.

Регулус слушает, как он бубнит, вертя в руках стакан с виски, а потом какое-то время задумчиво разглядывает Сириуса.

— Ты его любишь, — заявляет он. — Ну, конечно.

От этого Сириус замолкает. Все настолько очевидно?

— Да, — признает он, и, по какой-то причине, это происходит само собой. — Я люблю его.

— А он знает? — спрашивает Регулус, такой же мудрый, как и всегда.

Сириус колеблется, утыкаясь взглядом в стол и ерзая на стуле.

— Я… так думаю? В смысле, он же должен знать, да? Типа, даже ты сразу понял.

— Ты никогда не говорил ему этого, — переводит Регулус. — Почему нет?

Да, Сириус, почему же, блять, нет?

— Я просто… Я… — Сириус фыркает и ловит себя на том, что он раздраженно дергает ногой. — Я не знаю, ладно? Правда, не знаю. Просто не могу.

Регулус задумчиво хмыкает.

— Скажи мне, — требует он.

Сириус хмурится, ничего не понимая.

— Что я люблю его? Уже сказал. Проблема не в этом…

— Нет, — ухмыляется Регулус. — Скажи мне, что любишь меня.

Сириус на секунду замирает и испускает нервный смешок.

— Да ладно. Ты серьезно?

Регулус пожимает плечами, все еще ухмыляясь.

— Я люблю тебя. Теперь скажи в ответ.

— Отъебись, — бормочет Сириус и потирает щеку, ему внезапно становится очень неуютно.

— Ты же любишь меня, не так ли? — спрашивает Регулус в неверии.

— Ты мой брат.

— Да, — он снова ухмыляется. — А теперь скажи.

— Регулус…

— Скажи.

— Ты невоз…

— Скажи!

— Окей! Ладно! — Сириус смотрит на него, его сердце бьется с невозможной скоростью. — Я люблю тебя.

В горле встает ком, а щеки горят так, будто его ударили. А потом… ничего не происходит. Регулус просто улыбается, искренне. И все. Ха.

— Видишь, — спокойно говорит он. — Было не так уж плохо.

Нет… не было. Кроме инстинктивного порыва стряхнуть с себя тот факт, что он только что обменялся признаниями в любви с Регулусом. Что ж, да, он правда любит его, это очевидно. Но это же Регулус. Они не занимаются всем этим “чувственным” дерьмом.

— У тебя когда-нибудь были проблемы с… ну, знаешь? — спрашивает Сириус, чувствуя себя неловко, хоть и знает, что Регулус бы не стал смеяться над ним.

Регулус кивает.

— О, да, определенно, — говорит он, выглядя загруженным. — Это было большой проблемой.

— И как ты ее решил?

Он поднимает брови.

— Терапией.

— Ты ходил к психологу? — спрашивает Сириус, пораженный таким открытием.

Регулус смотрит на него, широко раскрыв глаза, а потом с глухим стуком ставит стакан на стол и наклоняется вперед, будто не может поверить в то, что Сириус только что сказал.

— Сириус, ты прикалываешься? — спрашивает он. — Я ходил к психологу с четырнадцати лет.

— Какого хуя? — Сириус пялится на него в таком же шоке. Что это за разговоры? Как много он не знал о своем брате? — Зачем?

Выражение на лице Регулуса — чистейшее неверие.

— У меня было расстройство пищевого поведения, — говорит он пренебрежительно. — Как так вышло, что ты не знал? Да я месяцами на рехабе торчал!

Сириус и правда помнит, как Регулуса на какое-то время забрали из школы, когда он выпускался. Но РПП?!

— Мать сказала, что у тебя обострение мононуклеоза!

— Ну, конечно, — вздыхает Регулус и качает головой. — И куда я, по-твоему, ходил дважды в неделю на протяжении многих лет?

Сириус пару раз удивленно моргает.

— Не знаю? Я не следил за каждым твоим шагом, — он не может удержаться от встревоженного взгляда. — Черт, Рег. Ты в порядке?

Он закатывает глаза и небрежно взмахивает рукой.

— Да, я в порядке. Все под контролем, — говорит он. — Не могу поверить, что она сказала, что у меня мононуклеоз…

Они смотрят друг на друга и одновременно вздыхают. На самом деле, это вполне в духе их матери. Не дай бог, кто-то бы узнал, что у одного из сыновей Блэков проблемы с ментальным здоровьем и РПП. На следующей вечеринке в саду было бы неуютно, не так ли?

— Она много чего говорила, — бормочет Сириус и наполняет их бокалы после того, как допивает виски.

— И ничего хорошего, — соглашается Регулус.

Он отклоняется на спинку стула, закидывая руку на соседний, и смотрит, как свет преломляется через янтарную жидкость в его стакане. Сириусу понятно, что Регулус уже достаточно пьян, потому что его щеки порозовели, а в глазах появился этот почти что дикий блеск. Отдельные пряди выбились из аккуратной укладки и спадают на лоб.

Сириус чувствует, как кружится голова, и он не знает, виной тому алкоголь или огромное количество информации, полученной от Регулуса за сегодняшний вечер.

— Что ты чувствуешь по поводу всего этого? — спрашивает Сириус. Потому что ему правда нужно знать, что он не один.

Регулус хмурится и качает головой.

— Я не знаю, — задумчиво говорит он. — Я мало что чувствую. В основном, головную боль от того, что мне приходится заниматься всеми сопутствующими вещами.

— Тебе нужна помощь? — Сириус внимательно смотрит на него. По телефону он сказал, что помощь не нужна, но Сириус не видел его лица, поэтому Сириус не может сказать наверняка, был ли Регулус честен с ним.

— Пока нет, — говорит он и тоже смотрит на Сириуса. — Тебе нужно будет разобраться с бумажками, чтобы вступить в наследство. Но юристы еще свяжутся с тобой по этому поводу.

— Много бумажек? — спрашивает Сириус. Когда умер их отец, Вальбурга сама со всем справилась.

— Откуда мне знать, — отвечает Регулус с горькой усмешкой. — Она вычеркнула меня из завещания. Теперь все принадлежит тебе.

Сириус раскрывает рот от удивления.

— Она сделала что?! Почему?

Регулус поджимает губы.

— Потому что она думала, что у тебя с большей вероятностью появятся наследники, — говорит он и слегка посмеивается. — Какая ирония.

О, ради всего, блять, святого. Она вычеркнула Регулуса из завещания, потому что он гей? Сириусу кажется, будто он может захлебнуться желчью, вставшей у него в горле.

— Можешь забрать, — ровно говорит Сириус. — Все, что есть. Я не хочу быть причастным к этим деньгам.

— Мне они не нужны, — говорит Регулус, закатывая глаза. — У меня все в порядке в этом плане.

— Как и у меня, — вставляет Сириус. Он вздыхает. — Давай пустим большую часть на благотворительность? Что выбесило бы ее больше всего? Поддержка квир-представителей?

Регулус оживленно кивает и делает глоток.

— Выпьем за это, — бормочет он.

— Остальное поделим, — решает Сириус. — Ты тоже заслуживаешь часть этих денег за то, через что тебе пришлось пройти.

Регулус хмыкает, но не спорит, и Сириус благодарен ему за это. Он бы ужасно себя чувствовал, забрав себе все деньги, потому что его мать была той еще гомофобной мымрой. И правда, какая ирония.

— А что ты будешь делать с недвижимостью? — с любопытством спрашивает Регулус, и Сириус внезапно вспоминает, как недавно он думал об их старом доме в Лондоне и о том, как когда-то им придется придумать, что с ним делать. Он не знал, что это произойдет так скоро. Ему приходится сделать большой глоток виски, чтобы смыть этот ком, вставший в горле.

— Дом на площади Гриммо? — презрительно спрашивает Сириус. — Да пусть хоть сгниет. Я подумывал над тем, чтобы отдать его под приют для бездомных или что-то в этом роде.

— Если вдруг что, — медленно говорит Регулус, — я бы хотел забрать дом себе. Мне плевать на деньги и другое имущество.

Сириус фыркает.

— Серьезно? Ты хочешь его? — он этого не понимает. Он бы умер счастливым человеком, если бы ему больше никогда не пришлось возвращаться в эту дыру. — Зачем?

Регулус ухмыляется.

— Я мечтал о том, чтобы полностью его переделать во что-то неузнаваемое еще с тех пор, как был ребенком, — признается он. — Знаешь, исправить все это дерьмо и все такое.

— Ты бы хотел жить там? — спрашивает Сириус, все еще ничего не понимая. — Даже если бы переделал его?

— Конечно, — уверенно говорит Регулус. — Выкинуть всю эту старую, стремную мебель, которую они обожали. Поставить джакузи в их спальне. Заниматься огромным количеством гейского секса в каждом углу этого дома. Вот, что я называю исцелением.

Сириус смеется, представляя джакузи посреди родительской спальни.

— Да, в смысле, удачи. Если это поможет.

Регулус кивает. Какое-то время они сидят в тишине, а потом Регулус смотрит на Сириуса потемневшими глазами.

— Как думаешь, я плохой человек, если мне не грустно? — спрашивает он,будто читает мысли Сириуса.

— На самом деле, я хотел спросить тебя о том же, — отвечает Сириус и невесело улыбается. — Я не знаю, Рег. Так ли это? Я оплакал свою мать, человека, которым она должна была быть, много лет назад.

Он медленно выдыхает и устало потирает бровь.

— Мне кажется, что со смертью отца, умерли оба наших родителя. Она и до этого была ужасной, но после его смерти все стало гораздо хуже.

По правде говоря, Сириус не думал об отце уже долгое время, а если и думал, то это всегда как-то было связано с матерью. В его голове они не существовали отдельно друг от друга. Но сейчас, как будто кто-то поднимает заслонки, и его накрывает воспоминаниями, которые он так старательно прятал.

Суть в том, что Орион Блэк не был хорошим человеком. Но и плохим он не был тоже. Некоторые могли сказать, что он был под каблуком жены, но Сириус в этом не уверен. Он был просто… не с ними. Или ему было плевать. Он никогда не прибегал к любому виду насилия в отношении Сириуса или Регулуса, но и с матерью он никак не разбирался, он вообще никак не давал понять, что что-то не так.

— Мы можем просто сойтись на том, что, когда люди умирают, это грустно, — начинает Сириус, облекая в слова мысли за последние дни. — И что то, что она никому не рассказала о своей болезни, тоже грустно. Но она была старой, а мы уже выросли, и никакой связи между нами никогда не было. Так что к черту все эти социальные нормы оплакивания, как будто мир кончился с ее смертью. Ей бы все равно было плевать, так что пусть покоится с миром и все такое.

— Мерзость, — комментирует Регулус и поднимает свой бокал. — Полностью согласен!

Chapter Text

Komm wach auf, ich zähl bis 10

Das Leben will einen ausgeben

Und dass will ich sehen

Lass uns endlich rausgehen

Das Radio aufdrehen

Das wird unser Tag

Wenn wir endlich aufstehen

Давай, просыпайся, я сосчитаю до десяти

Надо прожить эту жизнь

И я хочу увидеть это

Давай, наконец, выйдем

Включим радио

Это будет наш день,

Когда мы наконец встанем

– Seeed, Aufstehn

Они сидят и пьют какое-то время в тишине, но эта тишина не неловкая. Она приятная. Много разговаривать, особенно вести задушевные беседы, было не совсем в духе Сириуса и Регулуса. А вот спокойно пить, сидя друг с другом, — вполне.

— Ты в порядке? — спрашивает Регулус.

Сириус смотрит на него, подняв брови.

— Я думал, мы договорились…

— Нет, — говорит он и пренебрежительно взмахивает рукой. — Я имел в виду, ты в порядке?

— Да, — отвечает Сириус и хмурится. — А что?

Регулус окидывает его раздраженным взглядом.

— Потому что ты с нихуя съебался в Берлин и даже не позвонил. Я не знал, что и думать по этому поводу.

— Я же сказал, что мне жаль, — бубнит Сириус. — Знаю, знаю. Просто… я попал в тупик и мне нужно было выбраться. Мне казалось, будто в Лондоне я медленно тону. Но сейчас я в порядке.

— Правда? — неверяще спрашивает Регулус. — Нет, серьезно, все хорошо?

— Конечно, — отвечает Сириус и улыбается. — Сначала было тяжело: новая страна, новая работа, никаких друзей и все такое. Сейчас мне лучше. У меня есть Ремус.

Регулус фыркает от смеха и качает головой, ему одновременно весело и тревожно.

— Сириус, члены не лечат депрессию.

Сириус закатывает глаза.

— А может, его член лечит?

— Даже радужный член твоего парня не способен вылечить депрессию, — возражает Регулус. — Слушай, я счастлив за тебя. Но просто подумай. Даже если вы останетесь вместе до самого конца, и все такое, ты можешь представить, какое это давление, когда чье-то ментальное здоровье полностью зависит от тебя?

— Я не завишу от него, — бормочет Сириус.

— Представь, что он бросит тебя завтра.

Сириус опустошает свой бокал и ставит его на стол с громким стуком.

— Ладно, может, чуть-чуть. Но все не так плохо, обещаю. Не то чтобы я собираюсь не вставать с постели или…

— А давай мы не будем доводить до этого? — саркастично спрашивает Регулус. — Я дам тебе контакты моего терапевта. Он правда хорош.

Сириус стонет и потирает лицо руками, ерзая на стуле.

— Рег, да брось… Мне не нужна терапия.

— Всем нужна, — говорит он, посмеиваясь. — Просто… Отправь ему сообщение, договорись созвониться. Если не получится, значит, не получится. Но ты хотя бы попробуй.

Сириус испускает многострадальный вздох и кивает.

— Ладно, ладно. Боже, расслабься, я сделаю это, — нехотя сдается он. — Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Что у тебя новенького, а? Ты вообще ни разу не заикнулся о своем повышении, не могу поверить, что ты молчал все это время. Давай, хвастайся.

Удивительно, но на этой фразе Регулус становится еще тише. Он сжимает губы в тонкую линию и начинает играть со своим бокалом, крутя его на поверхности стола. Сириус наблюдает за ним до тех пор, пока ему не надоедает.

— Что не так?

Регулус прекращает раздражающую возню и поднимает настороженный взгляд на Сириуса.

— Они открывают новый филиал, — говорит он. — Они хотят, чтобы я возглавил юридический отдел.

Сириус улыбается.

— Отлично! И почему ты так странно реагируешь?

— Филиал в Берлине.

Оу. Сириус моргает пару раз. Возможно, Регулус приехал сюда именно по этой причине. Это все объясняет.

— Из-за Брэксита и всего этого дерьма… — быстро продолжает Регулус. — Знаешь, для клиентов из ЕС…

— Тебе не нужно оправдываться, — посмеиваясь, говорит Сириус. — Это звучит замечательно. В чем проблема?

Он вздыхает и ненадолго закрывает глаза, а потом снова опускает взгляд на руки.

— Я просто… не хочу, чтобы ты подумал, что я.. — он закатывает глаза от этой мысли, — преследую тебя или что-то в этом духе.

Сириус снова улыбается.

— Рег, да ладно. Серьезно? Проблема в этом? Ты знаешь, что я бы никогда так не подумал. Просто делай, как считаешь правильным.

— Я не знаю, ладно? — расстроенно говорит Регулус. — Это не так просто. Я не могу взять и… бросить все, что осталось в Лондоне. Я только что сказал тебе, что я хочу переделать дом.

— Дом никуда не денется, — пренебрежительно говорит Сириус. — Но это, конечно, твое решение. Я не пытаюсь тебя ни в чем убедить. Просто говорю, что тебе стоит подумать над этим.

Регулус вздыхает.

— Я думаю.

Сириус никогда бы не сказал, что у Регулуса такие странные загоны. Он правда переживал, что Сириус подумает, будто Регулус за ним повторяет? В этом не было никакого смысла, Регулус всегда был сам по себе — у него был совершенно другой карьерный путь, нежели у Сириуса, тот, который ему действительно был по душе, из-за чего он был гораздо успешнее. Казалось, будто он лучше ладил с самим собой, а не с Сириусом, что, возможно, случилось потому, что он проработал свои проблемы; он всегда был невероятно гордым и самодостаточным, иногда даже в самом худшем смысле этого слова. Никто бы не посмотрел на них и не подумал, — “Да, этот Регулус — определенно подражатель Сириуса”.

— Ты всегда принимаешь свои решения, основываясь на мыслях других людей? — спрашивает Сириус, наклоняя голову.

Регулус смотрит на него и невнятно пожимает плечами.

— И чем это оборачивается для тебя?

Регулус фыркает и закатывает глаза.

— Уверен, что никогда не ходил на терапию? — спрашивает он, веселясь.

Сириус ухмыляется.

— Я думаю, тебе стоит дать Ремусу шанс. Возможно, он удивит тебя.

— О, заткнись уже наконец, — раздраженно бормочет Регулус. — Я понял, ты получил свое “долго и счастливо”. Перестань совать его мне в лицо.

От этого грудь Сириуса сжимается. Потому что, да, он, возможно, и правда получил свой счастливый конец. Или начало, в зависимости от того, под каким углом смотреть. Может, это просто совпадение, а может, дело в Берлине. Регулусу тоже стоит дать шанс этому городу, кто знает, что с ним станет?

***

То, что Регулус забронировал номер в отеле, оказалось совершенно бесполезным, потому что в ту ночь он так и не ушел от Сириуса. Они еще долго сидели вместе, и оба напились так сильно, что Сириус едва ли помнит, о чем они говорили после того, как Регулус рассказал о повышении. Он также не помнит, как они ушли спать, но когда он просыпается, то видит, что Регулус спит как убитый на диване, свесив руку и почти касаясь ковра, а у самого Сириуса головная боль размером с Телебашню.

Он перекатывается в сторону и пытается понять, что его разбудило. Сейчас все еще раннее утро. А затем Сириус слышит жужжание телефона. Сириус, не глядя, хватает его с прикроватного столика и бубнит что-то непонятное, отвечая на звонок.

— Привет, — из динамиков раздается радостный голос Ремуса.

— Привет, — шепчет Сириус, подавляя зевок. — Как работа?

— Нормально, — отвечает таким же шепотом Ремус, подстраиваясь под тон Сириуса. — Я тебя разбудил? Прости, просто хотел спросить, какие у тебя планы на день.

Сириус оценивает свое жалкое состояние, затем оглядывается на все еще спящего Регулуса, который скорее всего чувствует себя так же дерьмово.

— Не знаю, меня тошнит…

— Почему мы шепчем? — спрашивает Ремус.

— Рег все еще спит, — объясняет Сириус и устраивается поудобнее, закрывая глаза.

Ремус тихо смеется.

— Вы выпили так много, что он остался на ночь, и тебе теперь плохо?

Сириус согласно стонет, чем зарабатывает еще один смешок от Ремуса.

— Ладно, поспи, я только домой зашел, — советует он. — Поболтаем потом. Просто хотел сказать, что в Мауэрпарк сегодня будет тусовка, только друзья, вдруг вы захотите прийти.

— Алкоголь будет? — с многострадальным вздохом спрашивает Сириус.

— Может быть, — смеется Ремус. — Но я могу взять тебе воды, старичок.

— Мне не нравится твое отношение к старшим, радость моя, — бормочет Сириус. — Постараюсь не умереть, пока.

— Пока, — отвечает Ремус со слышимой ухмылкой.

Сириус откидывает телефон в кучу одеял и накрывает лицо подушкой. Он не думает, что сможет уснуть, но должно быть, он все-таки отключается, потому что второй раз он просыпается от звонка домофона.

— Да ебаный в рот… — стонет он, выползая из кровати и выходя в коридор. Когда он проходит мимо Регулуса, тот ворочается на диване.

Его голова тяжелая, так еще и кружится, так что он не особо понимает, что сказал человек, позвонивший в домофон, поэтому Сириус просто открывает дверь. Пару секунд спустя по лестнице поднимается доставщик еды, отдает ему бумажный пакет и два стаканчика кофе. Сириус забирает их, ничего не понимая, а затем читает имя на чеке, прикрепленном к пакету. Ремус Люпин.

— Кто это, блять, был? — ворчит Регулус, принимая сидячее положение, когда Сириус возвращается в комнату. — Мне херово… Боже, сколько мы выпили?

Сириус грузно опускается на диван и вздыхает, ставя еду на кофейный столик.

— Ты можешь в это поверить? Ремус заказал нам завтрак. И кофе. Я так сильно его люблю; мне кажется, я могу лопнуть, — он откидывает голову на подушки, чувствуя себя плохо и еще немного эмоционально в самом странном смысле этого слова.

Регулус оглядывает еду с отчетливым отвращением, написанным на лице, но он довольно воодушевленно хватает стаканчик с кофе.

— Думаю, он ничего такой, — бубнит он. — Только слюнями на меня не капай, — еще слишком рано.

***

Сириус помнит, как Ремус сказал что-то вроде “подожди, пока в Берлине наступит лето, и ты не захочешь уезжать отсюда”, и он был абсолютно прав. В летний период Берлин действительно был самым лучшим местом. Как будто все сбросили кожу и стали теперь лучше, более счастливой версией самих себя.

Улицы заполнены людьми: они смеются, улыбаются, болтают. Дневная жара висит над городом, а солнце все еще ярко светит, хотя уже довольно поздно. Из каждого уголка пахнет вкусной едой, из магазинов и кафе доносится музыка, в воздухе витает предвкушение — радостное смутное чувство, будто вот-вот случится что-то замечательное. Никто не знает, что именно, и нет никакого логического объяснения, просто воздух прямо-таки искрится магией.

Сириус ведет их от железнодорожной станции к Мауэрпарку, где зеленая трава усеяна бессчисленными группками молодежи, все пьют и тусуются, некоторые собрались возле переносных барбекю. Регулус смотрит на все с неприкрытым любопытством, и Сириус прячет улыбку — он знает, что Регулус тоже чувствует эту атмосферу.

Кажется, Ремус заметил их первый, и Сириус видит, как он идет к ним и машет рукой, чтобы привлечь их внимание.

— Привет! — говорит он с огромной ухмылкой, когда они подходят достаточно близко, его глаза большие и блестящие за стеклами очков. — Вот вы где! Извините, вечеринка началась без вас.

— Разве вечеринка может начаться без братьев Блэк? — игриво спрашивает Регулус, снова перенимая вайб Ремуса, и Сириус даже не пытается притвориться, будто он не закатил глаза.

По крайней мере, Ремус доволен.

— Не для меня! — счастливо заявляет он и, чуть ли не сбивая Сириуса с ног, утягивает его в медвежье объятие и смеется. — Ладно, погнали!

Он тащит Сириуса за запястье в сторону группы людей, и Регулус посылает Сириусу полувеселый, полуподозрительный взгляд, пока Ремус не видит. Сириус вздыхает и кивает, слабо улыбаясь. Ага, Ремус накурился. И на самом деле это показывает, насколько внимателен Регулус, раз он заметил, — когда Ремус пьяный или накуренный, он не сильно отличается от обычной версии себя. Ну, может, его чуть легче отвлечь и привести в состояние восторга.

— И все равно вы начали без нас, — говорит Сириус, высвобождая свое запястье из цепкой хватки Ремуса и закидывая руку ему на талию. — Веселитесь?

Ремус ослепительно улыбается и гладит его по спине.

— Я подумал, что ты не захочешь пить сегодня, а я не хотел пить без тебя, — отвечает он. — Хочешь курнуть?

Сириус смеется и качает головой.

— Не, я выпью пива.

— Смело, — бормочет Регулус. — А вот я не откажусь.

Ремус щелкает языком и смешно тыкает в него пистолетиком из пальцев.

— Замечательно! Надо спросить Джеймса, у него есть хороший стафф.

Джеймс и его “хороший стафф”. Сириус фыркает от смеха. Количество раз, когда Джеймс приходил на занятия накуренным, возможно, гораздо больше, чем когда он приходил трезвым, из-за чего занятия сразу становились более интересными, хоть и менее результативными как для Джеймса, так и для Сириуса.

Собравшаяся компания представляет собой сочетание людей, которых Сириус никогда не видел, и которых он знает достаточно хорошо: вот Маркус, сидит на перевернутом ящике из-под пива и болтает с рядом стоящей Лили, у нее в руках бутылка вина (кажется, только для нее одной); Мэри и Доркас сидят на одеяле для пикника, скрестив ноги, между ними лежит блютуз-колонка (музыка играет так громко, что Сириусу интересно, слышат ли они вообще друг друга); Джеймс стоит возле группы девушек, балансируя на ноге футбольный мяч (он пытается выпендриться каким-то трюком, но у него получается так себе); за всеми ними наблюдает Кингсли со скептичным, но веселым выражением лица. Вся земля усеяна одеялами и покрывалами, на них сидят и лежат люди с бутылками и стаканами в руках, то тут, то там валяются упаковки с закусками.

— Лондонский мальчик! — вскрикивает Маркус, замечая их, и улыбается. — И двойник лондонского мальчика!

— Он сделал свою копию! — вклинивается Лили и смеется. — Привет!

Сириус знакомит их всех, коротко объясняя Регулусу, кто эти люди, и откуда он знает их. Ремус все это время висит у него на руке, распространяя тепло, как маленький костер. Он больше занят тем, что играет с волосами Сириуса, а не каким-то разговором.

— А это Джеймс, — говорит Сириус. — Мы вместе занимаемся немецким. Джеймс, это Регулус, мой брат.

Джеймс подкидывает футбольный мяч и ловит его рукой, протягивая другую Регулусу с улыбкой.

— А, небезызвестный Регулус Блэк, — тянет он. Сириус буквально упомянул его всего лишь раз. — Очень приятно познакомиться.

Регулус колеблется всего секунду, а потом пожимает его руку — никто не заметил этого, кроме Сириуса.

— Очень приятно, — отвечает он, и его голос чуточку ниже, чем обычно. — Ты из Шотландии?

— Верно подмечено, — говорит Джеймс, подмигивая. — В гости или остаешься?

— И то, и то, — с улыбкой признается Регулус. И Сириус удивленно поднимает брови: он не думал, что Регулус расскажет об этом кому-нибудь, кроме него. — Говорят, с тобой можно хорошо провести время.

Джеймс смеется и пожимает плечами.

— Смотря, кто интересуется, — лукаво отвечает он. — Вот тебя, например, не обманули.

Регулус хмыкает, все еще улыбаясь.

— Как же мне повезло.

— Тогда пойдем, — говорит Джеймс и кивает на незанятый плед подальше от остальных людей.

Сириус смотрит, как они уходят вместе, и поворачивается к Ремусу, широко выпучив глаза.

— Интересно, когда свадьба, — с ухмылкой комментирует Ремус.

— Я же не сошел с ума? — спрашивает Сириус. — Думаю, я видел, как летают искры.

Ремус пожимает плечами и обвивает руками шею Сириуса, полностью к нему прижимаясь.

— Кому какая разница? — шепчет он Сириусу в губы, прежде чем поцеловать его. И Сириусу, на самом деле, никакой, особенно когда Ремус проводит языком по его нижней губе и пальцами впивается в плечи. 

Остаток вечера пролетает в мгновение ока, что характерно для летних вечеров в Берлине. Сириус беспечно ходит от компании к компании, болтая с людьми и медленно потягивая свое пиво — больше за компанию, а не чтобы напиться. В какой-то момент Ремус отцепляется от него, чтобы самому общаться с людьми, но в рандомные моменты они все-таки сталкиваются, как волны и берег.

Регулус прекрасно справляется сам по себе, в чем Сириус и не сомневался: если кого-то можно было бы и оставить в толпе незнакомцев, то это Регулус Блэк — профессиональная социальная бабочка. Хотя макушка Джеймса все чаще виднелась в непосредственной близости от макушки Регулуса. Сириус наблюдает за ними с нарастающим любопытством, но ничего компрометирующего не происходит — они просто болтают, смеются и накуриваются. Скукота.

— Забыл спросить, — говорит Ремус в какой-то момент, садясь позади Сириуса на одеяло. — У тебя есть планы на август?

Сириус извиняющееся улыбается Мэри, которая кивает и уходит, так и не закончив разговор, а потом поворачивается к Ремусу.

— Нет, не думаю. Все как обычно. А что?

Ремус наклоняет голову и улыбается.

— У меня остались неизрасходованные дни отпуска, — говорит он. — Еще с прошлого года, они сгорят, если я не потрачу их до октября. Может быть, ты хочешь съездить куда-нибудь вдвоем?

Отпуск? Сириус улыбается и кивает. На самом деле, это звучит очень даже хорошо, до этого он и не думал ни о чем таком.

— Конечно, звучит замечательно, — отвечает Сириус. — Есть идеи?

— Куда-нибудь недалеко? — предлагает Ремус. — Не уверен, что хочу выезжать за пределы ЕС. Может, Франция или Италия?

Сириус ухмыляется, внезапно загоревшись идеей.

— Ты когда-нибудь был в Париже?

Ремус кивает.

— Да, но еще ребенком, я мало что помню. Ты?

— Нет, признается Сириус. — Но я всегда хотел.

“И, честно говоря, планировал переехать туда после Берлина,” — думает он, но не говорит. Сириус не особо хочет открывать этот ящик Пандоры.

Ремус слегка морщится.

— Звучит чудесно, но, мне кажется, Париж немного дороговат. Это выйдет за рамки моего бюджета.

— Оу, — улыбается Сириус и потирает его колено. — Не переживай, радость моя. Просто собери вещи, я займусь всем остальным, хорошо?

Черты лица Ремуса накрывает тенью, и его улыбка исчезает.

— Мне не нужно, чтобы ты платил за меня, — твердо говорит он.

— Ну, да, но ты сказал…

— Слушай, — перебивает Ремус, подтягивая колени к груди. Рука Сириуса соскальзывает и падает на одеяло. — Я не нуждаюсь в благотворительности, окей? Я прекрасно справляюсь. Хватит того, что ты настаиваешь на том, чтобы платить каждый раз, когда мы куда-нибудь выходим.

Сириус хмурится, явно не ожидав такой реакции от Ремуса. Он никогда не показывал своего дискомфорта касательно денег, и Сириус не против платить — денег у него более, чем достаточно, а Ремус, очевидно, на своей странной должности бармена получал не так уж много. Ему, конечно, помогало то, что он не платил за аренду. И Сириус всегда считал, что платит тот, у кого больше денег. Он делал так во всех отношениях, и никто не даже не пискнул.

— Я не думаю, что ты нуждаешься в благотворительности, — медленно говорит Сириус. — И я правда не против.

— Ну, я против, — отвечает Ремус и слегка фыркает. — Я думаю, что это слегка неуважительно, когда ты вот так отмахиваешься от того, что я говорю. Если у тебя больше денег, то это не значит, что последнее слово должно быть за тобой.

Сириус замирает, от слов Ремуса в груди зарождается неприятный комок. Он не считает, что такая реакция оправдана, и ему бы очень не хотелось ссориться при людях. Он уже видит, как некоторые с любопытством оглядываются на них.

— Ремус, — тихо говорит Сириус, — мне жаль, если я звучал как-то покровительственно, но…

— Так, тайм-аут, тайм-аут, — быстро перебивает Ремус, глядя куда-то поверх плеча Сириуса, улыбка снова расцветает у него на лице. — Ты видел вон ту собаку? Посмотри!

Сириус моргает, ничего не понимая, и оборачивается, чтобы проследить за настойчивым кивком Ремуса. И там правда огромная собака, полностью черная, слегка потрепанная, гоняется за фрисби, высунув длинный розовый язык.

С чувством, будто резкая смена настроения Ремуса прошлась по нему хлыстом, Сириус снова поворачивается к нему и качает головой в неверии.

— Ты только что взял тайм-аут в ссоре?

Ремус смотрит на него, все еще улыбаясь, и пожимает плечами.

— Ну да.

— Что? — Сириус устало потирает лоб. — Ты не можешь так делать!

— Почему нет? — с любопытством спрашивает Ремус. — В этом нет ничего такого. Я все еще люблю тебя, а собака и правда милая. Я не был уверен, что она все еще будет там, когда мы закончим.

Сириус прячет лицо в ладонях и смеется. Ремус, мать его, Люпин…

— Не могу поверить, что ты правда это сделал, — бормочет Сириус. — Из-за чего мы вообще ругались?

Ремус тоже смеется и стукает его ногой по голени.

— Вроде из-за того, что ты собрался оплачивать поездку в Париж? Мне не нравится, когда ты делаешь вид, будто это пустяки.

— Так и есть, — настаивает Сириус и вздыхает. Он одной рукой ловит лодыжку Ремуса и тянет, заставляя его закинуть ноги ему на колени.

— Радость моя, мне плевать, сколько у тебя денег. У меня больше, чем достаточно. Хоть все забери, мне плевать. Просто не надо делать их частью процесса принятия решения, куда мы поедем, ладно?

— Как ты так легко об этом говоришь? — раздраженно спрашивает Ремус. — Мы же не супружеская пара.

Сириус фыркает от смеха и показывает на него пальцем.

— Я прекрасно помню, что ты бы позвал меня замуж, если бы не боялся, что из-за этого у меня случится нервный срыв.

Ремус смотрит на него очень серьезно.

— Я сказал, что позвал бы, — ровно говорит он. — Не приписывай мне не мои слова. И не вздумай отобрать у меня этого, Сириус! Я отказываюсь принимать участие в сделанном мимоходом предложении руки и сердца!

Сердце Сириуса пропускает удар от этого подтверждения, и он чувствует, как его щеки заливает румянец. Это была шутка! Ремус, мать его, Люпин не…

— В любом случае, — быстро говорит Ремус. — Я просто не хочу, чтобы получилось так, будто я паразитирую на тебе, или что-то в этом роде.

Весь самоконтроль Сириуса уходит на то, чтобы не комментировать заявление Ремуса. Он подумает об этом попозже. Может, чуть-чуть покричит, немного поплачет. Но не сейчас.

— Я не знаю, как еще сказать, чтобы ты понял, — признается Сириус. — Я не против. Я бы с радостью оплатил поездку, если это значит, что мы вместе поедем в Париж и отлично проведем время. Мне нравится платить, когда мы куда-то выходим. Накапливать деньги, чтобы они просто были, — бессмысленно; а тратить их на тебя, на нас — лучшее вложение, которое я только могу придумать. Так что, пожалуйста, позволь мне.

На лице Ремуса происходит что-то очень сложное, эмоции быстро сменяются, и Сириус не может понять их все. Затем он вздыхает и кивает.

— Ладно, — просто говорит он.

— Ладно? — Сириус начинает улыбаться, подняв брови, и сжимает его икру.

— Ладно! — смеется Ремус и сгибается чуть ли не пополам, чтобы дотянуться до его губ, так как его ноги все еще лежат на коленях Сириуса. — Поехали в Париж!

Сириус смеется прямо в поцелуй. Он неловкий и беспорядочный, возможно, люди смотрят, но Сириусу плевать. Потому что он, блять, любит этого мужчину. Со всеми его глупыми шутками, странными заморочками и гордостью.

— Не хочу прерывать вас, — раздается сухой голос Регулуса откуда-то сверху, и Ремус отстраняется от Сириуса, все еще ухмыляясь. — Я сейчас буду уезжать.

Ремус двигается, чтобы дать Сириусу встать, и улыбается Регулусу.

— Спасибо, что пришел! Надеюсь, ты хорошо провел время, — его улыбка становится наглой. — Надеюсь, скоро увидимся.

Регулус кивает, и впервые его ответная улыбка искренняя. Он почти приятельским образом треплет Ремуса за плечо — Сириус редко видел такое от Регулуса — и говорит:

— Уверен, так и будет. Приглядывай за этим, пока меня нет, ладно? Я знаю, он немного проблемный, но сердце у него золотое.

О, да, точно. Регулус накурился. Сириус посмеивается и качает головой, то ли смущаясь, то ли злясь. Он почти забыл об этом. Вот и причина внезапных сантиментов.

Ремус лишь кивает, когда он на секунду оборачивается на Сириуса, его взгляд нежный.

— Я знаю, — серьезно отвечает он.

— Пойдем, — бормочет Сириус, уверенно хватая Регулуса за плечо и уводя его до того, как он скажет что-нибудь еще. Вот бы здорово получилось, если бы он случайно сказал Ремусу, что Сириус его любит, до того, как Сириус сам в этом признается. Что бы тогда началось. — Давай я посажу тебя в такси.

Они вместе идут через парк, солнце уже садится, набрасывая на все мягкий оранжевый фильтр.

— Джеймс, значит?

— Заткнись.

— Молчу, молчу, — посмеиваясь, говорит он. — Тебя подбросить завтра до аэропорта после того, как ты разберешься с работой?

Регулус фыркает.

— Я не ребенок. Сам могу о себе позаботиться, спасибо большое.

Конечно, может. Всегда мог. Сириус искоса смотрит на него и чувствует ошеломляющий прилив эмоций, таких сложных и безвозвратно переплетенных между собой. Радость, ностальгия, скорбь, облегчение… Повинуясь внезапному порыву, он вздыхает, закатывает глаза при мысли о том, что и правда делает это, Сириус обнимает Регулуса.

Регулус спотыкается — они шли вообще-то — и замирает в объятиях Сириуса.

— О боже, только не это, — с отвращением бормочет он. — Фу. Пожалуйста, прекрати.

— Заткнись, — раздраженно говорит Сириус. — У меня тут момент. 

Регулус бубнит себе под нос что-то неразборчивое, но потом расслабляется. А затем Сириус чувствует, как ладонь ненадолго прижимается к впадине между его лопатками, и Регулус отстраняется.

— Мы не будем говорить об этом, — строго говорит Регулус. — Продолжай идти. Люди пялятся.

— Всем плевать, — вздыхает Сириус и посмеивается. — С чего ты такой колючий, младший братик? Я думал, ты сказал, что любишь меня.

Регулус стонет, откидывая голову назад, а затем решительно поворачивается и продолжает идти.

— Этого никогда не было! Мы договорились!

— Было приятно встретиться с тобой, — честно говорит Сириус. Его жутко забавляет, как Регулус не может справиться с проявлением нежности, исходящей от него.

— Как скажешь, — вздыхает он. — Думаю, я это не ненавидел.

Они выходят из парка, и Сириус открывает приложение на телефоне, чтобы вызвать такси. По крайней мере, так он хотя бы будет знать, что Регулус доехал до отеля в целости и сохранности. Потому что он, конечно же, не трезвый, только поэтому.

— Чем займешься завтра? — спрашивает Сириус.

Регулус закатывает глаза и пренебрежительно взмахивает рукой.

— Какая тебе разница?

Сириус фыркает и наклоняет голову.

— Тебе вообще надо на работу в понедельник?

Наступает пауза, в течение которой Регулус изучает фасад здания на противоположной стороне улицы.

— Конечно, надо, — серьезно говорит он. А затем искоса смотрит на Сириуса, и уголки его губ слегка ползут вверх. — Я никогда не говорил, в какой именно понедельник.

Вот уебок. Сириус качает головой, улыбаясь.

— Позвони, если понадобится помощь с… ну ты понял.

Приезжает такси, и Регулус идет к машине. Перед тем, как сесть внутрь, он поворачивается и окидывает Сириуса резким взглядом.

— Сам позвони, если понадобится помощь, — говорит он. — Пока, Сириус.

— Увидимся, Рег.

Сириус наблюдает за тем, как уезжает такси, а потом еще какое-то время стоит там и смотрит вдаль невидящим взглядом. Улица мерцает яркими огнями окон, повсюду много людей, они сидят в патио ресторанов и кафе напротив парка, их тихое бормотание создает приятный фоновый шум. И внезапно Сириус чувствует себя очень одиноким.

А потом он слышит шаги, и его утягивают в теплое объятие. Ремус пахнет апельсинами, дымом и летними вечерами, и Сириус благодарно опирается на него. В этот самый момент грудь Ремуса похожа на крепкую, нерушимую скалу.

— Хочешь вернуться? — мягко спрашивает он.

Сириус пожимает плечами.

— А ты?

Ремус оставляет щекочущий поцелуй на шее, и Сириус улыбается, запрокидывая голову назад, чтобы прижаться щекой ко лбу Ремуса.

— Не очень.

— Тогда пойдем домой.

***

Наверное, не нашлось бы ни одного примера, когда Сириус не думал бы, что Ремус красивый. И объективно он, конечно же, был довольно привлекательным парнем, но настоящая красота Ремуса Люпина лежала где-то глубже. Он светился ей изнутри — каждой ухмылкой, каждой демонстрацией ямочек, каждым витком кудрей, каждым словом, сорвавшимся с губ. 

Он был красивым, когда работал — свет в клубе отражался от стекол очков, руки беспечно двигались, нарезая лайм, наливая шоты, подбрасывая шейкеры. Или сразу после душа, когда его волосы были мокрые и тяжелые, щеки розовые от горячей воды, а он сам сидел на кровати в одних боксерах — расслабленный, нежный, пахнущий мылом. Или когда он ходил по Берлину — всегда как минимум на шаг впереди Сириуса, словно ему не хватало терпения, чтобы идти медленнее; его взгляд был живым и внимательным, а каждый шаг таким легким и уверенным, будто этот город принадлежал ему.

Но, Боже, ничто не могло переплюнуть подобные моменты. Сириус закусывает губу, улыбаясь, и нежно проводит рукой по влажному лбу Ремуса.

Секс с Ремусом — это много разных вещей. Он может быть простым и отчаянным, может быть грубым и быстрым, но больше всего Сириус любит именно такой: медленный и неторопливый. И как бы сильно ему не нравилось быть снизу, наблюдать за Ремусом с этой позиции было даже лучше. Голова Ремуса всегда быстро отключалась, когда они переходили к делу, но это… это было пиком его затуманенного состояния, и Сириус никак не мог насытиться этим.

Это захватывающее дух зрелище, картина, заслуживающая места в Сикстинской Капелле, и Сириус молился бы на нее, если бы мог — Ремус снизу обхватывает ногами Сириуса, грудь тяжело вздымается и блестит от пота, голова запрокинута назад так сильно, что натянутые сухожилия на шее выглядят почти пугающе. Сириус трахает его так, что Ремус полностью теряется, — медленными, короткими толчками глубоко внутри. Этого недостаточно, чтобы Сириус кончил, но оно и к лучшему. Это значит, что он может делать так очень долго.

И сейчас Ремус вообще не здесь уже какое-то время. Он закатил глаза, и опять какое-то время назад вообще потерял способность разговаривать, единственный звук, который от него исходит, — протяжный тихий стон, от которого по позвоночнику Сириуса бегут мурашки. Каменный член Ремуса зажат между ними, стимулируемый только прикосновением живота Сириуса. С каждым толчком пот и естественная смазка смешиваются самым грязным образом.

Сириус знает, что Ремус на грани, но это лучшая часть, потому что стимуляции достаточно, чтобы подвести его к краю, но недостаточно, чтобы перешагнуть его, и напряжение нарастает, нарастает, нарастает. Сириусу так это нравится, он был бы не против не кончать вообще. Ему нравится, как Ремус закусывает губы, уже красные и опухшие от поцелуев, нравится, как напрягаются и дрожат его ноги, пока мышцы не сдаются, и ему не приходится расслабиться, обмякая и тяжело дыша, снова, и снова, и снова.

После этого ноги Ремуса будут болеть несколько дней, и голова Сириуса идет кругом лишь от мысли, что Ремус еще какое-то время будет вспоминать об этой ночи, делая шаг, садясь или вставая. Конечно, он будет жаловаться и требовать, чтобы Сириус сделал ему массаж. А Сириус, конечно же, будет подчиняться, потому что он чертовски сильно любит его.

Сириус делает дрожащий вдох, и это никак не связано с сексом, его грудь грозится взорваться от всех эмоций. Эмоции заполняют, заполняют, заполняют его с каждым взмахом ресниц Ремуса, с каждым подрагиванием его бедер, с каждым вздохом, сорвавшимся с губ, а потом их становится слишком много, и…

— Я люблю тебя, — говорит Сириус. И это лишь шепот, он едва ли слышит эти слова за стуком своего сердца.

Но возможно, он ошибся, когда думал, что Ремус настолько сильно теряется в своих ощущениях. Потому что его глаза тут же распахиваются, секунду невидяще смотрят на потолок, а потом он сталкивает Сириуса с себя с такой силой, которой в нем сейчас быть не должно. Все происходит так быстро, что Сириус даже не замечает, как он двигается, пока Ремус не откидывает его в сторону, чуть ли не сбрасывая с кровати.

— Эй-эй-эй! — морщится Сириус и потирает локоть, которым он стукнулся о подрамник кровати. — Воу, радость моя, больно. Что случилось?

Ремус двигается и запрыгивает ему на бедра, глаза широко открыты, щеки ярко-красные, дыхание сбивчивое.

— Скажи это еще раз.

Сириус сглатывает, внезапно он очень сильно сомневается в себе. Он этого не планировал! Ремус вообще не должен был этого услышать! И это не совсем та реакция, которую он себе представлял, когда он все-таки соизволил бы разобраться со своими заскоками и сказать эту фразу.

Ремус кладет руки на грудь Сириусу, прижимая его к кровати и нависая над ним с таким уязвимым выражением лица. Сириусу даже не надо больше пытаться, когда он повторяет:

— Я люблю тебя.

Он ожидает ответного “я люблю тебя”, или какого-нибудь дразнящего комментария, что он наконец-таки смог признаться, или хотя бы страстного поцелуя. Чего Сириус не ожидает, так это того, что Ремус падает на него и прячет лицо в изгибе шеи. Его плечи начинают трястись, и сначала Сириус думает, что он смеется — в такой ситуации это было бы в духе Ремуса.

Но нет, понимает Сириус, он плачет.

— О Боже, — выдыхает Сириус и обхватывает Ремуса руками. — Нет-нет-нет! Что не так? Радость моя?

“Поздравляю,” — говорит голос в его голове, — “ты проебался. Ты проебался, Сириус Блэк! Ты наконец набрался смелости, чтобы сказать это, а любовь всей твоей жизни начинает рыдать тебе в шею, потому что ты ебаный трус, который…”

— Все так, — говорит Ремус, перебивая мысленные накручивания Сириуса, и прижимается к нему еще ближе, будто хочет раствориться в груди Сириуса. — Мне стало легче…

Оу.

“Поздравляю,” — снова появляется этот голос, — “твои плохие отношения с мамулей настолько вогнали любовь всей твоей жизни в неуверенность, что, когда он наконец слышит, как ты признаешься в чувствах, ему приходится плакать от ебаного облегчения, потому что все это время он открывал свое сердце и никогда не получал ничего взамен, и…”

Его мысленный монолог снова прерывается Ремусом, только на этот раз он ничего не говорит. Потому что он садится, и у него на губах снова маленькая улыбка, и он, очевидно, все еще очень возбужден. Возбуждение Сириуса, спавшее, когда он понял, что Ремус плачет из-за него, возвращается в ту же секунду, когда Ремус смотрит на него из-под полуприкрытых век, взглядом крича “трахни меня”.

Ремус отклоняется назад и становится на колени, проводя рукой по члену Сириуса, а потом медленно насаживается на него; подбородок поднят, но глаза все еще на лице Сириуса. И теперь наступает очередь Сириуса запрокидывать голову и стонать, потому что, как, блять, это внезапно может ощущаться, будто это Ремус трахает его, а не наоборот?

— Я люблю тебя, — снова говорит Сириус, и почему он так долго мучился? Нет ничего легче, чем сказать Ремусу, что он любит его, ничего не ощущается более правдивым и настоящим — Сириус скорее бы проверил на калькуляторе, действительно ли два плюс два равно четыре, чем усомнился бы в том, что он любит Ремуса.

Улыбка Ремуса становится шире; он поднимает руки над головой, соединяя пальцы, и это похоже на смесь потягивания и позы победителя, когда он снова насаживается на член Сириуса. Снова и снова.

И в этот сюрреалистичный момент, когда Ремус ухмыляется словно безумец, лицо все еще исполосовано высохшими дорожками слез счастья, руки вытянуты над головой, а сам он седлает Сириуса, олицетворяя чистейший гедонизм, Сириус действительно понимает, что вот оно. Он на самом деле получил его. Свое “долго и счастливо”. Вот его хэппи-энд, он просто знает.

Пока, два дня спустя, Ремус не перестает отвечать на его звонки.

Chapter Text

Du hast mich abgeholt und hingebracht

Bist mitten in der Nacht wegen mir aufgewacht

Ich hab in letzter Zeit so oft daran gedacht

Wir waren in Prag, Paris und Wien in der Bretagne und Berlin

Aber nicht in Kopenhagen

Du hast dich oft gefragt, was mich zerreißt

Und ich habe aufgehört, mich das zu fragen

Ты забирал меня и отвозил,

Просыпался по ночам из-за меня,

В последнее время я слишком часто об этом думаю.

Мы были в Праге, Париже, Вене,

В Бретани и Берлине, но не добрались до Копенгагена.

Ты часто спрашивал, от чего я мучаюсь,

Хотя я уже перестал спрашивать себя об этом.

– AnnenMayKantereit, Oft gefragt

Суть в том, что Сириус не сразу понимает, что что-то не так. Когда в понедельник он уходит на работу, Ремус все еще спит в его кровати, посапывая и обнимая сразу два одеяла. Он даже отправляет Сириусу фотографию из гончарной мастерской в тот вечер — ряд ваз, которые слепили его ученики, одна выглядит хуже другой, — и они еще немного болтают о том, как прошел день.

На следующий день Сириус отправляет в обед сообщение Ремусу, и он не отвечает на него. И это не что-то необычное, может, он чем-то занят. Сириус не думает об этом слишком долго. В тот вечер Сириус звонит ему после работы, чтобы узнать, приходить ему, или у Ремуса вечерняя смена, — но он не отвечает и Сириус предполагает, что он работает, и больше его не беспокоит.

Когда ночью Ремус не перезванивает и не отправляет смс-ку, Сириус слегка взволнован: обычно Ремус всегда отвечает при первой возможности. Но кто знает, вдруг ему пришлось задержаться. Сириус отправляет ему еще одно сообщение перед сном, в котором говорит, что он надеется, что все в порядке. Маленький голос в голове подкидывает самые разные сценарии, один абсурднее другого, но Сириус твердо затыкает его.

Все было замечательно, даже идеально. Сириус наконец сказал ему, что любит его, и Ремус был счастлив, Сириус был счастлив, все были счастливы. Конец, да?

Когда Ремус не отвечает на его утреннее сообщение в среду, Сириус начинает беспокоиться по-настоящему. С ним что-то случилось? Сириус все-таки проебался? Было слишком поздно?

Он пытается позвонить ему. Безуспешно. Потом еще раз. И еще. И после этого его звонки стало перебрасывать на автоответчик.

— Блять, — бормочет Сириус себе под нос, его сердце гулко и грузно стучит в груди.

После некоторых размышлений Сириус спрашивает в групповом чате, где были их общие друзья, не знают ли они, где Ремус.

Уже поздним вечером, после целого рабочего дня ничегонеделания и беспокойства, Сириус чуть ли не роняет кружку с кофе, когда его телефон звонит. Он судорожно выуживает его из кармана, но на экране высвечивается не имя Ремуса.

— Привет, — раздается из динамиков голос Маркуса, когда Сириус поднимает трубку.

— Привет, — Сириус сглатывает и тревожно закусывает губу, останавливаясь посреди коридора. — Все в порядке?

Маркус вздыхает.

— Не совсем, — ровно говорит он. — Я думал, Ремус говорил с тобой об этом… Он сказал мне не париться.

— О чем ты? — спрашивает Сириус, его сердце пропускает удар. — Что случилось?

Маркус снова вздыхает, и на другом конце провода раздается какое-то шебуршание.

— Он дома, — говорит он тем же ровным голосом. — Тебе стоит прийти… Это… — он вздыхает еще раз. — Вчера была годовщина смерти его родителей и Хэлен, четыре года… Я правда думаю, что тебе стоит прийти, Сириус.

— Блять, — выдыхает Сириус. — Блять, блять, блять. Он ничего не сказал… Как он?

Маркус испускает горький смешок.

— Плохо. Как и каждый год. Он будет в порядке, как всегда. Но тебе стоит прийти. Думаю, это поможет, даже если он так не считает.

— Конечно, — тут же говорит Сириус и спешит обратно в офис. — Я приеду, как только смогу.

— Хорошо, — отвечает Маркус. — Увидимся.

— Пока, — отвлеченно говорит Сириус, уже выключая компьютер и хватая сумку.

Поездка в метро до квартиры Ремуса, возможно, самое долгое, что случалось с Сириусом. Эти полчаса тянутся как жвачка, липкая и бесконечная, и Сириус, наверное, раздражает всех вокруг, нетерпеливо топая ногой все это время.

Он смутно помнит, как Ремус сказал, что авария, в которой умерла его семья, случилась в июне, но это был единственный раз, когда он подробно рассказывал об этом, и даже тогда он не назвал точной даты. И ничего не предвещало того, что дата приближалась, — Ремус вел себя как обычно всю неделю, вплоть до вторника.

Почему он ничего не сказал?

Сириус анализирует все, что случилось за последнюю неделю, пытаясь найти подсказки в поведении Ремуса, которые бы указали на то, что он горюет. Но ничего не было, он был таким же бодрым и радостным, как и всегда, возможно даже больше, пытаясь отвлечь Сириуса от…

Оу. Точно.

Сириус подавляет стон и слегка стукается головой о стену вагона, на которую опирается. Конечно, неделю назад Сириус узнал о смерти своей матери. И Ремус, благослови его Бог, изо всех сил старался поддержать Сириуса. Это объясняет, почему он промолчал.

Но чего он ожидал? Что он сможет исчезнуть на неделю, а потом вернуться к обычной жизни, справившись со своим горем, а Сириус и не заметит.

Они, блять, в отношениях, ради всего святого, Сириус наконец сказал ему, что любит! Этого оказалось недостаточно, чтобы заслужить хоть немного доверия? Сириуса это немного задевает, но по большей части он до ужаса переживает за Ремуса и его ментальное состояние. Сейчас речь не о Сириусе.

Он почти что несется к дому Ремуса и взлетает по лестнице. Он постарается сделать все, чтобы помочь Ремусу, и, если он не захочет этой помощи, то Сириус примет его решение. Он должен уважать выбор Ремуса, даже если Маркус с ним не согласен. Но Сириус должен попытаться.

— Спасибо, — шепчет Маркус, выходя из кухни, когда Сириус отпирает дверь своим ключом и заходит внутрь.

— Где он? — шепчет в ответ Сириус, снимая ботинки и ставя сумку в угол.

— В своей комнате.

Сириус кивает и собирается пойти дальше по коридору, как его осеняет.

— Эй, — он подходит к Маркусу и сжимает его плечо в такой манере, которая, как он надеется, выражает сострадание без лишней примеси настойчивости. — А ты как?

Маркус снова вздыхает, наверное, уже в миллионный раз, и неловко передергивает плечами.

— Я в порядке, — неубедительно говорит он и смотрит на дверь в комнату Ремуса. — Лучше, чем он, в любом случае.

— Кому-то всегда тяжелее, — ласково говорит Сириус. — Но это не значит, что твои чувства не важны.

Маркус слабо улыбается и кивает.

— Спасибо.

— Я буду здесь, если тебе что-то понадобится, — говорит Сириус и отходит. — Пойду узнаю, как там Ремус.

Сириус стучит в дверь Ремуса и все равно заходит спустя секунду тишины. В комнате темно; шторы плотно задернуты, и лишь немного света пробивается через тяжелую ткань. Сириус мог бы подумать, что Ремус спит, но это не так — он сидит на кровати. Как только Ремус видит Сириуса, он быстро захлопывает ноутбук и потирает лицо.

Это выглядит так, будто Сириус поймал его за просмотром порнушки. Потом Сириус думает, что, наверное, это было очень грустное, красиво снятое порно, раз Ремус плачет. И наконец Сириус думает, что Ремус не выглядел бы таким пристыженным, по крайней мере, он бы не стал так резко все прятать.

— Привет, — мягко говорит Сириус и подходит ближе.

— Привет, — хрипло отвечает Ремус и прочищает горло. Он все еще избегает взгляда Сириуса. — Что ты здесь делаешь?

— Не парься, — с важным видом говорит Сириус и слабо улыбается. — Поддержка в виде парня прибыла. Теперь все будет хорошо.

Ремус поднимает на него взгляд. Он выглядит уставшим, почему-то взрослее, чем есть на самом деле, и очень, очень грустным. Он снова потирает глаза и хлюпает носом.

— Я в порядке, — пытается он, но голос его подводит. — Нет, серьезно, не волнуйся из-за меня. Я скоро приду в норму. Просто…

Сириус вздыхает и останавливается возле кровати. На ней — скомканные одеяла и использованные салфетки, а на широком подрамнике стоит огромная коробка с кучей всего внутри — одежда, бумажки, фотографии.

— Могу я присоединиться? — с нежностью спрашивает Сириус.

Ремус снова шмыгает носом.

— Я… я не хочу, чтобы ты видел меня таким, — признается он. — Тебе есть о чем беспокоиться…

— Например, любовь моя? — Сириус запускает руку в кудри Ремуса. Сегодня даже его волосы какие-то безжизненные и вялые. — Ты моя главная забота. Всегда.

Неохотно, Ремус пододвигается, чтобы позволить Сириусу забраться в кровать, но как только Сириус откидывается на подушки, Ремус тут же прижимается к его груди и прячет лицо где-то в ключицах.

— Теперь это звучит так, будто ты переживаешь из-за меня постоянно… — бормочет Ремус.

— Нет, — говорит Сириус и притягивает его к себе поближе, — только когда ты вот так исчезаешь. Хочешь поговорить об этом?

Ремус качает головой и хрипло выдыхает, обмякая на груди Сириуса.

— Я не знаю, что сказать… это глупо, годы прошли… — на секунду он колеблется. — Сейчас должно быть легче.

— Я не думаю, что это так работает, — говорит ему Сириус, как он надеется, успокаивающим голосом. Он медленно выводит круги на спине Ремуса, теплой и слегка влажной от пота. Пару дней назад на Берлин нашла аномальная жара, и температура поднялась до тридцати градусов — даже в старом здании, где жил Ремус, воздух был спертый и душный. — Тебе можно грустить.

Сириус мало что знает о том, как справляться с горем, возможно, он последний, кто должен раздавать советы, но даже он понимает, что это не что-то, через что ты проходишь раз, а потом не вспоминаешь до конца жизни. И особенно в такие даты полностью понятно, что Ремуса выбивает из колеи его обычной жизни.

— Последнее, чего я хочу, это чтобы тебе казалось, будто твои чувства не важны, потому что совсем недавно умерла моя мать, понятно? — Сириус оставляет поцелуй на макушке Ремуса. — Или, что ты не можешь рассказать мне о чем-то, потому что думаешь, будто у меня ситуация хуже.

— Но у тебя и правда хуже, — упирается Ремус. — Schatz, мне так жаль… Я не знаю, как помочь тебе, или как быть рядом с тобой… И теперь мне кажется, словно я не могу…

Его плечи начинают трястись, и у Сириуса возникает сильнейшее чувство дежавю, но на этот раз это точно не слезы счастья. Сердце сжимается от боли, и Сириуса переполняет сожаление и беспомощность. О, Ремус… Даже сейчас он волнуется о Сириусе, а не о себе.

— Тш-ш-ш, — Сириус гладит его спину и плечи, будто пытается прогнать своими руками все плохое. — Ты сделал достаточно. Знание, что я не один, помогает. Мы можем быть рядом друг с другом, да? Как тебе такое?

Ремус слабо кивает, все еще тихо плача. Видеть, как кто-то плачет, — ужасно, но когда плачет Ремус, то это ощущается неправильнее в десять раз. Он не должен быть таким уничтоженным — если кто-то и заслужил беззаботную, счастливую жизнь, то это Ремус. Он должен улыбаться и смеяться, пританцовывать, когда чистит зубы, подпевать любой песне, будто никто его не слышит, болтать со своими растениями, словно они разумные существа. Но как бы сильно Сириус не хотел, чтобы Ремус был таким всегда, он человек, со своими проблемами, историей и болью — что-то, чего Сириус так долго не мог понять в своей голове.

Они сидят так какое-то время — в итоге слезы Ремуса высыхают, но он все равно остается в объятиях Сириуса. И плевать, что у Сириуса начинает болеть спина, или затекают плечи от того, как он держит Ремуса, или что он хотел бы заглянуть на секунду в ванную — мир мог бы рассыпаться на части, и он бы не вздрогнул, он бы и пальцем не пошевелил до тех пор, пока нужен Ремусу.

— Хочешь есть? — спрашивает Сириус.

— Нет, — бубнит Ремус ему в шею.

Конечно, нет, думает Сириус и мысленно закатывает глаза.

— Если бы ты сейчас мог съесть что угодно, то, что бы это было?

Он чувствует, как Ремус улыбается, и для Сириуса это чувство подобно победе — он тоже помнит.

— Я не знаю, — говорит он спустя какое-то время, и его улыбка гаснет.

— Я бы сказал пицца, — предлагает Сириус и ухмыляется. — Да? Пицца? Разве она не королева пищевой цепи, а?

— Пищевая цепь так не работает, — отвечает Ремус, и в его голосе есть следы поддразнивания, от чего сердце Сириуса подпрыгивает в надежде. — Я правда не голоден…

— Ну, а я голоден, — заявляет Сириус и достает телефон, чтобы оформить заказ. — И ты знаешь меня, мои глаза всегда больше, чем мой желудок. Я могу просто заказать слишком много, и, упс, кому-то придется мне помогать.

Ремус слегка фыркает и потом вздыхает.

— Ты не должен делать этого…

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — нараспев тянет Сириус. — Не обращай на меня внимания, я просто заказываю вкусную еду в постель. Это мой образ жизни, если хочешь, подавай в суд.

От этого Ремус смеется, и Сириус дает себе мысленную пять.

— Verhaftet wegen sexy, — бормочет Ремус и хихикает.

— Не знаю, что ты там сказал, но я услышал “секси” и мне этого достаточно, — рассуждает Сириус. — Окей, заказ создан!

Ремус вздыхает и трется носом о шею Сириуса.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — говорит Сириус.

— Все еще не могу в это поверить… — шепчет Ремус.

Сириус хмурится.

— Конечно, люблю. Это ты сказал, что тебе не нужно слышать, как я говорю это, чтобы знать, что это правда.

— Я много чего говорил, — признается Ремус. — Но… да.

— Прости, что мне потребовалось так много времени, — искренне говорит Сириус.

— Не нужно, — мягко просит Ремус. — Я ждал бы вечность, если бы это значило, что я мог бы быть с тобой.

Сириус обнимает его еще сильнее, чувствуя, как эмоции накрывают его с головой. Он действительно не заслуживает кого-то вроде Ремуса в своей жизни. Если бы Сириус позволил себе подумать об этом чуть дольше, он бы, наверное, накрутил себя до невозможности, так что он просто гонит эти мысли прочь.

Спустя какое-то время Сириус решается спросить.

— Чем ты занимался, когда я пришел? Ты что-то смотрел?

Ремус мычит и кивает.

— Да… Просто старые видео. Я… у нас были видеокассеты из нашего детства. Пару лет назад я конвертировал их в файлы. И… да, наверное, мне вообще не стоит их смотреть. Но… иногда я не могу удержаться.

Оу.

— Я понимаю, — говорит Сириус. — Это же хорошие воспоминания, да?

Ремус снова слабо улыбается.

— Да. Там куча скучных видео, на которых Хэлен учится танцевать, ей там около двенадцати, но еще есть записи с Рождества и дней рождений, — он колеблется. — Ты… хочешь посмотреть?

Сириус слегка удивлен тем, что Ремус вообще предложил.

— Конечно, с удовольствием, — говорит он. — Если ты хочешь показать их мне?

— Да… — Ремус встает с груди Сириуса, и там, где он был, внезапно становится пусто и холодно. Ремус трет лицо руками и опирается на подушку возле Сириуса, доставая из-под одеял ноутбук. — Думаю, хочу.

Ремус открывает папку с огромным количеством видео и ставит ноутбук Сириусу на колени, а потом ложится на подушки и поворачивается к Сириусу. В этой позиции ему не видно экран, но видно лицо Сириуса, и Сириус мягко ему улыбается, а потом нажимает на первое видео.

Правда в том, что Сириусу невероятно интересно. Он все еще не до конца уверен, как Ремус стал таким человеком, и даже если он притворяется, будто это какая-то реакция на травму, Сириус так не думает. Он слышал достаточно историй о детстве и юношестве Ремуса, которые укладываются в одну картину с тем, какой он сейчас. Воровать продуктовые тележки и кататься на них по городу с друзьями, набить над коленом “НЕ та нога”, просто чтобы убедиться, что хирург не запутается, воровать дорожные знаки для того, кто ему нравится, — все это он делал задолго до трагической гибели своих родителей и сестры. И возможность увидеть старые видео с ним и его семьей кажется Сириусу самым большим источником информации о прошлой жизни Ремуса.

Первое видео по-любому снято под рождество, и кажется, что снимает отец Ремуса, судя по голосу за камерой. Это похоже на нарезку из разных моментов за несколько дней. Все видео, конечно же, на немецком, и Сириус говорит недостаточно хорошо, чтобы понять все, но это не так важно. Суть он улавливает.

Празднично украшенная гостиная. Высокая светловолосая женщина в зеленом платье несет тарелки к обеденному столу. Вот вид заснеженного двора из окна, силуэты двух детей, играющих в снегу. Потом, впервые, Ремус — ему здесь лет восемь или десять, он без очков, а волосы еще светлее, чем сейчас — хвастается тем, как он умеет делать колесо, при этом он чуть не сносит елку. А вот девочка, Хэлен, с короткими темными волосами и такими же как у Ремуса зелеными глазами, разрывает подарочную упаковку и счастливо хлопает в ладоши.

Сириус видит этих людей впервые (не считая Ремуса, конечно же), и он никогда не встречал их в жизни, его с ними не связывает ничего, кроме историй, которые он слышал, и даже Сириус на грани слез, пока смотрит все эти короткие видео. Он не знает, как Ремус справляется с этим.

И видео продолжаются, часы и часы отснятой пленки, без какого-либо хронологического порядка. Видео новорожденного малыша, плачущего в больничной люльке. Потом Хэлен в ее первый день в школе с огромным бумажным конусом, наполненным конфетами, она ярко улыбается, двух молочных зубов нет. Ремус, ему тут лет четырнадцать, выступает на школьном мероприятии, поет в хоре. Хэлен, двенадцать, танцует сальсу с другими учениками. Ремус, лет шестнадцати-семнадцати, с мамой (те же волосы, тот же язык тела) играют в карты на пляже, он улыбается в камеру этой до боли знакомой улыбкой. Хэлен и Ремус, лет десяти-двенадцати, позируют возле елки в одинаковых пижамах, он пытается поставить ей подножку. Ремус, пухленький ребенок, с отцом на детской площадке, папа раскачивает Ремуса на качелях.

В какой-то момент привозят еду, и Сириус заставляет Ремуса съесть хоть немного, что он и делает без особого желания. Все это время Ремус не смотрит на экран ноутбука, выбирая вместо этого или разглядывать лицо Сириуса, или зарываться головой в бок Сириуса время от время. В итоге Ремус засыпает, крепко вцепившись пальцами в край рубашки Сириуса.

Теперь тут не только старые домашние видео. Когда Сириус заканчивает смотреть их все, он находит еще одну папку, в которой есть более новые видео — скачанные из социальных сетей, все с Хэлен. Сириус осторожно смотрит на Ремуса, чтобы убедиться, что он все еще спит, и понижает громкость, прежде чем включить и их.

Видеть Хэлен такой — удивительно: домашние видео прекратились, когда им было шестнадцать и восемнадцать, но эти не такие уж и старые, возможно, они были сняты незадолго до того, как она умерла. Здесь ей от двадцати до двадцати двух, и она вообще не похожа на себя шестнадцатилетнюю.

Нет больше темных волос и пышных юбок, нет и брекетов. Теперь она в тяжелых мартинсах, руки забиты татуировками, яркие волосы — розовые, потом синие, лиловые, желтые, снова розовые. Позирует перед зеркалом в туалете в клубе, салуютует пивом на какой-то вечеринке, снимает, как поет и танцует с друзьями на фестивале, склоняется над долговязым парнем на кушетке, держа в руках иглу для пирсинга.

Сириус смотрит короткие отрывки ее жизни со странным чувством в животе — будто она, по какой-то неизведанной причине, ему знакома. Ему кажется, что он знает ее просто после просмотра краткой подборки видео без контекста. Сириусу невероятно грустно, что это неправильное фантомное чувство никогда не станет настоящим.

Время от времени Ремус тоже появляется на этих видео. Вот они курят кальян в баре, Ремус пускает колечки, а Хэлен протыкает их пальцем и раскручивает в воздухе, пока они не исчезнут. Ремус и Хэлен, взявшись за руки, держат высоко поднятый над головой радужный флаг, их лица в блестках, на теле сетка, они на параде. Хэлен снимает, как Ремус пытается кататься на скейте на Тэмпельхофер Фэльд, он чуть ли не падает лицом вниз, заразительно смеясь, а потом Хэлен снимает саму себя — она наворачивает вокруг Ремуса круги, катаясь на роликах.

Хэлен и Ремус, сидят на каменном выступе перед железнодорожными путями, мимо них проносится поезд, их руки соединены над головой, и они оба маниакально смеются.

Сириусу приходится задержать дыхание и закрыть глаза в попытке совладать с эмоциями. Он смотрит на спящего Ремуса, его брови сведены к переносице, нахмурившись, даже когда он спит. Сириус закрывает ноутбук.

Да. Он знает, что им нужно сделать.

***

— Не могу поверить, что на первое свидание ты привел меня сюда, — говорит Сириус.

Он ставит бутылку пива на пыльный белый камень и разворачивает леденец. Он ярко-зеленый, и упаковка так сильно прилипла к леденцу, но Сириусу в итоге удается вытащить его целиком и засунуть в рот. 

Ремус с любопытством наблюдает за ним и слабо улыбается.

— У меня сложилось впечатление, что тебе это было нужно, — мягко говорит он. — Тебе понравилось?

Сириус фыркает от смеха.

— Если забыть о том, что у меня потом еще несколько дней болело горло? Да, мне понравилось.

— Было немного холодно, — неловко признает Ремус. — Не то что сейчас..

Казалось, что те морозные февральские дни были жизнь назад. На самом деле, Сириус не был бы против освежающего ветерка — солнце садится, но все еще невыносимо жарко, и футболка, взятая у Ремуса, неприятно липнет к мокрой спине.

Вытащить Ремуса из кровати пораньше было той еще задачкой. Он сопротивлялся изо всех сил, говоря, что он слишком устал, или не в настроении, или что его нельзя беспокоить; но когда Сириус узнал, что Ремус не вставал с постели два дня, он заставил его. Ремус был угрюмым и растерянным, когда Сириус заставил его принять душ — единственным способом было залезть в ванну вместе с ним, и от этого Ремус по какой-то странной причине очень сильно засмущался. Он с подозрением смотрел на Сириуса, пока он снимал с него одежду, но когда Сириус начал мылить его, Ремус обвил руками его шею и снова заплакал. Сириус не знает, почему, — может, дело было в интимности, которая никак не была связана с сексом, а может, в стыде, или каком-то облегчении от того, что он смог позволить кому-то позаботиться о себе.

После душа Ремус просто нырнул обратно в кровать. Он уже перестал спорить, возможно, он был слишком уставшим после эмоционального всплеска в ванной, но и одеваться не стал. Так что Сириус сделал это вместо него, чувство защищенности прочно осело у него в груди, пока он шарился в шкафу Ремуса.

— Хм, давай посмотрим, — протянул он с ухмылкой и поднял две футболки. — Желтую с динозаврами или мою любимую, Мэрлин Монро Энди Уорхола?

Ремус не ответил, занятый тем, что бесцельно потирал руки.

— Согласен, — сказал Сириус, смиренно вздохнув, — слабый выбор. Нам нужно что-то, что выстрелит сегодня. Что-то, что бы кричало “моя эстетика — кидкор, и я горжусь этим”, да?

Он достал еще две футболки — поло в радужную полоску и белую футболку с винтажным принтом фанты спереди.

— Скажи, в каком мы сегодня настроении? “Шаловливый гей” или “иронический капитализм”?

На этих словах Ремус даже хихикнул.

— Шаловливый гей? — спросил он, смеясь.  — Что такое шаловливый?

— Я уверен, что если ты загуглишь, то вылезет твоя фотка, — пошутил Сириус и спрятал белую футболку обратно в шкаф. — Ладно, Мистер Оставьте-Меня-В-Покое, руки вверх!

Сириус вертит леденец, не вытаскивая его изо рта, и морщится. Он на вкус как яблоко, но самое отвратительное, искусственное яблоко. Ремусу понравится.

— Вот, — говорит Сириус и вытаскивает изо рта леденец, пихая его Ремусу в лицо. — Он омерзительный.

Ремус просто смотрит на него. Он все еще выглядит грустным и уставшим, но Сириус может разглядеть, как знакомый блеск в глазах постепенно возвращается, всего лишь крошечная вспышка игривости среди апатии.

— Ладно, — сдается он и затем засовывает леденец в рот. Затем хмыкает. — На вкус как зелень.

— Да, — фыркает Сириус и округляет глаза. — Я знаю. Отвратительно.

— Твои вкусы все так же ужасны, — бормочет Ремус, не вынимая леденец изо рта, и закатывает глаза. — Зачем ты взял его?

— Преждевременный кризис среднего возраста?

Ремус тихо смеется.

— Название твоей автобиографии.

Сириус драматично хватается за грудь.

— Ау. Режешь без ножа.

Наступает тишина, и Ремус вытаскивает леденец изо рта, смотрит на него задумчиво, а потом засовывает обратно.

— Спасибо, — тихо говорит он. — Ты не обязан этого делать.

— Я знаю, — говорит Сириус и пожимает плечами. — Но я буду продолжать, пока ты не скажешь мне исчезнуть, ладно?

Ремус вздыхает и хмурится.

— Я не знаю, как ты меня терпишь, — бормочет он. — Ты не устаешь?

Идея того, что он сможет когда-нибудь устать от Ремуса Люпина — не важно, в каком он настроении, — такая смешная, что Сириус чуть ли не роняет пиво, трясясь от смеха. Он потирает глаза, все еще хихикая, а затем поднимает взгляд на Ремуса.

— Нет? — Сириус снова смеется, больше от того, что не может в это поверить. — Слушай, радость моя, я знаю, что мне понадобилось много времени, и, может, я дерьмово это показываю, а может, я не так так открыто проявляю свои чувства, но это только потому, что ни одно мое слово или действие не смогло бы точно описать, как сильно я тебя люблю.

На этих словах Ремус морщится, и Сириус видит, как у него в глазах встают  слезы, а потом он отворачивается от Сириуса, прислоняясь щекой к согнутому колену.

Сириус гладит его по спине.

— Слезы счастья или грусти?

— Я не знаю, —  натянуто говорит Ремус. — Я просто… я столько всего чувствую. Слишком много.

— Все в порядке, — мягко говорит Сириус. — Ты все время такой сильный. Я знаю, что это тяжело, и я чувствую, как иногда ты становишься слишком тревожным. Может, лучше прожить эти чувства, а не заталкивать их поглубже?

Ремус хрипло хихикает.

— А я и не заталкиваю, — с горечью говорит он. — Посмотри на меня, жалкий и ноющий, а я даже не знаю, почему. И я не вижу, чтобы ты плакал так из-за всего.

Сириус фыркает от смеха.

— О, иногда я плачу, — признается он. — Просто прячусь лучше. Нам не разрешали плакать, понимаешь? У меня до сих пор с этим трудности.

— В смысле, вам не разрешали плакать? — удивленно спрашивает Ремус и поворачивается, чтобы посмотреть Сириусу в глаза.

— Ну, именно это, — говорит Сириус, и даже сейчас, почти двадцать лет спустя, чувствует, как в горле встает ком. — Если мы плакали, нас наказывали.

Ему некомфортно говорить об этом, особенно в таких обстоятельствах. Сейчас речь не о нем, он даже не знает, зачем упомянул это. Сириус не уверен, что он вообще говорил хоть с кем-нибудь об этом, даже с Регулусом. Они редко говорили о своем детстве до школы.

— Как? — тихо спрашивает Ремус.

Сириус вздыхает и потирает лоб, опуская взгляд на железнодорожные пути. Теперь там трава, пробивающаяся через гравий, и желтые одуванчики блестят в тусклом свете.

— Нас не били, если ты об этом, — говорит Сириус. — Просто… лишали ужина в тот день, или запирали в комнате, или, мамино любимое, ставили в угол, пока она не отпустит нас. Часами.

Выражение на лице Ремуса — шокированное неверие. Он достает леденец изо рта и кладет его на пыльную землю, вообще не переживая, а потом снова смотрит на Сириуса.

— Она так поступала с вами? Как часто?

Сириус поднимает брови и улыбается.

— Ну, мы быстро усвоили урок, — говорит он. — Но да, последний раз, когда меня так наказывали, был лет в четырнадцать-пятнадцать.

Ремус сглатывает и хмурится.

— Ты никогда не говорил об этом, — бормочет он. — Как она могла? Она же твоя мать!

Сириус горько улыбается.

— Я уже давно перестал задаваться этим вопросом.

— Это было не только из-за слез, да? — спрашивает Ремус.

— Нет, — признается Сириус спустя секунду сомнений. — Любое… проявление эмоций. Однажды она увидела, как мы с Регулусом обнимались. Если не ошибаюсь, мы месяц потом не виделись. Ему было шесть, мне — восемь.

Ремус закрывает глаза и делает дрожащий вдох, а потом снова открывает глаза и смотрит на Сириуса с такой яростью, что это тут же сбивает с ног. Весь день Ремус был вялым, почти сонным, но теперь кажется, будто жизнь снова вернулась в его глаза. Он тянется вперед и крепко обнимает Сириуса.

— Тебе грустно? — спрашивает он. — Что она умерла?

Сириус закусывает губу и он благодарен, что, когда говорит следующее, он не видит лица Ремуса:

— Нет.

— Хорошо, — отвечает Ремус с неожиданным количеством злобы в голосе. — Мне тоже.

— Я боялся, что из-за этого ты сочтешь меня плохим человеком, — признается Сириус.

Ремус отпускает его, но только чтобы закинуть ноги на Сириуса и устроиться у него на коленях. С мягкой улыбкой он обхватывает лицо Сириуса и наклоняется ближе.

— Я не думаю, что существует человек лучше тебя, — говорит он и целует его.

Сириус закрывает глаза и обвивает руками талию Ремуса, его сердце в груди не тяжелее перышка. Сириусу кажется, будто он парит, с Ремусом на его коленях, теплыми пальцами на щеках, чужими мягкими губами на своих. А затем он чувствует грохот еще до того, как слышит его: поезд выезжает из-под моста. Он гудит, и ветер резко ударяет их, пока поезд проносится мимо. Ремус откидывает голову назад и высоко поднимает руки, опасно наклоняясь вслед за потоком ветра; в его очках отражается закат, кудри сильно бьются о лицо. Сириус хватает его покрепче, боясь, что он может упасть, — одна рука лежит на плече, а вторая на пояснице.

— Ты на вкус как зелень! — орет Сириус сквозь оглушительный рев поезда и ветра.

Ремус еще сильнее выгибается и смеется, его улыбка направлена на красно-оранжевое небо над ними.

— Ты на вкус как море! — орет он в ответ.

Сириус тоже смеется, не в силах сдержаться, потому что это абсурд, в этом нет никакого смысла, это настолько рандомное заявление. Потому что это так сильно в духе Ремуса. И Сириус хочет существовать в этом моменте вечно, с адреналином в крови и ветром, свистящим в ушах, и с Ремусом, вкладывающим все свое доверие в руки Сириуса, позволяя ему держать его, и с его вкусом на губах Сириуса.

Потому что все, чего он хотел, — найти любовь. И он искал, искал, искал. Но, может быть, его целью было не найти любовь, может, ему сначала нужно было сломать барьеры внутри себя, которые он построил против нее.

А потом пришел Ремус, мать его, Люпин и разорвал их в клочья.

ДОЛГО И СЧАСТЛИВО